Лёше казалось, что внутри него что-то с треском надломилось. Вот как значит? Вот так всё просто? С ним она неприступная королева, а с этим… сразу же в постель.
Ему казалось, что по венам струилась кислота, разъедая его изнутри. Он хлестал воду, пытаясь унять жжение — тщетно. Поливал голову холодным душем — тоже не помогало. Ещё и адски не хватало воздуха.
После того, как рассвело, стал выходить покурить в подъезд. Не мог больше видеть эту злоклятую красную машину, от которой глаза наливались кровью. И в очередной свой перекур услышал этажом ниже, как он от неё уходил. То, как они прощались, то, какие слова он ей говорил, окончательно убило надежду. И его самого убило…
Наверное, именно в тот момент его и перекрыло.
Первым порывом было убрать того, кого он так ненавидит. Избить, ноги переломать… Очень этого хотелось, но Лёша сумел образумить себя. Этим он бы ничего не добился, только себе навредил бы.
Тогда какие варианты? Несколько закладок и звонок куда надо — сделали бы своё дело. Это быстро. Но чем дольше он обдумывал эту идею, тем чётче понимал, что это ничего не даст, разве что нервы Колесникову потреплет. Его легко могли бы и не посадить. Сделали бы ему смыв с рук и пожалуйста. Да и деньги на адвоката у него есть. Но даже если бы его и каким-то чудом притянули, Мика бы от него не отвернулась. Ждала бы, не бросила, это точно…
Осознание этого причиняло просто нестерпимую боль, как будто его изнутри кромсали и резали.
Тогда и пришла ему на ум простая и ясная мысль: если нельзя сделать так, чтобы она его бросила, то надо сделать так, чтобы бросил её он. В том, что Колесников рано или поздно и так оставил бы Мику, Лёша не сомневался. Такие, как он легкомысленные сибариты и гедонисты, которые любят только себя, просто не могут серьезно относиться к другому человеку. Но ждать Лёша не мог. Это ведь ещё какое унижение! Просто плевок в лицо…
Мысли всплывали, цеплялись одна за другую: лицо, сумасшедше красивая, Тинка, угрозы облить её кислотой…
Нет, отмел это Лёша, кислота несла непоправимое уродство. Слишком жуткое. А вот электролит — иное дело. Если подобрать нужную концентрацию, то ожог не будет настолько уродующим. Это он и по себе знал. Сам однажды плеснул на себя нечаянно. Кожа в том месте стала неровная, изменила цвет, но не так уж это и страшно.
А ещё, если электролит попадёт в глаза, то сожжёт роговицу, а это уже потеря зрения. А слепой человек — беспомощный и зависимый. Полностью зависимый от того, кто готов быть всегда рядом, кто готов помогать, заботиться, ухаживать…
66
Найти того, кто мог бы это сделать — особого труда не составило. Практически любой «подопечный» в его районе теоретически сгодился бы на эту роль.
Сначала Лёша и хотел снарядить первого попавшегося наркомана, но с нарками связываться рискованно. Хоть они и чрезвычайно уступчивы и готовы на всё ради малого, но, во-первых, полагаться на них глупо. У них же как? Сейчас он землю ради дозы будет рыть, а через полчаса уже валяется где-нибудь в забытье. И даже если всё сделает, как велено, ради той же дозы сольёт его и глазом не моргнёт. А загребают их постоянно пачками.
Нет, нужен кто-то, на кого тоже можно надавить, но кто вот так запросто не сорвётся. Тот, кто опасается за свою шкуру, боится лишних проблем, которые Лёша вполне способен устроить, и потому осознает, как важно всё сделать так, как от него требуется.
После недолгих колебаний на ум пришёл один старый знакомый, который понемногу барыжил. Жил он в соседнем дворе, приторговывал веществами аккуратно, в поле зрения правоохранительных органов прежде ни разу не попадал, что тоже говорило в его пользу: осторожный, значит. Или просто везучий.
Лёша и сам про него знал лишь благодаря своим былым приключениям, когда после выпускного пустился во все тяжкие. Этого барыгу тогда звали Студент. И Лёша с новыми дружками несколько раз у него сам отоваривался. Правда сейчас уже помнил это с трудом. Чёрная тогда была полоса — несколько месяцев промчались в каком-то полубессознательном угаре.
Хотя… это он до вчерашнего дня так думал, что это была чёрная полоса. Но нет, настоящий ад, кромешный ад он переживал сейчас.
Лёша, не мешкая, нагрянул к нему с визитом в тот же день. Понимал умом, что торопиться не стоит. Поспешишь — людей насмешишь. Но терпеть просто не было мочи. Он думать ни о чём не мог, спать не мог, есть не мог. Казалось, земля у него под ногами горела. В таком состоянии он бы попросту долго не выдержал. Поэтому хотел сделать всё немедленно. И в конце концов, самые простые и быстрые схемы — они же самые рабочие.
Барыга этот был его лет на пять старше, но невысокий и субтильный, а по сравнению с Лёшей так и вовсе казался соломинкой. Услышав Лёшины слова, он в первый миг просто не поверил. Думал дурачок, что Лёша шутит. Пока не увидел его взгляд. А когда увидел — подавился своим смехом. И всё равно ещё несколько раз переспросил, серьёзно ли тот. Отказывался, ломался, но Лёша и в хорошие дни умел быть убедительным, а сейчас он особо и подбирать доводы не стал. Не хватило бы терпения. Поэтому просто сказал и без того перепуганному Студенту, что выбор у него небольшой: или он, или его. И всучил ему поллитровую бутылку с электролитом.
