Я подхожу к перилам и смотрю вперед, туда, где горизонт смыкается с водой. Но мое уединение не длится долго. Может, это нервное, но мне кажется, что я чувствую его приближение заранее. Словно в идеальной курортной картинке появляются грозовые раскаты. Я порывисто оборачиваюсь и встречаюсь глазами с Третьяковым.
Он останавливается рядом и лениво мажет темным взглядом по моему лицу, потом отворачивается к океану и делает глоток тропического коктейля. Это смотрится странно, потому что он ненавидит сладкие напитки. Но зато в стиле одежды он постоянен. На нем черная рубашка, которая идеально очерчивает его мускулистое сильное тело, и брюки. Солнцезащитные очки он спустил почти на самый кончик носа, из-за чего можно увидеть его длинные угольно-черные ресницы, когда он чуть наклоняет голову в мою сторону.
– Нравится вид? – спрашивает он как ни в чем не бывало. – Помню, ты жаловалась, что мы редко где-то бываем.
– Я никогда не жаловалась по этому поводу.
– Разве?
– Я говорила, что ты слишком зациклен на работе, что ты всю жизнь проводишь в прокуренных клубах и на закрытых встречах.
Он кивает с усмешкой. Мол, он это и имел виду.
Я некоторое время жду, что он заговорит на другую тему. Но Герман молчит, его как будто правда интересует, сколько оттенков океан может сменить за минуту. Цвет воды на самом деле невозможно назвать, он меняется непрерывно и постоянно. Я где-то читала, что в языках многих народов, живущих в Южном полушарии, отсутствует различие между синим и зеленым цветами. Между ними слишком неуловимая грань. Они смешиваются, преломляются в толще воды, и их становится невозможно отделить друг от друга.
Как любовь и ненависть.
Тоже неотделимы и растворяются в сердце.
– Что ты хочешь, чтобы я узнала у Лебедева? – спрашиваю Германа.
– Он уже трахнул тебя?
Третьяков сохраняет прежний тон, но в воздухе все равно что-то рвется. Я сильнее сжимаю поручень.
– Только не говори, что ты не в курсе, – огрызаюсь. – В спальне наверняка и камеры, и микрофоны поставили…
– Я бы не стал так подставляться. Его охрана все проверяла.
Я снова смотрю на его волевое лицо. Третьяков сохраняет спокойствие, даже выглядит равнодушным, но мне стоит немного потянуть с ответом, и тишина начинает терзать его. Я вижу.
– Ты не ответил на мой вопрос, Герман. Так какая информация тебе нужна?
– Еще рано. Ты начнешь выведывать сейчас, и он все поймет. Пусть сперва привыкнет тебе. Ты умеешь пробираться под кожу – вот и занимайся этим.
Он выливает остатки коктейля за борт и уже разворачивается, чтобы уйти, но я цепляю его запястье. Длины моих пальцев не хватает, чтобы обхватить его полностью, да и силы тоже неравны. Стоит ему дернуть, и мне останется только держаться за воздух. Но Третьяков медлит, он опускает взгляд на мои тонкие пальцы, а потом с интересом смотрит на мое лицо.
– Не делай из меня циничную стерву, – говорю ему. – Я не пробиралась тебе под кожу, я пустила тебя в самое сердце. Я любила тебя, Герман.
– И что же случилось потом? – он скалится.
– Потом случился ты. Вот такой ты. – Я указываю на его противную ухмылку.
Глава 11
После разговора с Третьяковым я ищу уголок спокойствия. Я прохожу сквозь легкие занавеси, развевающиеся на ветру, и направляюсь к другой части яхты, к корме. Здесь, на открытой платформе почти у самой воды, есть площадка для ныряний. Она широкая и гладкая, выложенная дорогим деревом, и отсюда открывается самый красивый вид на океан. Я опускаюсь на мягкое покрытие, свесив ноги с края. Волны лениво облизывают борта яхты, где-то под палубой что-то глухо и мерно постукивает, как будто сердце этого судна начинает пробуждаться.
А я пытаюсь стереть грубый голос Германа из памяти. Мне все больше кажется, что мне показали всего лишь маленький кусочек его плана. У него на уме что-то более грандиозное, больное, чем просто подложить свою бывшую под конкурента и выведать у того пару важных историй для бизнеса. Плохое предчувствие крепнет, и меня начинает злить, что я на самом деле как игрушка. И дело не только в том, что Герман повесил на меня ценник, как на куколку из ночного клуба.
– Здесь лучше всего, – произносит Роман сзади, и его голос смешивается с шумом ветра.
Я порывисто оборачиваюсь. Он застал меня врасплох, я не слышала его шагов. И теперь попадаю в неловкую ситуацию. С одной стороны, мне хочется понять, как он справляется. Ведь вокруг столько напоминаний о гибели его жены. Открытая вода, яхта, курорт… Идеальное место для «диагностики». Но с другой стороны, мне не хочется быть триггером. А я сейчас сижу в такой позе, словно готова нырнуть в воду в любое мгновение.
Лебедев не присаживается, он останавливается рядом, и мне теперь не разглядеть его лицо. Солнце слепит.
В это время яхта начинает движение.
