Лагутин все же выругался. В рамках относительного приличия. Слово входило в словари, хотя предназначалось не для нежных девичьих ушей. Наверное, когда плохой человек совершает хорошие поступки, то хорошим людям от них один только вред. Лагутин считал себя очень плохим человеком. У него не было иллюзий на сей счет.
У Даши на сей счет имелось свое собственное мнение.
— Не надо ругаться, — сказала она. — Вам не идет. Вы хороший.
— Ошибаешься, — буркнул Лагутин.
— Как же я могу ошибаться, когда вы меня все время из беды выручаете? Вы как ангел-хранитель.
— Какой, к черту, ангел! Тебя же из-за меня из университета выперли. И с работы.
— Если бы эти подонки сделали тогда, что собирались сделать, то я все равно в университете не осталась бы, — сказала Даша. — Сбежала бы от позора. А работа… За нее все равно гроши платят. Быть зайцем непросто.
Последняя сентенция заставила Лагутина фыркнуть.
— Зайчихой в особенности, — обронил он.
— Нет, это был заяц, — возразила она. — У него усы, разве вы не заметили?
Она была совсем ребенок. Лагутин никак не мог заставить себя встать и уйти.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
Ему показалось, что дверца доверия, соединяющая их души, начала закрываться. Только небольшая щель осталась.
— Я совершеннолетняя, — ответила Даша из своей раковины. — А что?
Лагутин не мог ответить на этот вопрос прямо. Он решал, можно ли пустить девушку к себе. Если бы ей не было восемнадцати, то ему можно было бы пришить дело о растлении или еще какую-нибудь пакость. Но ведь он собирался уезжать, а квартира все равно пустовать будет.
— Ты где живешь? — спросил он, глядя в сторону офиса.
Наташа стояла на крыльце, беседуя то ли с сотрудницей, то ли с посетительницей. На ней был белый летний сарафан и белые босоножки, охватывающие ремешками щиколотки. Она выглядела элегантно и эффектно.
— Когда как, — настороженно ответила Даша. — Вчера, например, в общагу к подруге пробралась. А что?
Опять это «а что»!
Наташа закончила общение и теперь говорила по телефону.
— Продиктуй свой номер, — быстро сказал Лагутин. — Я позвоню, и мы решим, что и как.
— У меня нет мобильника, — призналась Даша. — Пришлось продать. У меня не было…
— Держи. — Он протянул ей две пятисотенные купюры и насильно вложил в вялые холодные пальцы. — Вечером поговорим. У меня срочное дело. С шести до восьми крутись тут, я обязательно приеду.
— Но…
— Лучше до девяти, — перебил ее Лагутин. — Не знаю, как все повернется. Короче, никуда не девайся, Даша Зайцева.
— Я Шутова!
— Это сути не меняет.
Наташа Маркова уже садилась в машину. Лагутин, не слушая Дашиного бормотания, устремился к своему «Хюндаю».
Глава седьмая
У Карины Мартиросян кожа была идеально чистая и белая, с кремовым оттенком. Глядя на нее, Леонид часто представлял себе пирожное с заварным кремом.
— Как ты умудряешься не загорать? — спросил он, водя пальцем по выпуклому животу Карины. — Уже, считай, лето. Припекает.
— Тебе нравятся загорелые женщины? — спросила она, скосив глаз, похожий на чернослив.
— Мне нравишься ты, — сказал Леонид.
Они лежали на его так называемом брачном ложе. В другой раз он ни за что не пошел бы на такой риск, но сегодня был уверен, что Наташа не вернется домой раньше. Сегодня у нее дела поважнее.
— Что скажешь жене, если застанет? — спросила Карина.
Она читала его мысли. Не все, но некоторые.
— У нее самой сегодня свидание, — сказал Леонид.
Карина села, прикрыв лобок ладонью.
— Ты говоришь об этом так спокойно, — сказала она.
— Не спокойно, Карина. Радостно.
— Не понимаю. Ты извращенец? Я знала одного, он свою жену другим подкладывал. Как бы по древнему обычаю гостеприимства. А сам из шкафа подглядывал.
— Но я не в шкафу, как видишь!
Леонид засмеялся.
— И с кем встречается твоя жена? — продолжала допытываться Карина.
— С одним типом, которого я нанял, — пояснил он. — А другой человек снимет про них кино для взрослых.
— Так это ловушка?
— Ну конечно. Я ведь не просто так обещал развестись. Леня Марков слов на ветер не бросает. Когда у меня будет видео, развод пройдет без сучка и задоринки.
Закончив это признание, Леонид сел рядом с Кариной и накрыл ее рот своим ртом. Их языки зашевелились, пробуя упругость друг друга. Слюна смешалась, приобретая неповторимый вкус любовного эликсира.
Обычно их поцелуи были затяжными, но сегодня Карина проявила неуступчивость. Отстранив Леонида, она спросила:
— Ты позволишь им прийти сюда?
— Почему это тебя волнует? — спросил он нетерпеливо.
— Мне интересно.
Леонид прижался к ней, водя ладонями по теплому белому телу.
— Я снял двухуровневую квартиру, — пояснил он. — Пришлось немного потратиться. Посуточно не сдается. Я заплатил за месяц.
— Всегда мечтала о двухуровневой квартире, — задумчиво произнесла Карина. — Вот бы посмотреть.
