Наверное, я должна решить, нормальны ли его поступки и согласна ли я с ними, но тут его рука скользит вниз и обхватывает мою икру. Он проводит большим пальцем своей руки по шраму в такт его толчкам, которые ускоряются. Он бьет в ту самую точку внутри меня, но не прикасается к клитору, и поэтому я не могу получить свою разрядку.
Я понимаю, что сама позволяю этому происходить. Черт возьми, я действительно сама позволяю ему делать это со мной, и какая-то часть меня возбуждается от осознания. Если бы я хотела, чтобы он остановился, я бы могла закричать сквозь скотч, ведь в комнате полно спящих девушек, но я молчу специально, потому что рациональная часть моего мозга просто отключилась. Причем отключилась давно.
И все же я не могу просто так взять и сдаться ему, поэтому вырываю свою ногу из его рук и ударяю его в грудь коленом.
Грейсон с резким выдохом падает назад на свои руки, и когда мои глаза приспосабливаются к темноте, я отчетливо вижу его улыбку.
Приподнимаясь и принимая сидячее положение, я злобно смотрю на него, но он лишь качает головой и затем снова бросается на меня.
На этот раз все происходит отнюдь не беззвучно. Вырвавшееся из моего рта хриплое дыхание эхом отдается в моих ушах и кажется не менее громким, чем вопль боли, который издает он, столкнувшись с моим коленом. Оно врезается в его живот, а затем я локтем попадаю ему в горло. Грейсон хватает меня за подбородок, поворачивая голову в сторону, и срывает с губ клейкую ленту.
– Кричи! – приказывает он, но его голос не громче шепота. – Кричи, Ви. Если ты не мокрая и не возбужденная от того, что происходит, то, черт возьми, просто скажи «стоп». Это твой шанс.
Я смотрю на него, облизывая губы, но продолжаю молчать и принимаю позу эмбриона. Он снова заклеивает мне рот скотчем и, нависая сверху, трахает все быстрее в погоне за своей разрядкой.
Вскоре ему становится этого недостаточно. Грейсону не нравится мое согласие, поэтому он снова наклоняется и перекрывает мне дыхание.
Мои глаза застилают слезы. А перед тем как он позволяет мне сделать вдох, я снова вижу белые пятна.
Он повторяет это снова и снова, пока я не превращаюсь под ним в дрожащее нечто. Но после нескольких минут пыток, которые кажутся мне вечностью, он наконец касается рукой моего клитора.
Моя разрядка не занимает много времени, и я не могу отделаться от мысли, какой же жалкой я стала. Я настолько напряжена, что ему достаточно прикоснуться ко мне несколько раз, дабы я распалась на части.
Когда я кончаю, он входит в меня резким толчком, и мои мышцы, сжимающиеся вокруг его члена, провоцируют его на собственный оргазм. Грейсон стискивает зубы и изливается в меня, а затем мы оба замираем, потому что слышим чей-то зевок.
Я вслушиваюсь в тишину, стараясь уловить замедленное дыхание девушек, и, слава богу, каждая из них погружена в сон.
Грейсон выходит из меня, но этот звук получается слишком громким, так же, как и мое дыхание, когда он ложится на меня всем своим весом и расстегивает наручники.
– В следующий раз, когда ты не ответишь на мое сообщение, я повторю эту маленькую игру, но позабочусь о том, чтобы это увидел кто-то еще. Мне нравится, когда ты сопротивляешься мне, Ви. – Грейсон встречается со мной взглядом и, несмотря на то, что он все еще ведет себя со мной холодно, понимаю, что какая-то часть льда растаяла.
А мне хочется, чтобы он горел.
– Завтра утром, в десять часов, у нас с тобой встреча, – говорит Грейсон, глядя на меня. – С публицистом. Помни о своем соглашении и помни, что мой отец может сделать с тобой.
Он пристально смотрит на меня, будто анализируя мои мысли.
И мне становится интересно, меняется ли выражение моего лица, когда Грейсон говорит о своем отце? Появляется ли на моем лице больше страха, когда речь заходит о сенаторе? Потому что независимо от того, что Грейсон задумал для меня, его отец, за чьим именем он прячется, – всегда представлял собой более серьезную угрозу. Грейсон просто пользуется деньгами и престижем своей семьи. Он психопат, но в мире есть монстры и похуже.
Такие, как его отец.
Грейсон прищуривается, но не настаивает на моем ответе.
На самом деле, я думаю, он не хочет сейчас от меня ничего слышать.
Отстранившись, Грейсон поднимается на ноги, и когда я осознаю высказанную им угрозу, меня охватывает дрожь. Мой разум превратился в полное дерьмо, если меня это возбуждает и я жду этого с нетерпением.
Мои чувства приводят меня в шок, и я понимаю, что мне пора проверить голову.
Лишь когда Грейсон уходит, я нахожу в себе силы пошевелиться и отклеить со рта скотч. Я касаюсь своих губ и, медленно сосчитав в голове до ста, поднимаюсь с дивана.
Внутреннюю сторону моих бедер покрывает сочащаяся из влагалища сперма Грейсона. Мои мышцы болят, когда я потягиваюсь, а комната кружится перед глазами, но я все еще кайфую и совершенно сбита с толку.