— Сделаешь всё завтра.
— Как завтра? — охнул бледный как полотно Студент. — Мне же настроиться надо… Подготовиться…
— Не к чему тут готовиться. Она идёт с работы с остановки где-то около семи. В проходе возле стройки её и поджидай.
— А если там ещё кто-то будет?
— И что? Плеснешь ей в лицо и убежишь.
— Но она же меня видела. Вдруг узнает?
— Не льсти себе, таких как ты такие как она в упор не замечают. Ну, можешь надеть маску и капюшон.
Студент трусил, конечно, и отчаянно не хотел, но в назначенное время отзвонился, что на месте, ждёт. Потом ещё раз пять Лёше звонил: её нет! её до сих пор нет! может, вообще не будет! на меня уже смотрят…
Подумалось, а ведь и правда, она могла поехать с Колесниковым… Лёша зло выругнулся, но Студенту всё равно велел ждать ещё до десяти, а там уж… Там уж пришлось бы продумывать другую схему.
А когда уже счёл, что всё сорвалось, Студент ему перезвонил. Затараторил истерично:
— Я всё сделал, как ты сказал. Всё. Плеснул. В лицо. Что теперь будет?
— Будешь дома сидеть и носа не высовывать. А если про меня хоть кому скажешь — сам знаешь, что с тобой сделаю.
Телефон был чужой, как и сим-карта, и Лёша без сожаления его выбросил. Потом отправился на место происшествия. Там, неподалёку от прохода и правда толпились люди. По возбуждённым разговорам он понял, что Студент не соврал. Но Мику уже увезли, как он понял, в больницу.
Хотел сразу поехать к ней, но решил, что такой скорый визит будет выглядеть странным, если не сказать подозрительным. Так что заставил себя дождаться следующего дня.
И всё-таки этот трусливый идиот напортачил! Облил вместо глаз руку. Да ещё и был, оказывается, не один, хотя Лёша твёрдо ему сказал: никому ни слова. Придётся наведаться теперь к нему.
А насчёт Мики… Ну да, вышло не так, как он рассчитывал. Но отступать Лёша не собирался. Колесников всё равно долго не протянет, даже если там что-то у них и было. Узнает о том, что с ней случилось, поахает, деньги, может, предложит и убежит к своей модельке. Да его, пижона этого, обласканного и избалованного, невозможно даже представить в убогих больничных стенах, где пахнет страданием и болью. Это он, Лёша, знает изнанку жизни и ничего не боится, не то что этот.
Студента он подловил на улице. Тот и так нервничал заметно, а, увидев Лёшу, едва в обморок не свалился.
— Я тебя предупреждал: никому ни слова? Откуда там взялся кто-то второй?
— Я про тебя ничего не говорил. Клянусь! Я же не сошел с ума. Но я не говорил ему, кто заказчик. Да он и не спрашивал. Это Тимоха. Тимофей Мирошниченко. Сын этого… депутата, короче, какого-то. Мажорик, но торчок. Он уже второй год ко мне таскается. И вчера поймал меня в подъезде и увязался следом. Я говорил ему, мол, занят, позже приходи, но он упёртый. Все равно потащился за мной, — обливаясь потом, оправдывался Студент.
— Дебил, — Лёша коротко и резко ткнул кулаком ему под дых. Студент согнулся пополам, закашлялся. — Запомни, сморчок, если мое имя где-нибудь всплывёт…
Говорить тот не мог, только мычал, кашлял и мотал головой.
Микину сумку Лёша вчера ещё нашёл в проходе, забрал пока себе. Потом, решил, выбросит. А пока взял ключи и не удержался — наведался в её квартиру. Может, и зря. Потому что едва зашёл, как его затрясло. Увидел разложенный диван, на котором наверняка они и… Он сжал до хруста кулак.
Пусть и не было явных следов, но он, как волк, чувствовал на каком-то подсознательном уровне недавнее присутствие здесь Колесникова. Буквально осязал его. Или ему уже так казалось на фоне последних происшествий. Но это сводило с ума.
Тем не менее Лёша методично и аккуратно обследовал все шкафы, все полки, заглянул в каждый ящик. Наткнулся на её халат и припал к нему носом, несколько раз глубоко вдохнул. От мягкой ткани пахло ею, Микой. От этого запаха перехватило в горле так, что веки защипало. Он крепко зажмурился, стиснул челюсти до скрежета.
Нет, отпустить он её уже просто не сможет…
На следующий день Лёша едва дождался вечера, когда получилось выкроить жалких полчаса и заехать к ней в больницу. И то уже перед самым закрытием. Его и пустили только потому, что он из полиции.
Думал, быстро забежит, занесёт ей фрукты, соки и снова на работу. А вот завтра сможет побыть с ней долго, хоть весь день.
Взбежав на второй этаж, он стремительно прошествовал по коридору мимо поста медсестры, которая, конечно, и слова ему не сказала. Открыл дверь, шагнул в палату и окаменел. Даже сердце, казалось, перестало стучать, тоже обратившись в камень.
Они оба — Мика и Колесников — полулежали на кровати в обнимку. Пошло, бесстыдно. Он ещё и целовал её, а она… она улыбалась так, как ему никогда не улыбалась. Она и сама ему сейчас напомнила влюблённую кошку, которая льнула и ластилась к этому… А когда увидела его, Лёшу, сразу встрепенулась, выпрямилась, одёрнула халатик и посмотрела на него виновато, точно изменщица, застигнутая врасплох с любовником. Собственно, для Лёши почти так оно и было. Так он и чувствовал.