Джек повернулся к нему.
— Я не совершил ничего предосудительного!
— Восемь месяцев, — сказал в ответ Мелтон. — Вы не успеете и глазом моргнуть, как окажетесь на свободе.
Зал суда вызывал клаустрофобию. Стены нависали над Джеком, а воздух, который он вдыхал ртом, словно глыба опускался на дно желудка. Он стоял рядом с Мелтоном Сприггом, не сводя глаз с судьи Ральфа Гринлоу, чья дочь три года была у Джека в команде вратарем. Непредубежденный суд? Как бы не так! Каждый раз, когда Джек встречался взглядом с судьей, он видел, как в его глазах мелькала мысль о том, что на месте Кэтрин Марш, сидящей за прокурором, могла оказаться его дочь.
Судья изучил сделку о признании вины — клочок бумаги, на котором Джек поставил свою подпись, как будто кровью подписал договор о продаже души дьяволу.
— Вы ознакомились с этим документом, прежде чем его подписать?
— Да, Ваша честь.
— Было ли оказано на вас какое-либо давление, что-то обещано взамен, чтобы заставить признать себя виновным?
Джек вспомнил салфетку, все «за» и «против», которые написал на ней Мелтон. После встречи с адвокатом он забрал ее с собой и на следующий день смыл в унитазе.
— Нет.
— Вы понимаете, что, признав себя виновным, отказываетесь от своих прав?
«Да, — подумал Джек, — от права жить своей жизнью».
— Да, — сказал он вслух.
— Вы понимаете, что имеете право на адвоката?
— Вы понимаете, что имеете право на суд присяжных?
— Вы понимаете, что присяжные должны прийти к единогласному решению, чтобы признать вас виновным?
— Были ли использованы против вас улики, полученные незаконным путем, чтобы заставить подписать это признание?
Он почувствовал, как Мелтон затаил дыхание, когда судья задал следующий вопрос.
— Вы признаете себя виновным, потому что считаете себя таковым?
Джек был не в состоянии произнести ни слова.
Этого Кэтрин вынести не могла — ни тяжести отцовского гнева, ни мужественного отказа Джека, сидящего рядом с адвокатом, от своих прав, ни правды, — ведь она сама заварила всю эту кашу. Даже когда она попыталась все исправить, было уже слишком поздно. Как бы она ни настаивала на том, что все придумала, ее никто не хотел слышать. И прокурор, и отец, и психиатр, к которому ее отвели на консультацию, в один голос твердили, что ее желание уберечь Джека от тюрьмы совершенно естественно. Но он заслуживает сурового наказания за то, что сделал.
«Это меня, — подумала Кэтрин, — нужно наказывать».
Она всем сердцем желала, чтобы так и произошло, но по опыту знала, что слова подобны яйцам, упавшим с высоты: уже не склеишь, а грязь, которая после них остается, придется убирать.
Ей казалось, что она парит над креслом, как будто ее накачали гелием.
— Не поступайте так с ним! — выкрикнула она.
Отец обнял ее за плечи.
— Кэтрин, сядь.
Судья с прокурором продолжали процесс. Казалось, они ожидали от нее этих слов.
Судья кивнул приставу.
— Уведите мисс Марш из зала суда, — велел он, и крепкий мужчина мягко вывел ее из зала, чтобы она не слышала, чем обернется ее собственная глупость.
Создавалось впечатление, что Кэтрин ничего и не говорила.
— Мистер Сент-Брайд, — повторил судья, — вы признаете, что умышленно пошли на сексуальный контакт с Кэтрин Марш под влиянием сексуального возбуждения, надеясь получить удовлетворение?
Джек чувствовал, как преподобный Марш прожигает взглядом ему затылок. Он открыл было рот, чтобы возразить, и тут же подавился словами, притаившимися где-то в глубине, скормленными его же собственным адвокатом: «Отсидишь и вернешься к прежней жизни».
Джек кашлял, пока Мелтон не похлопал его по спине и не попросил минутку, чтобы его подзащитный мог отдышаться. Он кашлял до слез, запинался, что-то бормотал, и ему казалось, что в горле застряла надоедливая кость.
— Выпейте, — прошептал Мелтон, протягивая ему стакан воды, но Джек отрицательно покачал головой. Можно выпить океан, но гордость, застрявшая в горле, не исчезнет.
— Мистер Сент-Брайд, — снова обратился к нему судья, — вы признаетесь в совершении данного преступления?
— Да, Ваша честь, — каким-то чужим голосом ответил Джек, — признаюсь.
Конец апреля 2000 годаСейлем-Фоплз,Нью-Хэмпшир
Селена Дамаскус так пнула колесо своего «ягуара», что ногу пронзила острая боль.
— Черт! — выругалась она настолько громко, что Джордан и механик вздрогнули.
— Полегчало? — поинтересовался Джордан, опершись о ящик с инструментами.
— Помолчи. Просто закрой рот. Ты хоть представляешь, сколько я вбухала в эту машину? — негодовала Селена. — Представляешь?
— Всю ту прорву денег, что я отвалил тебе за работу.
Она повернулась к механику.
— За те деньги, о которых вы только что говорили, я могла бы купить малолитражку «reo».
Тому явно стало неловко, но Джордан понимал: Селена — само совершенство, когда в хорошем настроении. Но в гневе просто вселяет ужас.
