Сначала я вижу, как расширяются глаза Стейси, а затем рядом со мной кто-то резко отодвигает свободный стул. В Грейсоне есть что-то особенное, будто он излучает какую-то неопознанную энергию. И по ее вибрации я понимаю, что это он.
Он садится лицом ко мне и упирается коленями в мое бедро, но я по-прежнему игнорирую его.
– Вайолет.
Нет, этого не будет.
Но Грейсон хватает меня за подбородок и заставляет повернуть голову в его сторону. Я ахаю оттого, что наши лица оказываются так близко друг к другу, и, взглянув в его глаза, замечаю, что они пылают огнем. Его взгляд опускается на мои губы, а затем еще ниже, на горло и вздымающуюся грудь. Грейсон ухмыляется, когда наши глаза снова встречаются.
Его внешний вид изменился до неузнаваемости: щеки покрылись щетиной, исчез весь внешний лоск. К тому же он, что совершенно на него не похоже, не приказывает моей подруге убираться с его глаз. На самом деле он вообще ничего не делает, только смотрит на меня. Неужели он думает, что я ему что-то должна?
Нет.
Возможно, я испытываю благодарность, но не более того.
Внезапно Грейсон ногтями впивается в мою щеку и проводит большим пальцем по нижней губе.
Столько злости.
Его жизнь складывается просто замечательно. Он снова на вершине своей карьеры, о чем я узнала благодаря Аманде, которая поделилась впечатлениями о наиболее запоминающихся моментах недавних матчей. На них Грейсон демонстрировал выдающуюся игру и полную отдачу на льду. Его личность и достижения неоднократно становились главной темой для местных изданий, а также были отмечены в статье «Нью-Йорк таймс». В этой же публикации была размещена фотография, на которой Грейсон запечатлен вместе с улыбающимся отцом, посетившим одну из игр.
– Ты не оставляешь мне выбора, – бормочет Грейсон, и я удивленно поднимаю брови, собираюсь возразить, но он лишь крепче сжимает мой подбородок, надавливая большим пальцем на губу.
– Не надо оправдываться. Сейчас ты встанешь и пойдешь со мной. Ты сядешь за наш столик так, чтобы выражение твоего лица не выглядело таким потрясенным.
– Но я действительно потрясена, – пытаюсь выговорить я. – И не хочу иметь с тобой ничего общего.
Грейсон смеется, и когда я слышу этот низкий горловой звук, то понимаю, что это был слишком долгий месяц.
– Знаешь что? Вайолет. – Он наклоняется еще ниже. – Я, черт возьми, тебе не верю.
И я молчу в ответ на эти слова, потому что мне нечего сказать.
Я и сама себе верю с большим трудом.
– Полагаю, на тебя действуют только угрозы, – говорит он, и выражение его лица становится задумчивым. – Ладно, как насчет такого: либо ты пойдешь со мной, либо я разложу тебя прямо на этом столе и заставлю кончить. Тогда, черт возьми, никто не будет сомневаться в том, что ты моя.
Я представляю, как его слова воплощаются в реальность, и чувствую, что кровь отливает от моего лица.
Я сжимаю бедра вместе, потому что, черт возьми… Он выводит меня из себя, и какая-то часть меня хочет, чтобы он выполнил свою угрозу. Сама эта мысль безумно меня возбуждает, и если бы я не знала, что большинство студентов…
На самом деле мне было бы на них наплевать. Я знаю их лица, но не имена…
И что это говорит обо мне?
– Грязная девчонка. – Грейсон опускает взгляд на мои сведенные ноги. – Тебе нравится то, что я говорю? Я вижу, что нравится. Вот что я скажу тебе: если ты будешь меня слушаться, в один прекрасный день мы осуществим эту фантазию в более уютном месте. В противном случае я осуществлю ее прямо сейчас.
Я поднимаюсь на ноги, и Грейсон, убрав руку от моего лица, тоже встает со стула. Я иду к его столику, а он следует за мной, практически став моей тенью. Если бы тени были огромными, горячими, опасными хоккеистами.
За его столиком, тем самым, который я избегаю весь последний месяц, сидят Стил, Нокс, Джейкоб, Майлз и Эрик. При нашем появлении они ведут себя как ни в чем не бывало и не прерывают разговора или приема пищи. Также за столом уже сидят Пэрис и Мэдисон, чьи танцевальные занятия, как я полагаю, закончились.
Грейсон выдвигает для меня стул, и когда я сажусь, придвигает свой стул так близко, что его бедро снова прижимается к моему.
– Твое лицо, – напоминает он мне, опираясь рукой на спинку моего стула.
Я поджимаю губы и осматриваю собравшихся за столом людей. Я уверена, что Стилу, Пэрис и Мэдисон просто наплевать на меня; Нокс, вероятно, ненавидит меня до глубины души из-за того, что Уиллоу порвала с ним; а остальные относятся ко мне нейтрально. Тем не менее сейчас в столовой слишком много людей, настало время обеда, и поэтому неудивительно, что Уиллоу и Аманда тоже заходят в зал. На них такая же одежда для тренировок, как и на Мэдисон с Пэрис, которые удивленно смотрят на меня. Внезапно я отвечаю им улыбкой.
Возможно, это не столько улыбка, сколько оскал, но я обещала Грейсону дать все, что он может от меня получить.
