26
Мать лежала в отдельной палате, вполне комфортной, больше похожей на гостиничный номер. Обходилось это, конечно, недешево. Но Борис Германович в этом плане никогда не скупился. Хотя Мика не верила, что им руководила забота. Уж, скорее, он таким образом поддерживал имидж успешного человека.
Мать и правда её ждала. И обрадовалась очень. Только вот выглядела плохо. Под глазами пролегли тёмные круги, веки воспалились. Кожа, всегда такая нежная, молочная, потускнела, иссохла, стала шелушиться. Волосы сальными спутанными прядями падали на лицо.
Мика ужаснулась про себя, испугалась за неё, аж горло перехватило.
Отчим же лишь взглянул на жену, и на лице его тотчас проступило брезгливое выражение, с каким обычно смотрят на что-то отвратительное и тошнотворное. Конечно, рядом с ней, какая она сейчас, он, холёный, импозантный, в дорогом костюме, смотрелся нелепо. И видно было, что вся эта обстановка его тяготит.
— Как самочувствие? Как мальчик? — выдавил он из себя.
— Я хорошо, намного лучше… — с заискивающей улыбкой промолвила мать. — Малыш пока в реанимации…
Отчим кивнул, не глядя на неё, и вышел в коридор.
— Боря не выносит больниц, — объяснила мать. — Но я так рада, что ты пришла. Я звонила всё утро.
— Мам, поздравляю тебя. Как решили назвать малыша?
— Боря хочет назвать его Виктором. Витей. Хорошее же имя? Жаль, что сейчас его нельзя увидеть, он в кювезе пока. Мика… а ты всё ещё сердишься на меня?
— Ну что ты, мам, нет, конечно. Даже не думай. Лучше скажи, почему так рано-то? Что-то случилось? — затем, снизив голос до шёпота, спросила: — Скажи честно, он тебе что-нибудь делал?
Мать затрясла головой.
— Нет, нет, что ты! Просто такое случается…
— У тебя синяки на руках!
И правда, руки её сплошь покрывали огромные страшные гематомы.
— Это от капельниц. Я же тут несколько дней под капельницей лежала. Врачи пытались оттянуть роды насколько можно. С кровати даже не вставала. Ну, вот выиграли почти неделю. Ой, я, наверное, на чучело теперь похожа. Неделю не умывалась, не расчёсывалась. А после родов сморило. Жаль, не успела до вашего прихода душ принять, в порядок себя хоть немного привести…
— Да ничего, мам.
Они ещё четверть часа разговаривали, потом её позвали на уколы.
— Я к тебе ещё завтра приду, — пообещала Мика, обняв мать.
Спустилась вниз, и обнаружила, что отчим поджидает её в больничном холле.
— Микаэла! — позвал он и двинулся к ней наперерез.
Она, конечно, тотчас напряглась, но здесь кругом были люди. Что он ей сделает?
— Давай я тебя довезу.
— Нет, — поспешно выпалила она, — я сама доберусь.
— Я не съем тебя, — хмыкнул он. — А по дороге кое-что обсудим заодно.
— Не хочу я ничего обсуждать.
— Хочу, не хочу, что за детский сад? — начал раздражаться он. — Я к тебе по-человечески. Всё, поехали.
Он крепко подхватил её под локоть и потянул к дверям. Мика встала как вкопанная. Выдернула руку.
— Послушайте, я никуда с вами не поеду. И обсуждать ничего не буду. А будете меня хватать — так я вон охраннику пожалуюсь. Скажу, что вы ко мне пристаёте.
— Да что за чушь ты несёшь? Кто к тебе пристаёт? Я хотел сказать, что ты должна вернуться домой.
— Да никогда!
— О матери своей подумай хоть раз, а не только о себе. Ей помощь нужна будет…
Но договорить ему не дали. В холл спустилась женщина лет сорока, сначала направилась в сторону коридора, над которым висел указатель «приемный покой», но, завидев отчима, повернула к ним.
— Борис Германович, — улыбнулась ему приветливо. — Можно вас на секундочку отвлечь?
Мика успела прочитать на её бейдже «Неонатолог Наталья Николаевна», коротко кивнула в знак приветствия и, пока отчим вынужден был задержаться, устремилась к дверям.
— Микаэла, подожди, — крикнул он ей вслед, но она, не оглядываясь, выскочила на улицу, а там уже припустила к остановке.
27
Бабушка новость о внуке восприняла без особой радости. Только головой покачала:
— Бедный мальчонка…
— Да, но семимесячные это же уже не опасно, да? Я читала, что Наполеон родился семимесячным.
— Да я не об этом, — отмахнулась она и больше развивать тему не пожелала.
Но позже Мика слышала, как бабушка названивала каким-то знакомым, через них связывалась с роддомом, расспрашивала что и как, дотошно выясняла, какие у малыша показатели, что ему назначили. Значит, всё-таки переживала.
А поздно вечером их переполошил Лёша. Пришёл он не к Мике, а к бабушке.
— Анна Михална, мама за вами послала. Можете к нам подняться? Любашу посмотреть, — несмело попросил он бабушку. — Пожалуйста. Плохо ей.
Лёша бросил ищущий взгляд через её плечо, нашёл Мику и потом то и дело, пока говорил с бабушкой, стрелял в неё глазами.
— А что с ней?
— Мы не знаем…
— Ну что? Температура поднялась, болит что-то или, может, упала?
