Это «потом» так никогда и не наступило. Они поехали в ОВИР вдвоем, а вернулся домой Лагутин один. И ему вовсе не хотелось искать детскую книгу про чешскую или венгерскую семью, уплетающую румяные блинчики. Потому что ему семья не светила теперь уже точно. До конца своих дней он был обречен жить один и надеялся лишь, что дней этих будет не слишком много.
Без Даши получалась не жизнь, а тоска зеленая. Это была необъяснимая загадка. Он ведь не любил ее по-настоящему. Не вздыхал, не любовался ею безотрывно, его не тянуло писать стихи, покупать охапки цветов или хохотать, как ненормальный, а именно этим, по глубокому убеждению Лагутина, занимались все влюбленные. У них с Дашей все было иначе. Да, они порой говорили о чувствах, однако гораздо чаще просто болтали о пустяках, спорили по мелочам или вообще ссорились. Какая же это любовь? Тогда почему сейчас мир опустел? Почему сделался таким неприветливым без Даши? И что теперь делать Лагутину в этом мире?
Даже море не радовало. Лагутин вошел в воду по колено и стал смотреть на мелких зеленоватых рыбешек, клюющих его ступни. Даше бы понравилось. Она, наверное, взвизгивала и пищала бы от щекотки.
Лагутин посмотрел вдаль, туда, где должна была находиться женщина, убившая Дашу.
— Скоро увидимся, сука, — прошептал он. — Жди.
Вода сегодня была очень спокойной, без волн и даже без ряби, за исключением медленного, нежного, едва заметного волнения, которое омывало прибрежный песок кружевной пеной, касающейся пальцев его ног. Он вспомнил, как любил всегда приезды на море и первые заплывы, заряжающие энергией на весь день. Сейчас дополнительная энергия Лагутину была не нужна. Ему хватало той, что вырабатывалась внутри. Это была очень темная, очень злая сила, которую, если дать ей выход, уже не загонишь обратно.
Выйдя из моря и стоя на коленях в песке, Лагутин с помощью компактного ножного насоса надул плотик. В магазине такие именовались надувными матрасами, но он предпочитал свое название. На матрасах спят. На плотах плавают. Тем более что этот, приобретенный в Барселоне, не имел подушки, зато был снабжен клиновидным носом. Достаточно устойчивое и быстроходное устройство для одного человека.
В дополнение к ножам, короткому веслу и баллону с кислородной смесью Лагутин принес с собой пятикилограммовый бетонный якорь на прочном тонком тросе с катушкой и квадратный красный флажок на гибком древке. Флаг он вставил в гнездо на носу плота, затем погрузил остальное снаряжение, затащил плот в море и пошел вперед, толкая его перед собой.
Дно здесь было очень пологим, и, преодолев метров тридцать, Лагутин зашел в воду только по пояс. Время от времени он оглядывался через плечо на берег позади себя, но это были всего лишь привычные меры предосторожности, лишние в столь ранний час. Наконец он осторожно забрался на шаткий плотик и начал грести, снова регулярно оглядываясь на берег с заброшенным маяком, который служил ему ориентиром. Прежде чем совершить этот выход в море, Лагутин произвел разведку, точно установив координаты «Бениты».
А еще раньше ему пришлось опросить местных моряков и владельцев прогулочных катеров, чтобы выяснить, где находится интересующая его яхта. Ему повезло. Он познакомился с рыбаком, который видел «Бениту» собственными глазами, и произошло это на расстоянии примерно трех морских миль от побережья Плата-де-Гава, что в километрах составляло почти в два раза больше. На то, чтобы проплыть такое расстояние в снаряжении аквалангиста, ушло бы слишком много времени, да и одного баллона не хватило бы, вот почему Лагутин решил воспользоваться плотом. В первый заплыв он ограничился тем, что визуально засек верхушки мачт «Бениты» и наметил ориентиры.
Теперь оставалось лишь как следует работать веслом, чтобы подобраться к яхте пораньше, пока ее обитатели спят. По словам опрошенных испанцев, там было около десяти человек, почти все мужчины и только одна женщина. Лагутин не сомневался, что женщиной этой является Карина, как не сомневался в том, что на «Бените» она находится под защитой своих братьев или братков, в данном случае это были синонимы. Он примерно представлял себе образ жизни бандитов и не сомневался, что они дрыхнут допоздна, однако все равно спешил.
Грести было нелегко: маленькое суденышко без киля имело тенденцию вращаться, так что приходилось часто менять сторону гребка. Но Лагутин выдерживал приличный темп, остановившись только один раз, чтобы отдохнуть. Затем, увидев в подзорную трубу «Бениту», он отложил весло, опустил в воду бетонный якорь и начал зондирование дна, пока не определил, что под ним тридцать два метра глубины. Это позволило ему завязать узел в правильном месте и поставить плот на якорь.
