Его руки обмотаны бинтами, причем левая кажется более объемной, чем правая, но это не мешает ему протянуть их мне, а затем взять меня за ладони.
Он поддерживает меня, пока я делаю первые шаги на льду, а потом легко смеется, когда поскальзываюсь, ведь мои ботинки не предназначены для льда.
Прежде разница в росте между нами была заметной и даже немного раздражала, но сейчас, стоя на коньках, Грейсон кажется еще выше. Без предупреждения Грейсон поднимает меня на руки, одной рукой поддерживая под коленями, а другой обхватывая спину и крепко сжимая пальцы.
Я вскрикиваю, цепляясь за его плечи, потому что какая-то часть меня убеждена, что он собирается бросить меня посреди ледовой арены и наблюдать, как я буду пытаться добраться до края.
– Ты в порядке, Вайолент? – усмехается он, и я прищуриваюсь. – Новое прозвище, – объясняет он, отъезжая от заграждения.
Его движения плавные и непринужденные, будто он родился для того, чтобы кататься на коньках, а не ходить.
Через несколько секунд мимо нас уже со свистом проносится воздух, потому что Грейсон набирает скорость.
– Тебе нравится?
– Вайолент? Не особо.
– Тебе идет, – говорит он, демонстрируя мне забинтованную левую руку. – И я виню за это тебя.
– Ты бы все равно это сделал, – возражаю я, когда он останавливается в центре арены и опускает меня на лед.
Черт, видите? Я знала, что так и будет.
Он ставит меня на ноги, но я продолжаю держаться за его плечи, не рассчитывая, что смогу долго сохранять это положение. Грейсон кружит меня, легко вращаясь на коньках, а я понимаю, что не удержусь, если не пойду туда, куда он захочет.
– Это ты внушила мне эту идею. – Он наклоняется вперед, глядя мне в глаза. – При каждом удобном случае ты издеваешься надо мной.
Я смеюсь, потому что его слова звучат подло и грубо даже для моих ушей.
– Неужели? А по-моему, ты просто болтун.
Сначала я отпускаю его, чтобы отступить назад, но это оказывается плохой идеей. Мои ноги скользят, и я поднимаю руки, чтобы снова зацепиться за Грейсона, но уже слишком поздно. Я падаю назад и сильно ударяюсь задницей о лед, зажав ноги Грейсона своими. Он наклоняется вперед, сгибаясь пополам, но ему удается устоять на ногах.
– Да уж, все идет неплохо, – бормочу я. Хмыкая, Грейсон проводит пальцем по моей ключице.
– А что не так?
– Ничего, – морщусь я.
Он снова поднимает меня, но на этот раз побуждая обхватить ногами его талию. Держась за плечи Грейсона, я сцепляю лодыжки за его спиной. Так я чувствую себя в полной безопасности, не боясь, что он уронит меня. После этого я слегка отклоняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза. Впервые он ведет себя со мной более нежно, и я уже открываю рот, чтобы сказать ему об этом.
Сначала был автобус, в котором он посадил меня к себе на колени и довел до оргазма, а теперь мы здесь.
– Я не хочу, чтобы ты был милым, – шепчу я.
В ответ Грейсон пожимает плечами, но вместо того, чтобы направиться к выходу, скользит по льду, делая широкий круг. В какой-то момент он кладет одну из рук на мою спину и прижимает меня ближе к себе.
Должно быть, ему странно кататься на коньках, держа меня на руках, но он не говорит ни слова, и мне кажется, что это приносит ему удовольствие. Единственные звуки, нарушающие тишину, – это скрип льда и наше дыхание.
– Я люблю свежий лед, – говорит он мне на ухо, и, посмотрев вниз, я замечаю, что его коньки оставляют следы на только что залитом льду. – Мне нравится, когда на льду нет других следов, за которые могло бы зацепиться мое лезвие. В совершенстве льда есть что-то, что покоряет меня.
– И как часто ты катаешься на свежем льду?
– Зависит от того, какой это день, – он слегка приподнимает меня, чтобы ему было удобнее. – Иногда я пробираюсь на каток в Краун-Пойнте, чтобы покататься на льду раньше других.
– Значит, тебе нравится отнимать что-то у других? – риторически спрашиваю я.
– Да, конечно, – хрипло смеется Грейсон. – Если бы они тоже любили такой лед, то вставали бы так же рано, как я.
Я оборачиваюсь, дабы посмотреть, куда мы направляемся, и обнаруживаю, что Грейсон держит курс на скамейку запасных.
Он ставит меня у стены на ноги и скользит назад, а я смотрю ему вслед. Грейсон широко раскидывает руки, будто взлетая, и почти на полной скорости движется к противоположному концу арены. Это впечатляет и захватывает. У меня возникает безумное желание позволить ему посмотреть на меня, кружащую в танце, но я тут же отмахиваюсь от этой идеи.
Во мне вспыхивает гнев из-за диагноза, который поставил мне доктор Майклз.
Как же это глупо и чертовски несправедливо. Сначала происходит одно, потом другое, и в довершение всего меня практически лишают надежды.
Внезапно свет в зале выключается, и я вскрикиваю, погружаясь в темноту. Скрежет коньков по льду – единственное, что говорит мне о приближении Грейсона.
Он резко останавливается, не касаясь меня, но осыпая ледяной стружкой, а секундой позже его пальцы уже скользят по моему колену.
– Мы можем оказаться запертыми здесь, – говорит он, все еще поднимаясь пальцами вверх.