— А-а, ну нет, не упала, её рвёт… И температура, кажется, есть.
— Ладно, ступай, сейчас поднимусь.
Бабушка для вида поворчала, но сразу же отправилась следом за Лёшей. Вернулась уже минут через двадцать.
— Ну что там с Любой? — поинтересовалась Мика.
— Ротавирус, что ещё.
В воскресенье к матери в роддом они съездили вместе с бабушкой. Одна ехать Мика побаивалась — вдруг там будет отчим и снова привяжется к ней. К её облегчению, Бориса Германовича они не встретили, да и пробыли совсем недолго. Мать при бабушке сразу замкнулась, так что после десятиминутного натужного разговора они ушли.
А в понедельник с утра Лёша спустился к ним, застав Мику буквально у дверей, и сообщил, что тоже заболел. Выглядел он и впрямь больным. Казалось, даже на ногах стоял едва-едва.
— Не могу, мутит дико, — морщился Лёша. — Видать, от Любаши подхватил. Скажи классной, что меня не будет, ладно?
— Конечно, передам. Ты, главное, выздоравливай. — Мика замкнула квартиру.
Лёша поковылял наверх, а она помчалась в школу. Влетела в класс за пару минут до звонка, и неосознанно, первым делом, удостоверилась, что Колесников здесь. Причём даже не взглянув на него. Она его присутствие, как и отсутствие, просто чувствовала. Умом она ничего этого не хотела, более того, это даже мешало, доставляло внутренний дискомфорт, не давало расслабиться ни на секунду, но ничего с собой поделать не могла. Если он был поблизости, она тотчас невольно напрягалась, да так, что, казалось, внутри всё гудело. Когда его не было — она чувствовала легкость, непринуждённость и… пустоту.
Переведя дыхание, Мика спокойно прошествовала к своему месту.
Колесников на неё тоже не смотрел, он вообще устроился за чужой партой, сел полубоком и лениво переговаривался с Громовой.
— Жень, приходи, не пожалеешь, — звала она его куда-то.
— Дохлый номер, — вмешался Жоржик, — не уговоришь, даже не пытайся. Знаю я Онегина. Он после этих выходных теперь ещё полгода пить не будет.
— А по какому поводу собирались? У кого? В воскресенье? В субботу? Что нас не позвали? — посыпались вопросы отовсюду.
Лишь Мика сидела прямо, делая вид, что даже не слышит реплики одноклассников.
— Мика, а ты как выходные провела? — спросил неожиданно Жоржик.
Она оглянулась на него, пожала плечами.
— Обычно.
— А с кем? — ещё более неожиданно влезла с вопросом Рогозина.
Вот только спросила она её явно не просто так. Мике отчётливо послышались язвительные нотки, словно вопрос таил в себе нехороший подтекст. Она и смотрела на неё так же — с насмешливым прищуром.
От этого взгляда стало неприятно, захотелось передёрнуться.
Мика её ответом не удостоила, просто отвернулась, а там уже и физик нагрянул. Но она могла бы поклясться, что Соня ей в спину многозначительно хмыкнула.
Да и плевать, решила Мика. Жаль только, что Вера до сих пор не вышла. Придётся весь день торчать одной, а она уже привыкла к тому, что есть с кем словом переброситься.
Не прошло и пяти минут от начала урока, как в кабинет заявилась классная. Извинилась перед физиком, а затем тоном, каким впору зачитывать смертный приговор, сообщила:
— Мне стало известно, что вы в субботу почти всем классом сбежали с обществознания. Сговорились и сбежали. — Затем она начала горячиться: — Вам не десять лет, чтобы не понимать, какое это хамство, какое оскорбление по отношению к учителю. Просто плевок в душу. Как будто это не вам сдавать ЕГЭ, поступать… как будто это ей надо. Но дело даже не в этом, а в том, что вы сознательно обидели человека, показали ваше наплевательское отношение к учителю, который для вас же, бессовестных, старается. И что самое страшное — вам даже не стыдно.
Классная на несколько секунд замолчала. Обведя разочарованным взглядом учеников, она покачала головой.
— Я это так не оставлю. Виновные понесут наказание. А в эту пятницу мы проведём родительское собрание. Пусть ваши родители знают, какие вы… молодцы.
Она ещё раз извинилась перед физиком и вышла. При нём, конечно, никто ничего открыто сказать не смел, но Мика чувствовала, что в классе волной прокатились шепотки, началось бурление.
И точно — едва кончился урок, народ возмущённо заклокотал.
— Какая тварь нас сдала? — крикнула Громова.
— Да! — подхватили остальные. — Классная же сказала, что сбежали почти все. Значит, кто-то не сбежал! Кто не сбежал? Из-за кого нас теперь нахлобучат? Кто крыса?
Кричали почти все, хором, возбуждённо, яростно. Казалось, виновного сейчас в клочья разорвут. Мика оцепенела. Она даже вообразить не могла такую реакцию. Из-за урока вот так бесноваться? Ей сделалось страшно. Если бы хоть Лёша был…
— А я, кажется, догадываюсь, что за сволочь нас так подставила, — Громова скрестила руки на груди и вперилась угрожающим взглядом в Мику. — И кому-то сейчас не поздоровится. Эй, двери заприте, чтоб сюда никто не сунулся, пока мы…
Но тут подал голос Колесников.