Рыбак рассказывал, что перед отплытием пассажиры «Бениты» отвезли туда кучу припасов, едва поместившихся в моторку Хосе Саркоса, его приятеля. А вот при выходе в открытое море случился конфуз. Рулевой (в описании которого нетрудно было узнать Леонида) помял борт о причал и едва не потопил лодку словоохотливого моряка. Позже среди моряков Плата-де-Гава прошел слух, что владельцы яхты собираются нанять небольшую команду во главе с капитаном. Вроде как об этом объявила жгучая брюнетка, приплывшая на берег вместе с двумя спутниками мрачного вида. Смотрины были назначены на вторую половину завтрашнего дня. Лагутин надеялся, что они не состоятся. Для этого он и находился здесь.
Став на якорь в полутора километрах от «Бениты», он начал надевать свое водолазное снаряжение, свесив ноги в воду и тщательно подгоняя ремни. Он знал, что в воде будет холодно, хотя поверхность моря успела прогреться. Следовало бы обзавестись гидрокостюмом для подводного плавания, но Лагутин не хотел, чтобы что-то стесняло его движения.
Покончив со снаряжением, он затянул вокруг талии пояс с ножами, надвинул маску на лицо и зажал зубами резиновый мундштук. Затем соскользнул в воду, не позаботившись о том, чтобы придержать плот, на котором теперь ничего не было и который должен был выровняться благодаря натянутому якорному канату.
Лежа в воде на глубине метра и неспешно работая ластами, Лагутин проверил работу акваланга и клапана, выпускавшего на поверхность цепочку тихо мурлыкающих пузырьков. Он поднял голову в маске, чтобы в последний раз взглянуть на яхту и сориентироваться, а потом поплыл, совершая ногами мерные движения и держа руки вдоль туловища.
Внизу было темно, но вода вокруг уже достаточно просвечивалась солнцем. Время от времени Лагутин сверялся с показаниями часов, работающих в режиме компаса. Хотя он не погружался глубоко, уши изредка закладывало, и тогда он делал глотательные движения, освобождая слуховые каналы от давления. В сумраке под Лагутиным проступил песок, на котором появлялись то камни, то какие-то обломки, вроде ржавого погнутого винта. Рыб не было, как будто они решили держаться подальше от опасного создания с ножами на боках.
Ради интереса Лагутин опустился на десятиметровую глубину. Здесь он уже не плыл, а словно бы парил над плоским дном, не ощущая собственного веса. Тут уже попадались рыбешки и были видны крабы, раковины, сгнившие бревна, аксессуары купальников, поблескивающие банки и прочие приметы небольшого курортного городка.
Корпус «Бениты» возник в застекленном поле зрения Лагутина так неожиданно, что он принял его за какое-то морское существо, плавающее на поверхности. От него к лежащему на дне якорю тянулась цепь. Там, в редких зарослях водорослей, Лагутин приметил еще что-то. Спустившись до самого дна, он убедился, что увиденное ему не померещилось. Это было обезглавленное тело мужчины, к ногам которого был привязан небольшой, но довольно увесистый ящик. Тело слегка раскачивалось и медленно поворачивалось из стороны в сторону, словно пытаясь всплыть. Головы нигде не было видно, да Лагутин и не искал особо. Его это не касалось. Ему было безразлично, кого в очередной раз казнили армянские бандиты. Скорее всего, труп принадлежал Леониду Маркову. Если так, то туда ему и дорога.
Лагутин поднял голову и начал всплытие. Провисшая цепь поднималась вверх и терялась в солнечном сиянии над головой. Рядом нависала темная тень «Бениты».
Лагутин последовал за цепью. Длинный корпус яхты увеличивался в размерах, принимая форму огромного дирижабля. Лагутин включил таймер и определил, что подводное плавание заняло у него полчаса. Это означало, что кислорода на обратную дорогу хватит.
Если она будет, обратная дорога.
Не снимая ласт, Лагутин пополз по цепи вдоль крутого борта яхты с выпуклыми буквами на носу.
Глава двадцать восьмая
Арутюн был здоровый малый, с румянцем в обе щеки, красиво очерченными губами и ямочкой на подбородке. Леониду он нравился больше остальных бандитов, хотя, конечно, назвать это симпатией было бы преувеличением. Пожалуй, все дело было во внешности Арутюна, выгодно отличавшей его от звероподобных товарищей.
После бегства Артура их осталось трое: Нико, Рафик и Боня.
Нико имел нехорошую привычку скрипеть зубами и смотреть вам в глаза столь пристально, что невольно хотелось отвести взгляд и оказаться как можно дальше от этого человека. Рафик никогда в жизни не посещал дантиста и к тридцати пяти годам обладал зубами семидесятилетнего старика. Боня однажды получил такой удар в лицо, что его рот и нос остались скособоченными навсегда, и хорошо еще, когда он молчал, потому что при разговоре, особенно на повышенных тонах, физиономия его являла собой совершенно непереносимое зрелище.
Одним словом, Арутюн выгодно выделялся в этой компании, и Леонид изобразил нечто вроде улыбки, когда этот парень спустился за ним в трюм.
— Привет, — сказал он. — А я уже думал, что про меня забыли.
— Как раз вспомнили, — возразил Арутюн. — Сейчас казнить тебя будем. Все цивильно, как полагается.
Думаете, Леонид обрадовался? Нет. Вместо того чтобы поспешить навстречу судьбе, он обвился руками и ногами вокруг стойки стеллажа, уподобившись спруту, и стал кричать, что никуда не пойдет.