— Тут вот какое дело… — пробормотал механик.
— Дайте догадаюсь! — перебила его Селена. — У вас нет специалистов, умеющих обслуживать «ягуары».
— Нет, я и сам могу починить. Но чтобы достать запчасти, нужна где-то неделя. — На станции техобслуживания зазвонил телефон, механик извинился и ушел, сказав: — Вы пока решайте. Все равно эта машина никуда не уедет.
Селена повернулась к Джордану.
— Мне все это только снится. Я сейчас вернусь на несколько суток назад и, когда позвонит твой сын, просто не стану снимать трубку. — Она покачала головой. — Ты знаешь, что это единственный в городе механик?
— Да. В сентябре сюда уже приезжали с проверкой из антимонопольного комитета.
— Джордан, заткнись, будь добр!
— «Ягуар» можно притянуть на буксире, — предложил он. — Можно арендовать машину.
Селена пожала плечами, обдумывая услышанное.
— Или ты можешь остаться у нас на недельку, — продолжал он, удивляясь, как подобные слова вообще могли слететь с его губ. Меньше всего Джордану хотелось, чтобы Селена Дамаскус мозолила ему глаза, постоянно напоминая о том, что у них могло выйти в другое время, в другом месте.
— Да ты даже вида моего не выносишь! Господи, Джордан, сегодня утром ты забрал тарелку к себе в спальню, чтобы только не завтракать вместе с нами.
Он отвел взгляд.
— Не говоря уже о… наших прошлых отношениях.
Джордан понял: она спрашивает, а не утверждает. На мгновение он задумался, вспоминая, как всю ночь не спал, ожидая, когда щелкнет замок — знак того, что они с Томасом вернулись, как сидел сегодня утром на диване, после того как убрал за ней постель и понял, что она пропиталась ее запахом.
— Если я останусь, мы сами накликаем неприятности себе на голову, — добавила Селена.
— Это был бы неразумный шаг, — согласился Джордан.
— Неразумный? — фыркнула она. — Это была бы одна из десяти самых ужасных ошибок в истории человечества.
Он засмеялся вместе с ней. Оба прекрасно отдавали себе отчет в том, что уже направляются к его машине, чтобы ехать домой.
Эдди удивилась тому, что ей нравится заниматься сексом, но то, что она пристрастилась к последующим «ритуалам», просто повергло ее в изумление.
Она лежала на боку, вжавшись в тело Джека, как жемчужина в раковину. Она чувствовала его каждой клеточкой кожи, чувствовала вкус своего тела на его пальцах, чувствовала тот момент, когда его дыхание становилось ровным — он засыпал. Но острее всего, пока они лежали прижавшись друг к другу, она чувствовала, что они на равных. Оба равны, никто никому не пытается угодить, ни у кого нет превосходства. Есть просто Эдди, которая слушает Джека, который слушает Эдди.
«Куда бы ты полетел, если бы у тебя был самолет?»
«Какое твое самое раннее воспоминание детства?»
«Ты хотел бы жить вечно?»
Эти вещи они обсуждали, когда наступала ночь и когда зажигалась утренняя заря. Его нежелание говорить о прошлом прорвало, словно плотину: теперь он рассказывал ей о своем учительстве, об аресте, о том, как сидел в тюрьме. Иногда Джек клал руку ей на грудь. Иногда его пальцы ласкали ее между ног — тогда слушать становилось непросто. Но так он поступал настолько часто, что она перестала вздрагивать каждый раз, когда это случалось.
— Можешь спрашивать меня о чем угодно, — сказал он, — я отвечу.
Эдди знала, что он не лжет. Поэтому временами с уст так и рвался вопрос, ответ на который она хотела услышать больше всего: «Надолго ты здесь?»
Джек стоял у окна комнаты для гостей в доме Роя Пибоди и глупо улыбался, видя, как Стюарт Холлингз снова ведет по улице свою корову. Невероятно, но ему захотелось засвистеть. Это заслуга Эдди. Он открыл дверь и вышел в гостиную, напевая себе под нос.
— Рой, сегодня такое прекрасное утро, что даже вы не сможете испортить мне аппетит!
Он остановился как вкопанный, заметив, как Эдди шепотом горячо спорит с отцом.
— Джек, — вспыхнула она, — привет!
— Доброе утро, — ответил он, засовывая руки в карманы.
Рой перевел взгляд с одного на другую и воздел руки.
— Ради всего святого, неужели вы думаете, что я ничего не знаю? Боже, Джек, ты даже спать домой не приходишь, придется снизить арендную плату. Отбрось ложную скромность и садись рядом с Эдди. Только не начинай ее лапать, пока я не допью кофе, договорились? Без доброй порции кофеина человеку моего возраста такого не вынести.
Эдди слабо улыбнулась Джеку.
— И о чем же вы говорили? — спросил он, под пристальным взором Роя чувствуя себя семиклассником.
— Да так… — начала Эдди.
Но Рой тут же отрезал:
— Ни о чем.
Потом Джек заметил ведро с мыльной водой у кресла Роя. Сверху плавала мочалка.
— Хотели помыть машину?
Рой бросил на него сердитый взгляд.
— Нравится бить лежачего, да?
— У него нет машины, — ответила Эдди вполголоса. — Отобрали из-за вождения в нетрезвом виде.
— Тогда что? Генеральная уборка?