Грейсон словно одержим мной, но эта одержимость возникла из ниоткуда, хотя я думаю, что частично в ней виновата моя реакция на него. Я не одержима им, но возбуждена, и мне любопытно, что он будет делать со мной дальше.
Черт.
Кто бы мог подумать, что я окажусь настолько развратной. Я наслаждаюсь тем, что он трахает мой рот, крадет мое дыхание и проникает в меня.
Джек был милым, но отношения с ним слишком ванильные. Он мог заставить меня кончить, что было плюсом, но оргазмы с ним были не настолько сокрушительными, как с Грейсоном.
Так что же мне делать теперь…
Я не знаю, что и думать…
Раньше мне нравилась ваниль, и я была всем довольна. Было так много интересных вещей, которым я могла посвятить свое время, но балет был превыше всего. В этом мы с Джеком были похожи. Все его время отнимал футбол. Ему нравилось, что я болею за их команду на их играх, как и мне нравилось, что он приходил посмотреть на выступление нашей танцевальной команды, хотя он никогда не был на постановках моей балетной труппы. Не суть. Он просто никогда не понимал балет так же, как и я не понимала, почему часы должны останавливаться каждые десять секунд во время футбольного матча.
Как говорил Джек: «Некоторые вещи просто не стоит объяснять».
Я нащупываю свои пижамные шорты, которые оказались скинутыми с дивана, а затем пробираюсь в ванную. Когда я возвращаюсь, одна из девочек уже встала и щурится в темноте.
– Вайолет? – спрашивает она, и я чувствую, как начинает колотиться мое сердце.
– Да.
– Мне показалось, что я слышала какой-то шум.
– Прости, – сглатываю я, и мое горло сжимается от страха. – Мне просто захотелось в туалет.
Девушка кивает и снова ложится. Я делаю то же самое и натягиваю на себя забытое до этого одеяло. Аманда поддерживает в своей квартире тепло, но мне кажется, что я простудилась. В моей голове постоянно крутится одна и та же мысль.
Если я становлюсь кем-то новым… то куда делась настоящая Вайолет?
Глава 22Грейсон
За час до встречи с публицистом Вайолет и Уиллоу покидают дом Аманды. Последние десять минут я сижу в машине, стиснув зубы от раздражения, так как упорно отказываюсь идти стучать в дверь или писать ей, учитывая, что вчера она даже не удосужилась мне ответить.
При свете дня безразличие Вайолет особенно меня раздражает, ведь всю неделю она вела себя так, будто все в порядке. Словно факт, что ее бывшая подруга вылила на ее голову напиток, а затем целовалась со мной – совершенно ее не задел.
Ну возможно, это правда. Возможно, Пэрис всегда была ее врагом, и Вайолет привыкла к ее выпадам.
Мне стоит копнуть поглубже. Разрезать сильнее.
От этих мыслей мой член дергается. Я наклоняюсь вперед и упираюсь подбородком в руль. Я почти вижу, какой Вайолет будет, когда я сделаю с ней то, что хочу, и не могу выбросить из головы мысль о ее крови и дрожи, а также об эмоциях, испытываемых в минуты страданий.
На днях Нокс напомнил мне о нашем пари. Он сказал, что у них с Уиллоу все отлично, а мне, похоже, наплевать на Вайолет.
Это неправда. Мне наплевать не на Вайолет, а на само пари.
Я тянусь вниз и беру из подстаканника складной нож. Раскрывая его, я вдавливаю острие в свой большой палец достаточно сильно, чтобы почувствовать боль, но не настолько, чтобы пустить кровь.
Когда я увидел Вайолет прошлой ночью в наручниках, мое влечение к ней только возросло. Сначала она извивалась и казалась мне испуганной, но затем будто щелкнул какой-то выключатель, и она меня возжелала.
Вайолет и Уиллоу выходят на тротуар и, осмотревшись вокруг, замечают мой седан, слишком примечательный для этой местности. Вайолет, нахмурив брови, пристально смотрит на машину, но я знаю, что она ничего не разглядит сквозь тонированные стекла, если не прижмется к ним лицом.
Я превратился в настоящего преследователя, но у нас мало времени, и я должен убедиться, что она готова сказать то, что от нее ждут. Тренер Роук хочет, чтобы мы все отрицали. Мы будем утверждать, что фото было сделано случайно, а на вечеринку Вайолет пригласил кто-то другой, возможно, соседка по комнате или какой-то игрок хоккейной команды.
Положив нож обратно в подстаканник, я завожу двигатель. Пока я еду за ними, у меня складывается впечатление, что Вайолет нервничает и готова броситься наутек.
Я усмехаюсь, размышляя о том, связан ли ее страх с событиями прошлой ночи.
Наконец Уиллоу понимает, что что-то не так, и озирается. Она оглядывается на мой седан, а затем, вновь повернувшись лицом вперед, торопит Вайолет.
Подъезжая к их дому, я останавливаюсь, готовый выпрыгнуть из машины, но Вайолет уже направляется в мою сторону. Когда я открываю двери и выхожу наружу, она резко останавливается, открыв рот, а затем я вижу на ее лице… облегчение?
Я удивленно наклоняю голову, пытаясь понять, почему, увидев меня, она испытывает такое чувство, но откладываю этот вопрос на потом, потому что она подходит ближе и бьет меня в грудь. Ее прекрасное лицо побледнело, а голубые глаза пронзительно смотрят в мои.