Он оглянулся на них, пожал руку Лёше, Вере с улыбкой бросил «привет», а по ней лишь скользнул невидящим взором.
Мика, конечно, невозмутимо прошествовала к своей парте, продолжая переговариваться с Верой, но настроение вмиг упало…
Первую неделю после каникул у них не было биологии. Говорили, биологичка по неожиданно возникшим семейным обстоятельствам уволилась. И замену ей найти ещё не успели.
Биология в их классе стояла по расписанию во вторник и в субботу. Оба раза — последним уроком. Во вторник их попросту отпустили домой. А вот в субботу решили заполнить пропуск обществознанием. Причём объявили об этом не заранее, а в тот же день, в предпоследний момент.
Мике было в общем-то всё равно. Уроком больше, уроком меньше… А обществознание — предмет, может, и не самый увлекательный, но необходимый, ей его ещё при поступлении сдавать. Да и не сбегала она никогда, и начинать не собиралась. Но народ вознегодовал.
— Давайте не пойдем! — предложил кто-то. — Просто свалим сейчас домой и всё. Скажем, что никто нам ничего не передавал. Пошли они нафиг!
Класс одобрительно загудел, поддержав предложение. Только Мика недоумевала: как так можно? И Вера в тот день не пришла в школу — с простудой дома отлёживалась.
— Только надо, чтобы все ушли! — поднялась Соня Рогозина. — Если сбегать, так всем вместе, чтобы никому не попало.
— Конечно! — подхватили все.
Гвалт поднялся невообразимый. Маленький бунт всех взбудоражил. Мика пыталась вставить хоть слово, но её потуги потонули в общем хоре. Впрочем, кто бы стал внимать её доводам?
Уже в коридоре, когда все торопливо устремились в гардероб, она остановила Лёшу.
— Давай пойдём на урок.
— Зачем? — искренне не понял он.
— Ну… просто. Сказали же… надо.
Лёша снисходительно улыбнулся.
— Да ну и что. Мы же скажем, что ничего не слышали и не знали. Не бойся.
— Да я не боюсь, я просто думаю, что надо пойти на урок.
— Да ты что? Зачем? Тем более, смотри, многие уже ушли. Если мы пойдём, то получится, что подведём наших. Договорились же… Пошли лучше домой или погуляем?
Потом Лёшу позвали Костя и Антон.
— Мик, ты спускайся, внизу встретимся… — бросил он ей, подходя к парням.
Но Мика, помешкав, всё-таки отправилась на обществознание. Ну не могла она вот так запросто сбежать. Для неё, по внутренним ощущениям, это было то же самое что, например, украсть какую-нибудь ерунду в магазине. Мелкое и незначительное, но всё же преступление.
Тамара Ивановна, учитель истории и обществознания, конечно, поняла всё без слов, обнаружив в классе одну Мику. Оскорбилась, даже алыми пятнами пошла. Спросила её с горечью:
— А что же ты не сбежала?
Мика лишь пожала плечами, чувствуя себя виноватой за одноклассников.
С минуту Тамара Ивановна молча сидела за учительским столом, подперев щеку рукой, смотрела в окно. Но при этом кусала губы — значит, расстраивалась, нервничала. Потом всё же взяла себя в руки и с нарочитой бодростью произнесла:
— Ну что ж, Микаэла, будем заниматься с тобой вдвоём.
Тут дверь открылась, и в класс вошёл Колесников.
— О, у нас пополнение, — улыбнулась Тамара Ивановна. — Ты один или ещё кто-нибудь подтянется?
— Не знаю, — сказал он.
Не глядя на Мику, прошёл к пустой парте. Уселся, достал тетрадь, ручку.
Мике показалось, что ему Тамара Ивановна обрадовалась больше, чем ей. Но, может, просто вначале она слишком расстроилась, а потом, уже при нём, постаралась не думать о том, что все остальные сбежали с её урока.
Но почему он вернулся? Почему не сбежал вместе со всеми? Собирался же. Это Мику, конечно, очень занимало, даже больше, чем конституционный строй России, о котором рассказывала Тамара Ивановна. Но, как обычно, она хранила невозмутимый вид.
А он и вовсе на неё не обращал внимания. И как только Тамара Ивановна отпустила их с урока, минут за десять до звонка, он сразу же подхватился и ушёл. С учителем попрощался, ей — ни слова.
Мика неторопливо спустилась вниз, взяла в гардеробе пальто. В школе стояла тишина, которую через несколько минут оборвёт звонок. И коридоры тотчас наполнятся шумом, гвалтом, криками, беготнёй. Но она уже успеет уйти…
Мика выбежала на крыльцо, пересекла пустой школьный двор, вышла за ворота. И тут за спиной раздался короткий гудок.
Вздрогнув, она оглянулась на звук. У обочины стояла знакомая серебристая иномарка. Ей и на номер не надо было смотреть, чтобы понять, чья это машина. В животе мгновенно образовалась холодная яма. Под коленками противно задрожало. И вокруг, как назло, никого.
Тут дверь приоткрылась, и из машины неторопливо вышел отчим…
25
Мика бросила взгляд в сторону школы. Может, вернуться?
Но отчим двинулся навстречу, преграждая путь. Остановился у ворот, в двух шагах от неё.
— Микаэла, — произнёс он.
