Чтобы не расклеиваться, я обращаю внимание на малейшие уступки. В моем гардеробе появляются два нормальных платья, и это уже хороший знак. Я связываю это с тем, что подходит час икс и, видимо, у Лебедева не такие вкусы, чтобы девушки сразу появлялись перед ним голыми. Если это так, то у меня появляется шанс. Я в любом случае буду сопротивляться и не лягу в постель с незнакомым мужчиной, но если есть возможность сыграть в более интересную партию, то я сделаю все от меня зависящее.
Во мне даже просыпается азарт.
Мне очень хочется, чтобы Герман пожалел, что вообще ввязался в эту игру. Я не хочу быть жертвой в его жестокой сказке, я хочу перевернуть роли и доказать ему, что, если противник не носит брюки, это еще ничего не значит. После его поступков – после того как он запер меня на острове и приказал относиться ко мне как к девушке для досуга – у меня теперь развязаны руки. Раньше я прятала подальше угрызения совести и думала, что, может, стоило выбрать другой путь и попробовать уйти от него не так радикально. Я не была виновата в перестрелке, которая случилась в день моего бегства, я не предавала его, но я стала катализатором этой ситуации. И это изводило меня, тянуло тонкие, хрупкие нити в прошлое, в котором он был моим мужчиной.
Но сейчас я вижу, что была абсолютно права. Он животное. Жестокое, расчетливое, любящее только подчинение. Другой человек не выжил бы в его мире или остановился на ступеньке подчиненного, как Барковский, но это в любом случае его выбор. А свой я уже сделала. Еще два года назад.
И я накажу его за то, что он захотел вернуть меня и сыграть в изощренную месть.
Есть женщины, которых нельзя унижать. И я из таких.
Я тоже умею играть умно, изощренно и с необходимой жестокостью. Я не буду безропотной малышкой в этой истории. Мне никогда не нравилось, когда за меня решают. Я никогда не нуждалась в папике, и с Германом меня свела не тяга к беззаботной жизни, в которой можно только выбирать наряды и украшения и ни в чем себе не отказывать, обменивая все это на право голоса. Когда я поняла, что рядом с ним будет только это и когда гормоны перестали бить наотмашь, я начала искать указатели на «выход».
Что ж.
Их придется искать снова.
Я накидываю на тело шелковое платье красивого оливкового цвета. Оно оттеняет легкий загар, который успел появиться на моей коже. И оно на тонких бретельках, но длинное, подол даже цепляет пол. В этом есть свое очарование. Выглядит и правда шикарно, с акцентными украшениями оно вовсе будет смотреться как вечернее.
Я выхожу из спальни, когда уже зажигают свечи. В доме стало еще больше людей, появился персонал самого Лебедева. Они прилетели вместе с Германом, чтобы убедиться, что все готово для их босса и ему будет комфортно. Все делается по высшему классу, и вопрос безопасности тоже под особым контролем. Появляется целая пачка новых парней грозного типажа. Все они молчаливые и суровые, но ведут себя поприятнее, чем охранники Германа. Никаких косых взглядов и грязных усмешек. Когда смотришь на них или случайно пересекаешься, скорее появляется ощущение, что мы все тут на одной ступеньке. Обслуживаем важных гостей. Работаем на них.
– Что это? – спрашиваю у официанта, который заканчивает сервировку стола для ужина, и киваю на большую тарелку с архитектурным шедевром.
– Фугу-сакаяки с кремом из юдзу и золотым листом, – отвечает он с легкой гордостью. – Это блюдо шеф готовит только для избранных ужинов. Жареная рыба фугу, нарезанная в виде раскрытого цветка, – он кивает на тонкие лепестки, выложенные в форме хризантемы, – подается на подогретом керамическом камне.
Тонкий пар струится по краям блюда, обволакивая. Рядом лежит маленький черный шарик на ложке из слоновой кости.
– Это крем? – уточняю.
– Да. Юдзу с мизу-сею, слегка острый. Его нужно положить в центр цветка, и тогда вкус раскроется полностью.
Я чуть улыбаюсь. Интересно, кто тут кому раскроется первым: фугу, план Германа или… мой собственный?
Я наблюдаю за последними приготовлениями и вскоре узнаю уже привычный шум. Приезжают машины, и, что удивительно, я не вижу Третьякова. Он не появляется в доме, и я не слышу, чтобы его голос доносился с улицы. А вот баритон Барковского я узнаю. Его отправили встречать важного гостя. Он монотонно говорит принятые для такой ситуации вещи, но его голос остается сухим и безэмоциональным.
– Мне можно выпивать? – спрашиваю у Веры, которая как раз заходит в гостиную с подносом.
– Я уточню, – сообщает она, опуская глаза.
Понятно.
Правила не поменялись, и мне почти ничего нельзя. Вера не говорит прямо, способная лишь на такой вежливый отказ. Я подхожу к столу и провожу ладонью по белоснежной скатерти. Декорации уже готовы, осталось только дать отмашку для начала представления.
Я поворачиваюсь к зеркалу в толстой золотой раме и внимательно оглядываю себя. Остаюсь довольна своим внешним видом, хотя блеска в глазах не хватает. Но сейчас было бы странно, если бы я пылала энтузиазмом и предвкушением чего-то прекрасного. Не та ситуация. Поэтому многие девчонки, которые крутятся в кругах богатых мужчин в роли красивого блюда к вечеру, и забываются как могут, и в лучшем случае это всего лишь алкоголь.