Моторы оживают негромким глубоким гулом, и этот звук считывается не столько слухом, сколько кожей. Все вокруг чуть вибрирует. Один из матросов отдает швартовы, и веревки с шелестом скользят по металлическим направляющим. Яхта медленно, но уверенно отходит от причала. Сперва почти незаметно: только по качающимся линиям берега я понимаю, что мы уже не привязаны к земле. Но затем мы набираем ход. Ветер усиливается, его порывы становятся плотнее, он играет с моим подолом, проникает в волосы, нажимает на спину, как будто подталкивает вперед. Туда, за горизонт.
– Да, тут очень красиво, – отвечаю Роману, который все это время молчит.
Он стоит расслабленно, одной рукой держится за поручень, другая лежит в кармане. На нем льняная рубашка, а волосы немного растрепаны ветром, и в этой непринужденности он чертовски хорош.
– Ты уже бывала в этих местах? – спрашивает Лебедев.
– Нет, я вообще мало путешествовала.
– Да? – Он выглядит удивленным. – Ты недавно в этом… бизнесе?
– В элитной проституции? – я усмехаюсь и поворачиваюсь к нему, приходится приложить ладонь к лицу, чтобы увидеть его реакцию. – Честно? Ты мой первый клиент.
Я взмахиваю ладонью, показывая, что знаю, что он хочет на это ответить.
– Да, я помню, что ты сказал, что игра в «я не такая» тебя не заводит. Но, видно, Третьяков хотел тебя удивить и немного промахнулся.
Лебедев щурится. Смотрит на меня испытующе, словно все-таки ждет момента, когда я проколюсь. Но говорить правду легко. Пусть не всю, а только часть.
– Похоже на правду, – произносит он задумчиво. – Девушек учат не произносить слова «проституция» и «клиент» – это выбивает из правильного настроения.
– Прости, – говорю с улыбкой. – Я больше так не буду.
Лебедев усмехается, а в его глазах загорается интерес с новой силой. Так или иначе мне удалось завести разговор, к которому он не привык, и это, кажется, не раздражает его, а интригует. Роман переводит взгляд на мои ладони, которые лежат на нагретом солнцем настиле из дерева. Я вдруг понимаю, что он почти не смотрит на океан, хотя это сложная задачка. Он мажет по нему быстрым взглядом и постоянно переключается на другие детали: на палубу, поднос с напитками, на мои руки… Все-таки он выстраивает стену между сегодня и тем, что случилось с его супругой, как может.
– Пойдем посмотрим, что внутри, – он не выдерживает и подает мне руку.
Порывисто, словно исчерпал предел и больше не может участвовать в мизансцене, где девушка сидит на площадке для ныряния. Я с легкостью подаюсь и сжимаю его ладонь, Лебедев притягивает меня к себе, и я оказываюсь в его сильных руках. Он цепко сжимает мою талию прихватывая и перебирая тонкую ткань моего платья. В его прикосновениях чувствуется желание, мужское и густое, требовательное и сминающее. Я невольно выдыхаю и кладу ладони на его широкую грудь, чтобы не выглядеть безжизненной статуэткой. Я пытаюсь понять, что чувствую на самом деле, и слышу, как за спиной защелкивается излюбленная женская ловушка. Сильный мужчина, который не показывает свою боль, но который ранен в самое сердце… вот это точно триггер, а для некоторых девушек – вовсе мечта. Им нужно приласкать, утешить, долюбить. Банально, но это действительно так работает.
Мужчины умеют спасать, а вот женщины обожают это делать.
– Значит, я первый? – задумчиво то ли спрашивает, то ли констатирует Лебедев и поднимает ладонь к моему лицу. – Первый за деньги…
Он легонько сжимает мой подбородок, а потом кладет большой палец на мои губы. Надавливает, словно хочет раскрыть их и проникнуть глубже. Я вижу, как в его глазах открывается порочная темнота.
– Оближи, – приказывает он.
Я не отвожу взгляда. И вместо того, чтобы подчиниться, перехватываю его запястье. Осторожно, не грубо. Просто чуть увожу его ладонь в сторону и прижимаю к своим губам, целую его руку. Потом медленно поднимаюсь на носочки, едва касаясь его лица дыханием.
– Я могу дать тебе стандартную программу, – говорю мягко, но с предельной ясностью, словно хочу обговорить условия сделки. – «Выгнись. Открой шире. Возьми глубже». Я согласна сыграть по таким правилам. Но…
Я беру его ладонь и переношу к своей щеке. Провожу по коже, прижимаясь к ней, ощущая грубоватые подушечки его пальцев.
– Но я могу дать тебе другое. Уникальное.
Я смотрю ему прямо в глаза.
– Ты мне нравишься, Роман. И я хочу, чтобы это осталось. Ты не пожалеешь, если не станешь делать из меня обычную послушную куклу.
Он не отвечает. Только смотрит. Долго. Глубоко. Его рука не двигается, но я чувствую, что что-то происходит. Словно ледяная глыба начинает трескаться под солнцем.
К Лебедеву подходит человек из персонала, и он отлучается. После того как он уходит, время как будто замирает. Мы рассекаем океан больше часа, если верить моим наручным часам. Ветер играет с моими волосами, солнечные блики танцуют на воде, и в этом странном плавании между желаниями и недомолвками мне не удается забыться и представить, что это всего лишь роскошная экскурсия.
Я стою у борта, когда замечаю, как на горизонте появляется еще одна яхта. Не такая крупная, как наша. Она идет уверенно и быстро, завораживая.