Конечно, у моей матери достаточно средств, но она не тот человек, который оплачивает неожиданные медицинские услуги. А счет определенно направят ей, потому что мое имя включено в ее страховку. Ведь сейчас я практически недееспособна.
Внезапно меня охватывает волна ненависти к самой себе за то, что я не подумала об этом раньше. Ни при каких обстоятельствах я не позволю матери узнать о моем визите к врачу.
Я киваю и, не дожидаясь Мии, направляюсь к стойке администратора. Обратившись к девушке за стойкой, я сообщаю, что у меня нет медицинской страховки, и прошу выставить счет за оказанные услуги.
Девушка молча и сочувственно передает мне бумаги, и я ощущаю всю охватившую меня тяжесть стыда.
– Мне понадобится один день… Я утрясу вопрос с оплатой и свяжусь с вами, чтобы уточнить, записалась ли я на МРТ в Краун-Пойнте.
Это ложь.
Я никогда не испытывала недостатка в денежных средствах, так как мой отец заботливо организовал для меня образовательный траст и внес туда сумму, достаточную для моего обучения, а после его кончины мать добавила к нему некоторую часть страхового возмещения. Но мой выпускной год уже на носу, и я не могу тратить тысячи долларов на визиты к докторам, не имея стабильного дохода.
Я всегда разумно относилась к деньгам, однако стоимость этого визита явно превышает мои финансовые возможности, – что я не учла заранее.
Внезапно я чувствую необходимость выбраться отсюда, потому что стены клиники будто давят на меня, мешая нормально дышать. Мои пальцы немеют, и больше всего мне хочется сбежать отсюда.
И я убегаю.
Я быстро прощаюсь с администратором и выбегаю наружу. Возможно, я разрушаю свои отношения с Мией, но сейчас это не так важно. Буквально выскакивая на улицу, я останавливаюсь на тротуаре и, часто дыша, опираюсь ладонями на колени. Склонив голову, я концентрируюсь на вдохах и выдохах, потому что мои легкие будто зажаты в тиски.
Сначала при каждом выдохе из моего горла раздается хрип, но спустя несколько секунд я постепенно начинаю расслабляться. Я делаю более глубокие вдохи и, прежде чем выдохнуть, считаю до пяти, понимая, что мне просто необходимо убраться отсюда.
Но прежде чем я делаю хотя бы несколько шагов, двери позади меня распахиваются, и передо мной появляется Мия.
– Вайолет! – зовет она, перекидывая сумку через плечо и догоняя меня. – Я же говорила, что подвезу тебя.
Я пытаюсь взять свои эмоции под контроль, но, черт возьми, мне действительно сложно не разрыдаться. Еще две секунды назад я чувствовала, что теряю рассудок, но если сейчас я начну еще и рыдать, то совсем съеду с катушек.
Мысли о деньгах, боли в ноге и новых назначениях врача поглощают мой разум. Вся моя надежда идет коту под хвост, а выставленный счет кажется очень обременительным.
Как нелепо с моей стороны было не подумать о том, что мне придется оплачивать этот визит самостоятельно.
Вместо того чтобы сосредоточиться на Мии, я представляю, как моя мать удаляется от меня, и это разрывает мою душу на части. Я будто предмет, от которого она пытается избавиться, а ветер словно подхватывает меня и возвращает к ней, но лишь для того, чтобы она вновь оттолкнула меня. На самом деле все в порядке. Я понимаю ее намеки. Она игнорирует мои звонки и сообщения, а сама звонит или пишет мне, только когда ей это необходимо, как в случае с Мией или со статьей в газете.
– Кроме того, – добавляет Мия, – идти пешком было бы ужасно.
Она права, и пока я пытаюсь подавить нервный смех, Мия жестом указывает на свою машину, в которую я молча сажусь.
– Ты ведь в курсе, что я ломала лодыжку? – говорит она, когда мы уже отъезжаем от обочины.
– Что? Когда?
– В разгар моей балетной карьеры, когда мне было девятнадцать. Меня пригласили исполнить главную роль в спектакле, и на одной из особенно сложных репетиций я совершила неудачный прыжок. В результате неловкого падения лодыжка не выдержала и сломалась, – она замолкает, а я думаю о том, что, конечно, такие трагические случаи бывают, но я и представить себе не могла, что это произошло именно с ней.
– Я не могла танцевать целый год, – говорит Мия, поглядывая на меня. – Но я очень хотела вернуться, и мне потребовалось три операции, чтобы лодыжка наконец срослась. Я не могу тебе ничего советовать, а просто говорю, что ответ «нет» может быть временным, и все изменится к лучшему, а авария, в результате которой ты сломала ногу, может сделать тебя сильнее.
Я киваю Мии и перевожу взгляд в окно. Вермонт очень красив. Здесь больше снега, чем в нашем городе, и повсюду стоят пышные и темно-зеленые сосны. Глядя на эту красоту, становится ясно, почему ортопед выбрал именно это место.
– Все наладится, – говорит Мия. – Но я заметила, что ты занервничала из-за страховки, это правда?
– Мы с мамой сейчас находимся не в лучшем положении, – вздыхаю я. – Если она узнает о моем визите к врачу, то это будет кошмар, а поскольку я вписана в ее страховку…
– Ты оплачиваешь все сама?