Конечно, я не могу волшебным образом изменить выражение своего лица, как это делает он. Вместо этого я откидываюсь назад, задевая его руку; исходящее от нее тепло кажется мне приятным. Я не должна чувствовать по отношению к нему такой нежности, но все же я ее чувствую.
Еще одна странная хрень, происходящая между нами.
– О, когда ты пришла, Вайолет? – спрашивает Пэрис, и я наклоняю голову.
– Прости?
– Когда. Ты. Пришла.
– Ее здесь ждали больше, чем тебя, – фыркает Грейсон.
Обычно, когда я хочу, чтобы Грейсон заставил Пэрис отвалить от него, он этого не делает. Наоборот. Он позволяет ей садиться к нему на колени, обнимать его, ласкать руками. А когда я предпочла бы быть где угодно, но не здесь, он внезапно ее затыкает.
Прекрасно.
– Грей… – Пэрис пытается обратить на себя внимание Грейсона.
Но, черт возьми. Не в этой жизни.
– Ты только что назвала его Греем не просто так.
– А что? Ты претендуешь на это прозвище? – Выражение ее лица мрачнеет.
– Вообще-то, да, – говорю я, скрещивая руки на груди.
Господи, кто бы мог подумать, что я буду спорить из-за какого-то глупого прозвища. Этот день становится все страннее и страннее.
Где-то на задворках моего разума я слышу, как секретарь сенатора Деверо напоминает мне о нашем с ним соглашении. Ведь дело в том, что моя водная терапия стоит сотни долларов, которых у меня попросту нет. А сенатор оплачивает мои счета.
– В тебе же нет ничего особенного, – говорит Пэрис, откидывая свои волосы на плечо.
Я закатываю глаза.
Меня тошнит от ее отношения к другим, однако сегодня мне катастрофически не хватает сил для того, чтобы вступать с ней в дискуссию.
– Как и в тебе, Пэрис. Уверена, что в твоей голове никогда не возникало ни одной собственной мысли.
Пэрис свирепо смотрит на меня, а затем встает и, хватая свой напиток, приближается к нам.
Ни в коем случае! Она не сделает этого снова.
Я начинаю подниматься, чтобы ответить ей, но Грейсон меня опережает. Он выхватывает из ее рук стакан, а затем, швырнув его на стол, опускается обратно на свое место.
– Ты позоришься, Пэрис, – говорит он ей. – Убирайся!
Пэрис замирает, и ее реакция была бы чертовски приятна, если бы я не сердилась на саму себя за то, что пришла сюда.
Рот Пэрис то открывается, то закрывается, а глаза наполняются слезами и начинают дергаться. Одно движение – и Пэрис поворачивается в сторону выхода, как если бы она была компьютером чертового «колеса смерти» [20], который вращает его снова и снова.
И тут в мою голову приходит идея, как сильнее ранить ее. Я поворачиваюсь и, схватив Грейсона за рубашку, притягиваю его к себе. Когда наши губы встречаются, он удивленно вздыхает, а затем отвечает на мой поцелуй, самодовольно обнимая меня, но элемент неожиданности и контроля, который только что был в моих руках, исчезает. Грейсон откидывает меня на спинку стула и проникает в мой рот своим языком. Он пробует меня на вкус, отчего я чувствую себя полностью захваченной.
Когда он разрывает наш поцелуй и я выпрямляюсь, то замечаю, что Пэрис и Мэдисон уже ушли.
Я только что поцеловала Грейсона. Сделала то, чего не следовало.
– Может, я не совсем ясно выразилась? – спрашиваю я, откидываясь назад. Грейсон же качает головой. – Ну нет, с нами покончено. – Я встаю со своего стула и отхожу от столика, но Грейсон следует за мной. – Нас больше нет. Тебя и меня. Мы больше не сидим за одним столом, не целуемся, не смотрим друг на друга.
Грейсон молча наблюдает за мной, и я понимаю, что фразы «между нами все кончено» – недостаточно. Мне нужно сделать больше.
Но когда я отхожу, он приближается. Я поднимаю руку, а он в ответ – свою, будто вторя моим движениям. Словно вся эта ситуация не больше чем очередная игра в его сознании. Он будто бы ждет от меня какой-то реакции: слез в моих глазах или дрожи. Ждет от меня любых действий, которые напомнили бы ему о том, что у него есть власть вселять в меня страх. Ведь это ему так нравится.
– Не тебе это решать, Ви.
Я поворачиваюсь и направляюсь к выходу из столовой, но не успеваю дойти до двери, как он ловит меня в свои объятия. В этот раз он не старается вести себя вежливо даже прилюдно, а я не могу допустить, чтобы вышла еще какая-нибудь статья, в которой его назовут насильником. Хотя его дорогой папочка наверняка заставил бы газету удалить статью и в придачу подал бы на нее в суд.
К Грейсону Деверо так легко не подобраться.
Грейсон тащит меня вверх по лестнице и буквально толкает за угол одной из лестничных площадок. Мы не остаемся наедине, потому что все остальные студенты продолжают входить в столовую и выходить из нее.
Наверное, именно поэтому он выбрал это место. Здесь мы рискуем быть пойманными.
Он толкает меня, и когда я падаю на колени, Грейсон расстегивает пуговицу на своих брюках.
– Грей… – обращаюсь к нему я, свирепо глядя на него снизу вверх.