Мое сердце бьется со скоростью сто миль в минуту, и тут я понимаю, что сильнее всего он реагирует на мой страх. Ему это нравится. Словно мой страх – это все равно что запах крови в воздухе, а Грейсон – волк, идущий по этому запаху.
Грейсон тянет меня за пояс моих джинсов, и его ловкие пальцы растягивают их прежде, чем я успеваю запротестовать. Он спускает их с моих ног к лодыжкам, и я чувствую, как холодный воздух обжигает мою кожу. Мои глаза еще не успели привыкнуть к темноте, и, лишившись одного из чувств, я действую вслепую, но мои уши улавливают шорох расстегиваемой молнии. А потом к моей вагине прижимается его член. Учитывая то, что на ногах Грейсона сейчас коньки, его роста достаточно, чтобы войти в меня прямо стоя.
Сжав руками мои бедра, он проникает в меня так чертовски медленно, что мне кажется, я могу умереть.
– Я весь день ждал возможности погрузиться в тебя, – говорит он и подается вперед.
Я откидываю голову назад, прикрывая глаза от удовольствия.
Грейсон слишком хорош, а после того дня, который был у меня, близость с ним нужна мне больше, чем я готова признать. Мои мышцы были напряжены, пока он не коснулся тела, мой мозг зацикливался на проблемах, пока его губы не нашли мои в темноте.
Я притягиваю Грейсона ближе, и он скользит губами по моим щекам и подбородку, а затем по чувствительной коже под ухом. Внезапно он царапает мое горло зубами, и я стону, нащупывая нижний край его свитера. Я с силой задираю его вверх и скольжу руками по его прессу.
Я щипаю Грейсона за сосок, и он хрипло смеется.
– Шалунья, – выдыхает он, посылая свои бедра вперед настолько резко, что я откидываюсь назад на потрескавшееся крашеное дерево.
Грейсон притягивает меня обратно и начинает блуждать руками по моему телу. Он забирается под рубашку и под лифчик, а затем начинает ласкать мою грудь.
– Ты чертовски идеальна, а твоя грудь просто фантастическая.
Он опускает голову и задирает мою рубашку до подбородка. Я откидываю голову назад, позволяя ему наклониться и прикусить мой сосок.
– Боже, еще! – стону я, напрягаясь вокруг него.
Мне нужна эта боль, чтобы успокоиться.
– Сильнее, Грей, – каждое слово произносится мной на одном дыхании, потому что я просто хочу от него еще большей жестокости.
Я кладу свои руки поверх его забинтованных и сжимаю их. Грейсон вздрагивает, отвечая на боль, и рычит.
Одним движением он поднимает меня, а затем укладывает на лед.
Холод проникает в меня, почти обжигая, и я выгибаюсь дугой от этого ощущения, но Грей уже оказывается между моих ног и снова входит в меня, вдавливая в лед.
Это ощущение похоже на иголки, вонзающиеся в мое тело, какой бы его частью я ни соприкасалась со льдом. Задницей, плечами, головой. Мои волосы разметались, обнажая затылок, а по моему телу пробегает озноб, когда мне за шиворот попадают крохотные осколки льда.
Через минуту все, на чем я могу сосредоточиться, – это Грейсон, а также его горячие прикосновения к моему холодному телу, его член, который входит и выходит из меня, и его губы на моей коже. Он целует мою грудь, горло, ключицы, и эти мягкие поцелуи резко контрастируют с твердостью льда. Он поставил локти на лед по обе стороны от меня, вцепившись руками в мою рубашку, а затем сдвигается немного в сторону и просовывает одну из рук между нами, чтобы прикоснуться пальцами к клитору. Он гладит его сначала мягко, а затем сильнее, отчего я начинаю вскрикивать.
– Я хочу слышать тебя, – говорит Грей мне на ухо. – Хочу, чтобы все, кто задержался здесь, точно знали, кто трахает тебя.
Но я замолкаю.
Он поворачивается, находя новый угол для проникновения, будто это своего рода наказание. Его движения становятся сильнее и быстрее.
– Произнеси мое имя.
– Отвали. – Я зажмуриваю глаза, а его рука покидает мой клитор.
Его оргазм наступает быстро, возникая будто бы из ниоткуда, и он замирает, входя в меня так глубоко, как может.
Какая-то часть меня должна волноваться, ведь противозачаточные средства не защитят меня от всего, но это меня не беспокоит.
Грейсон поднимает голову, и я медленно открываю глаза. Я почти привыкла к темноте, поэтому вижу, как лунный свет проникает через мансардные окна, а снаружи катка горят едва заметные аварийные огни.
Меня обдает холодом, и я дрожу, а Грейсон выскальзывает из меня и, встав на колени, раздвигает мои ноги до упора, хотя мои лодыжки все еще стянуты джинсами, спущенными до ботинок. Когда Грейсон проводит пальцем от моей киски до клитора, я приоткрываю рот.
– Вот тебе небольшое испытание, Вайолент. – Он снова играет с моим клитором, анализируя мою реакцию, а я лишь извиваюсь.
Я хочу кончить и уже нахожусь на грани, но он отстраняется прежде, чем я успеваю это сделать. А потом повторяет все снова. Кажется, так проходит чертова вечность, и в конце концов я отчаиваюсь настолько, что решаю получить разрядку сама. Я опускаю руку вниз и, дрожа, ласкаю себя под его пристальным взглядом. Я старалась не открываться ему полностью и чертовски ненавижу эту ситуацию. Куда делся мой самоконтроль и воля?