– Да.
Она кивает, а затем смотрит на сложенный в моей руке бумажный лист.
– Записывая тебя на прием, я не знала о вашей с матерью ситуации. Позволь мне позаботиться об этом. Я не могу сделать больше из-за ограниченного финансирования балетной студии, но это… Для тебя – без вопросов.
Она протягивает руку за счетом, и я внимательно наблюдаю за ее движениями.
– Ты не обязана это делать.
– Но я хочу. Я хочу, чтобы ты снова танцевала, Вайолет, и, думаю, всем будет чертовски стыдно, если мир лишится возможности лицезреть тебя на сцене. Просто подумай о том, чтобы рассказать маме о водной терапии, и попытайся найти способ контролировать нервную боль. Я уверена, что некоторые процедуры можно покрыть страховкой.
В моей груди появляется боль, и долгое время я не нахожу слов. В итоге я медленно передаю Мии листок.
Взяв его, она быстро знакомится с выставленной суммой и, кивнув, убирает счет в бардачок.
– Пообещай мне кое-что, – улыбается она. – Как только ты восстановишься, то обязательно позвони мне.
Мия останавливает машину прямо у входа в отель, и, кивнув в знак согласия, я выбираюсь из авто.
– Спасибо тебе за все, – говорю я, наклоняясь и встречаясь с ней взглядом.
– Это звучит как прощание, – хмурится она.
– Мы прощаемся на следующие шесть недель, а возможно, и на больший срок. Кто знает, смогу ли я совладать с болью к тому времени. Возможно, чтобы вернуться в танцевальную форму, мне понадобится еще шесть, или восемь, или даже двенадцать недель.
Эти слова невыносимо горьки и напоминают пепел по вкусу.
– Мы поможем тебе вернуться в форму, – уверенно заявляет она.
Закрывая за собой дверцу машины, я чувствую, как в горле снова образуется тот проклятый ком, который мешает мне говорить. Со слезящимися глазами я добираюсь до отеля, затем называю свое имя портье и, получив ключ-карточку, поднимаюсь наверх. К моему облегчению, игра началась пятнадцать минут назад, а это значит, что я могу побыть одна.
Проведя магнитной картой по сканеру замка́, я вхожу в наш довольно уютный номер. В нем две широкие кровати и занавешенные окна, за которыми открывается живописный вид на горнолыжный склон.
Я сообщаю Уиллоу, что вернулась в отель, а затем подумываю лечь спать, но, к моему разочарованию, раздается сигнал телефона.
Уиллоу: На третьем этаже есть небесный мост [12], по которому ты можешь добраться до стадиона. Пэрис, отвечающая за прием гостей, уже интересовалась, где ты.
Застонав, я встаю с кровати, на которую успела сесть, и через пять минут уже вхожу на стадион. К счастью, Уиллоу ждет меня у кассы и, заметив мое приближение, протягивает билетеру мой билет, а я благодарно улыбаюсь ей, когда он дает мне пройти.
– Как все прошло? Есть хорошие новости? – спрашивает она, и я понимаю, что перестаю улыбаться.
Мое настроение колеблется между надеждой и поражением, причем последнее, увы, берет верх.
– О нет, – говорит Уиллоу, останавливаясь передо мной. – Тебе нужны объятия или хочешь отвлечься?
– Отвлечься, – отвечаю я. – Конечно, мне нужно отвлечься.
– Ладно, – соглашается она. – Тогда пойдем посмотрим, как «Ястребы» надерут задницы каким-то «Рыцарям», хорошо? – Она издает громкий возглас, привлекая к себе внимание окружающих.
У «Рыцарей» красно-белая форма, и все их поклонники тоже носят эти цвета. Мы идем по внешней стороне стадиона, проходя мимо киоска с попкорном, пивом и мороженым.
– Кстати, вау, – бормочу я. – У нас в номере отличный вид.
– Все потому, что этот город буквально помешан на хоккее, – качает головой Уиллоу.
Я воздерживаюсь от замечания о том, что это относится и к Краун-Пойнту, просто мы лучше скрываем свое безумие.
Мы занимаем свои места, и я замечаю, как Пэрис поворачивается, чтобы посчитать присутствующих, а когда я показываю ей средний палец – хмурится.
– А она серьезно относится к своей работе.
– Девочки в танцевальной группе не хотят признавать ее капитаном, – хмыкает Уиллоу. – Должна же она хоть где-то получать удовольствие.
– Как же так?
– Ты про танцы? – озадаченно спрашивает Уиллоу.
Теперь мы придерживаемся политики «не будем обсуждать это», хотя изначально мне было важно быть в курсе всех перемен. Меня интересовали новые правила и новые участники танцевальной команды, ведь даже находясь вдали от Краун-Пойнта, я все еще чувствовала себя связанной с этим городом. Но по мере своего выздоровления я все больше стала осознавать, что ситуация развивается не так, как я ожидала. Я по-прежнему дружу с половиной девушек из танцевальной команды, и мне не составляет труда поддерживать эти отношения. Однако быть частью этой команды означало жить, дышать и спать вместе с ними. Девчонки были моими друзьями, и каким-то образом они заставляли меня чувствовать себя той же девушкой, какой я была, когда мы вместе танцевали; и для этого нам даже не прих