Она огляделась — ни души. Но всё равно он же не станет бесчинствовать среди бела дня, на улице. И из школы в любой момент мог выйти кто угодно. И магазин вон рядом, через дорогу, где Колесников свои бесконечные шоколадки покупает. Так что трепыхаться, как перепуганная овца, она не станет, хотя поджилки у неё тряслись.
Тем не менее она вскинула голову и холодно спросила:
— Что вам надо, Борис Германович?
— Поговорить.
— Не о чем мне с вами разговаривать.
— Просто так я бы не приехал. Значит, есть причина.
— Зря время потеряли.
— А ты не хами мне, не хами. Думаю, я заслужил, как минимум, уважительного отношения. Как-никак воспитывал тебя с малых лет, обеспечивал, кормил, одевал, подарки покупал…
И тут из школы вышел Колесников. На ходу застегивая куртку, он спустился по лестнице и направился к воротам.
Увидел её перед собой, задержал взгляд лишь на секунду и перевёл на отчима. И если на неё он посмотрел лишь вскользь и бесстрастно, то отчим определённо его зацепил. Даже на лице проступило смешанное выражение. И пока он шёл мимо них — сверлил его взглядом.
Мику охватил безотчётный порыв позвать Колесникова. Крикнуть ему: «Женя, подожди!», подбежать и пойти рядом.
Но тут же она спохватилась: нет! Был бы это кто-нибудь другой, хоть кто из их класса — она так бы и сделала. Но Колесников — нет. Уж лучше она будет кричать о помощи на всю улицу, как ненормальная, если вдруг потребуется, но его ни о чём никогда не попросит. Это же унизительно — обратиться к нему с просьбой после всего. Тем более когда он всем своим видом показывает, как ему на неё плевать. Да и не хотелось, конечно, чтобы кто-то узнал о том позоре, что творился в их семье.
Отчим мазнул равнодушно по Колесникову, когда тот проходил мимо них, и продолжил:
— Сережки носишь, которые я тебе подарил, — он протянул руку к её уху, но Мика успела отклониться.
Вспыхнула, прожгла его гневным взглядом. И тут же порывисто сняла одну серёжку, затем — вторую, протянула ему в кулаке.
Но отчим не взял, убрал руки в карманы, посмотрел на неё, прищурив глаза, и процедил:
— Одежду и обувь тоже будешь снимать?
Слова его хлестнули точно пощёчина. Скулы зарделись от бессильного гнева. Она в страхе оглянулась — Колесников уже успел отойти на несколько шагов, но всё же не так далеко. Хоть бы он не слышал эти постыдные слова!
Со злостью она швырнула в отчима несчастные серёжки. Ударившись о его грудь, они упали на тротуар.
В глазах Бориса Германовича тотчас полыхнула холодная ярость. Он стиснул на мгновение челюсти, но всё же сдержался. И заговорил вполне спокойно, лишь раздражение улавливалось в его голосе.
— Хватит уже показывать мне свой характер и устраивать дешёвые представления. Сказал же, разговор есть. Причина важная…
Мика смотрела на него волком, но не уходила. Пусть скорее скажет, что хотел, и уматывает.
А он, выдержав паузу, сообщил:
— Брат у тебя сегодня ночью родился, Микаэла. В три сорок. Кило шестьсот. Сын мой.
При этих словах Борис Германович неожиданно улыбнулся. Не ей, а собственным мыслям. Даже не улыбнулся, просто уголок губ непроизвольно дёрнулся вверх.
— Но… — растерялась Мика, забыв про злость. — Вроде рано же ещё…
— Рано, — вздохнув, согласился Борис Германович. — Через два месяца должен был родиться, но вот так…
— И как он?
— Пока в кювезе. Но дышит сам. Это уже хорошо.
— А мама как?
— Ну, как мама… — отчим неопределённо повёл плечом. — Тяжело ей. Боится за ребёнка. Плачет всё время. А ей нельзя сейчас нервничать, ей ещё кормить его… Тебя вот хотела увидеть. Звонила тебе утром…
— Я на уроках отключаю звук, — Мика достала сотовый. И правда, обнаружила несколько пропущенных от матери.
— Может, съездим сейчас в роддом? Навестишь мать. Она обрадуется. Может, хоть немного успокоится.
Хоть Мика и знала, что скоро у матери появится ребёнок, но эта новость произвела на неё сильное впечатление. Надо же, переваривала она услышанное, теперь у неё есть младший брат. В голове почему-то не укладывалось.
— Не знаю, — промолвила она, взглянув с сомнением на отчима. Тот уже держался спокойно и, похоже, действительно был рад отцовству.
Никуда ехать с ним, разумеется, не хотелось. Но мама есть мама. Пусть даже они и в ссоре.
— Ну, хорошо, — кивнула она.
Борис Германович направился к машине, распахнул перед ней дверь. Задавив неприязнь, Мика села на переднее пассажирское место. Обходя капот, он остановился, поискал что-то на земле, потом пригнулся, подобрал. Мика догадалась — серёжки. Сунул их в карман, сел, завёл мотор.
Но когда они тронулись, Мика отвернулась к окну — настолько невмоготу было видеть его рядом.
Машина плавно доехала до перекрёстка, остановилась на светофоре, и Мика снова увидела Колесникова. Он стоял на переходе, ждал зелёный свет.
На мгновение они встретились взглядами, и ей показалось… да нет, не показалось, совершенно точно в его лице промелькнули растерянность вперемешку с… тоской? Горечью? Отчаянием? Она не успела понять, потому что он почти сразу отвернулся.