— Всегда пожалуйста. — Леонид выдвинул ящик тумбочки. — Запасной комплект ключей сделал, видишь? С синей биркой от верхнего этажа, с желтой — от нижнего, чтобы не перепутать. Так что милости прошу. Но не сегодня. — Он засмеялся. — Не будем портить голубкам идиллию.
— Они сейчас там?
— После четырех подкатят. Меня в это время в городе не будет. Я отъеду на денек. Чтобы Наташка как следует расслабилась, хе-хе.
— А где это? — спросила Карина, рассеянно отвечая на ласки.
— Высотка на объездной, знаешь? Адрес не помню, к ключам бумажка прицеплена. А тебе что? Предлагаешь к ним присоединиться?
Такое нелепое предположение вызвало у Леонида очередной приступ смеха. Карина даже не улыбнулась.
— Иди мойся, отвезешь меня домой.
— Так рано? — Он проверил, как обстоят дела с его инструментом наслаждений. — Можно не спешить.
— Мне не по себе у тебя, — сказала Карина. — Вот разведешься, тогда другое дело.
— Считай, что я уже человек свободный.
— Не получается. Здесь все о твоей жене напоминает. Вещи, запах. Напрягает. Иди в душ.
Леонид взялся за ее грудь обеими руками. Карина так его ущипнула, что он зашипел от боли.
Когда он без энтузиазма поплелся в ванную комнату, она сноровисто вытерлась покрывалом, оделась и бросила в сумку ключи из тумбочки.
— А ты? — удивился вернувшийся Леонид. — Не хочешь ополоснуться?
— Некогда, — произнесла Карина. — Саркис звонил, мама приезжает. Нужно срочно на стол накрывать.
— Чебуреки? Я полжизни отдал бы за твои чебуреки. Пальчики оближешь!
— Оближешь. Но не сегодня. Собирайся, Леон, собирайся.
— Леон — это на ваш лад? — спросил Леонид. — Мне нравится.
— Или мы выходим через пять минут, или я поеду на такси, — заявила Карина, капризно дуя губы. — Но тогда я обижусь.
Он бросился одеваться и собирать вещи. Они вышли не через пять, а через семь минут, но Карина уточнять не стала. Для нее было главное, что он не хватился ключей.
Когда они ехали в сторону дома, где обосновались Мартиросяны, Карина поинтересовалась:
— Что ты почувствовал, когда узнал, что жена тебе изменяет?
— Ничего, — ответил Леонид. — Появилась ты, и Наташка мне до лампочки.
— Она целовалась с другим. Ты видел?
— На видео, — буркнул он неохотно.
— И как?
— Что как?
— Тебе не захотелось убить их?
— Я же сам к ней Андрея подослал! — напомнил Леонид.
— Тогда ее? — допытывалась Карина.
— Я не идиот, Кариночка. И за решетку садиться не собираюсь.
— Ты странный, — сказала она. — Наши мужчины не такие. Они гордость любыми способами отстаивают.
Он повернул к ней насупленное лицо:
— По-твоему, у меня гордости нет?
Карина примирительно положила руку на его колено:
— Есть, есть. Поднажми.
Дома она направилась прямиком в комнату Жореса. Там за длинным столом под одноразовой скатертью собрались все ключевые фигуры его команды. Алел разваленный пополам арбуз, благоухали дыни, мерцали виноградные кисти. Шторы были задернуты, чтобы не подставиться снайперу. В комнате было душно, но не накурено. Сам Жорес не курил, поэтому в его присутствии закурить решился бы разве что безумец или бесшабашный отморозок. Даже Саркис крепился, хотя обычно дымил, как паровоз, и он являлся не просто младшим братом, а первым помощником Жореса, его правой рукой.
Они были очень разные, братья Мартиросян. Мать у них была общая, а отцы разные, этим объяснялась разительная несхожесть их характеров.
Жорес отличался крутостью нрава, он был вспыльчив и, чтобы держать себя в руках, пил какие-то сильнодействующие успокаивающие таблетки, хотя это помогало далеко не всегда. Всякий раз, обосновавшись на новом месте и собрав войско в полсотни стволов, он входил в конфликт либо с полицейским начальством, либо с местными бандитами. Потом начиналась война на уничтожение, и семья снова отправлялась в бега. Но последняя ссора была самой дерзкой и самой опасной. Жорес сцепился со смотрящим, напорол косяков и был объявлен вне воровского закона. Как беспредельщик, он был приговорен к смерти. Прикинув все варианты, он решил собрать всех соратников под одной крышей. На словах это было преподнесено как объединение против общих врагов. На деле, укрываясь за спинами других, Жорес рассчитывал уцелеть, а дальше как кривая вывезет. До сих пор ему фартило. Он надеялся, что так будет и в этот раз.
Саркис, конечно, был в курсе замысла. Будь его воля, он бы держался подальше от опального брата. Но он и сам, будучи аферистом по натуре, стал изгоем в криминальных кругах, когда присвоил общак, «кинув» хранителя. Общак оказался пустячный, последствия очень и очень серьезные. Отвалив от группировки, Саркис не прожил бы и недели.
Общая проблема сплотила братьев, как никогда прежде. Они могли полагаться только друг на друга. Сейчас оба испытывали катастрофическую нехватку денег. Нужно было содержать банду, проворачивать дела, менять машины, обзаводиться оружием и боеприпасами, подкупать ментов, давать на лапу чиновникам. Кроме того, Мартиросяны готовили документы для того, чтобы в критический момент махну