– Мне сказали принести вам это, – произносит официант, который возвращается с напитком для меня.
Я скептически смотрю на высокий бокал из тонкого стекла. В нем плещется светлая жидкость с нежно-розовым оттенком, почти прозрачная.
– И что это? – спрашиваю, предчувствуя, что вот-вот нарвусь на очередную мини-экскурсию по достижениям высокой кухни.
– Основу составляет настой лепестков пиона. Также добавлен светлый нектар личи, несколько капель розовой воды, а для акцента дымка из маракуйи и лимонной мяты.
– Алкоголя здесь нет, в общем, – усмехаюсь, но пробую напиток.
Он оказывается легким и приятно сладковатым. Я кивком показываю официанту, что мне больше ничего не нужно, и оборачиваюсь на шорохи приближающихся шагов.
Так это и происходит.
Я встречаюсь глазами с Романом Лебедевым именно в этот момент. Когда делаю полуоборот и прикасаюсь губами к бокалу. Я сразу понимаю, что это он. Не потому, что он вошел с охраной или кто-то его назвал. Просто он не похож ни на кого здесь.
Лебедев производит совершенно иное впечатление, не то, к которому я привыкла рядом с Германом. Он не давит энергетикой, не заполняет собой пространство, не требует внимания. Наоборот, его спокойствие – это то, что цепляет. Он словно пришел не из мира криминала и риска, а из другого бизнеса. Тоже крупного и успешного, но другого.
На нем мягкий кашемировый пиджак, хорошо сидящие темные брюки, дорогая обувь. Он не носит власть как броню. Скорее он дышит ею, как воздухом. Легко, непринужденно. В нем нет той нервозной собранности, как у людей, которым постоянно нужно что-то контролировать. Он не проверяет, не оценивает. Он просто смотрит. И смотрит внимательно, с интересом.
Когда наши глаза встречаются, я ощущаю, как во мне что-то отзывается. Он выглядит уравновешенным – вот что самое главное. Его каштановые волосы немного растрепаны, как будто он не слишком следит за укладкой, на скулах угадывается легкая щетина, а в уголках глаз прячется усталость.
Я отвожу взгляд и делаю глоток. Пытаюсь осознать факты, которые только что получила. Надо выбрать стратегию своего поведения рядом с ним. Надо. А вот начать сразу с фальшивой ноты нельзя ни в коем случае.
– Господин Лебедев, – доносится позади меня, и я слышу, как кто-то подступает ближе. – Позвольте представить вам Алину. Она будет… сопровождать вас на этом этапе сотрудничества.
Я поворачиваюсь, поднимая взгляд, и вижу, как он поднимает бровь. Слегка. Почти незаметно. Но я это улавливаю. Он смотрит на меня не оценивающе, не хищно, как это часто бывает. Он изучает. Как будто листает новую книгу, которая может оказаться интересной, а может скучной. И в этот момент я понимаю: если я сейчас скажу что-то пустое, он закроет книгу.
Я наклоняю голову, позволяя себе легкую, непринужденную улыбку, и подаю руку.
– Добрый вечер, Роман, – произношу. – Я к вашим услугам, я часть пакета «все включено» на время вашего отдыха.
Он усмехается, а его взгляд чуть заостряется. Следом он берет мою руку, не сжимает слишком сильно, но и не отпускает сразу. Его пальцы теплые и уверенные. Лебедев смотрит на меня чуть дольше, чем это прилично для светского приветствия. Но зато я понимаю по его глазам, что Третьяков не соврал, я действительно в его вкусе. Это упрощает задачу, потому что по мосту моментальной симпатии легче всего влететь в чужое сердце.
– Все включено? И что в этом «пакете» самое ценное?
– Умение слушать, – отвечаю ровным голосом, без приторного желания угодить или заинтриговать. – А после говорить ровно то, что человек хочет услышать.
– Тогда это не из дешевых услуг, – он смеется и дает знак своему человеку, чтобы он пока прогулялся.
– Да, я умею создавать иллюзии, в которых приятно пребывать. Хотя могу сделать и наоборот.
– Наоборот?
– Я умею говорить и то, что человек боится услышать.
Роман слегка наклоняет голову, будто оценивает вес сказанного.
– Значит, ты умеешь быть честной? – спрашивает он.
– Только если это входит в пожелания клиента, – парирую, не меняя тона. – Но обычно просят ложь. Более удобную, более ласковую.
– Ты умеешь лгать ласково?
– В этом весь смысл. Красиво, убедительно, со вкусом.
Он усмехается и отпивает из бокала. На его лице все еще сохраняется легкая отстраненность, но я вижу, что я его заинтриговала.
– Интересный подход. Не слишком ли сложно для такой работы?
– Я все равно не умею по-другому, – мягко отвечаю. – Я слишком наблюдательная.
– Да?
– Я читаю людей, как вы, наверное, читаете отчеты и балансы. Только вместо цифр – взгляды, интонации, движение пальцев по бокалу. Например, вы чуть нервно прижали безымянный палец к стеклу, когда я упомянула ложь. Значит, с этим у вас не все просто. Возможно, кто-то недавно солгал вам, но вы успели распознать это. И теперь желаете понять, как это далеко могло зайти.