На несколько секунд у него аж в глазах потемнело. Нечеловеческих усилий стоило ему не кинуться на Колесникова прямо тут же, в палате, а молча пройти, поставить пакет на тумбочку и выйти.
Сказать он им ничего сейчас не смог бы. И находиться там тоже не мог.
Пока спускался, чуть кубарем с лестницы не слетел. И из больницы вылетел, оттолкнув мужика-фельдшера скорой, который попался ему на пути.
Дошёл почти до самых ворот, но потом развернулся, прошёл обратно. Присел на лавочку неподалёку от входа и стал ждать… Никакого плана пока не было. Чтобы придумать, надо хотя бы мало-мальски успокоиться, а внутри него сейчас такой бушевал шторм, что самому было страшно сорваться. И про работу забыл, и вообще про всё.
Колесников появился минут через пять. Лёша двинулся ему наперерез. Тот, завидев его, остановился. Сунув руки в карманы, смотрел на его приближение с равнодушием. Наверняка показным. А если нет, то он — самонадеянный дурак, потому что… потому что даже сам Лёша сейчас опасался своего гнева.
— Тебе чего от неё надо? — не дойдя пары шагов, процедил он. — У тебя есть подружка, с ней и тискайся. А Мике нечего парить мозги.
— А тебе-то не всё равно? Но успокойся, подружки у меня уже нет. Мы расстались. Мике я мозги не парю. Официально заявляю для полиции нравов: мы с ней встречаемся. У нас всё серьёзно, серьёзнее не бывает. В ближайших планах: жениться, обзавестись потомством, жить долго и счастливо и умереть в один день. Так что не переживай, руссо туристо облико морале.
Ярость застилала глаза, а в голове больше не было ни единой мысли — только выжигающая ненависть. Тут у Колесникова в кармане загудело, он выудил новомодный айфон, пижонский, огромный, как лопата. Лёша опустил глаза, и рот тотчас наполнился горечью. На экране он увидел «Любимая» и её снимок, лицо и плечи. Голые плечи. Прикрытые лишь чёрными кудрями. И эта её улыбка, которую он уже видел только что в палате.
Коснувшись пальцем экрана, Колесников поднёс телефон к уху. А в следующую секунду Лёша сбил его с ног. Проклятый телефон с проклятым снимком отлетел в сторону. Оттуда раздавалось отдалённое: «Женя? Женя? Алё!..».
Не давая ему подняться, Лёша ещё несколько раз ударил его ногой, но тот всё равно умудрился откатиться и вскочить. И даже увернулся потом и, перехватив Лёшину руку, сделал удушающий захват. Лёша, обуреваемый яростью, всё же вырвался, готовый растерзать Колесникова на месте, но к ним уже бежали…
Позже, ночью, в воспалённом гудящем мозгу то и дело вспыхивали страшные мысли. Только теперь он их уже не отметал так безоговорочно…
67
Мика
Женя объявился только на третий день.
За минувшие два дня Мика чуть с ума не сошла, терзаясь в неизвестности. Знала, что в тот вечер, когда их застал Лёша вдвоём, что-то произошло, но что?
И произошло это как раз в тот момент, когда она позвонила. По приглушённым звукам подумала, что на Женю кто-то напал. И, скорее всего, этот кто-то был Лёша, хотя подобные выходки совсем не в его духе. Но… очень настораживало и пугало выражение его лица. Оно до сих пор живо стояло перед глазами.
Мика его таким никогда не видела и, даже вспоминая его застывший взгляд, чувствовала, как холодело внутри. Казалось, тогда в дверях стоял совсем другой человек, чужой и опасный.
А затем Женин телефон был всё время недоступен. Лёше звонить очень не хотелось, но когда беспокойство взяло верх, Мика набрала и его. Однако Лёша не отвечал. Гудки шли, но трубку он почему-то не брал.
Позже Мика сообразила озадачить Веру. Правда, она со своим женихом где-то гуляла, так что только утром следующего дня взялась искать Колесникова. Всё это время Мика изнемогала, места себе не находила, хотелось куда-то бежать, искать, выяснять, только бы не сидеть здесь в тупом беспомощном ожидании. Но всё, что она могла сейчас, это мерить шагами палату, звонить раз за разом и молиться каким ни на есть богам, чтобы ничего плохого с Женей не случилось.
А вечером приехала в больницу Вера. И приехала с дурными новостями. Мика лишь увидела лицо подруги, и внутри всё обмерло. Та и слова ещё не сказала, но Мика уже поняла — случилась беда.
— Его задержали, — сообщила Вера скорбным голосом. — И всё очень серьёзно. Нападение на полицейского — это хуже не придумаешь. Не хочу тебя пугать, но… там даже за один удар, если полицейский при исполнении, светит…
Вера, увидев, как страдальчески исказилось лицо Мики, осеклась, не договорив. Присела рядом, обняла её за плечи. Потом предложила:
— Слушай, может, с Лёшкой поговорить? Нафига ему ломать вам жизни. Не совсем же он отмороженный. Ну подрались они с Колесниковым, ну зол он на него сейчас, но что ж теперь… А хочешь, я с ним поговорю?
Мика качнула головой, глядя перед собой пустым взглядом. Минуту или две сидела молча. Вера поглядывала на неё с сочувствием, но что ещё сказать — не знала. А потом, после затянувшегося молчания, Мика вдруг произнесла:
— Мне кажется, мы Лёшу совсем не знаем…
Если прошлой ночью Мика мучилась от неизвестности, то этой — её раздирало отчаяние. Ведь ясно, что Лёша Женю спровоцировал, а, скорее всего, сам и начал драку. Какое же это нападение тогда? Очень не хотелось плохо думать про Лёшу, но в голову настырно лезло: может, он им так отомстил?
Бессонные ночи, переживания, да ещё и эти жуткие перевязки (которые, правда, стали чуть менее болезненными), совсем её измучили. Поэтому на другой день после скудного больничного обеда Мика, не зная, куда ещё себя деть, прилегла и неожиданно крепко уснула, как в забытье провалилась. А в какой-то момент сквозь сон почувствовала на щеке тёплое прикосновение, приоткрыла глаза… и в первый миг решила, что это всё ещё отголоски сна. Снова сомкнула веки, не желая отпускать чудное сновидение, но спустя пару секунд подскочила в постели. Это не сон, это и правда был Колесников.
— Женя!
Он присел на корточки рядом с кроватью, смотрел на неё и улыбался. Под скулой багровел кровоподтёк, но это ведь не так и страшно. Главное же — вот он, её Женя, с ней, рядом.
— Женя, я думала, что ты… что тебя… — От нахлынувших чувств в груди перехватило. — Я так боялась за тебя!
— Всё уже хорошо, не бойся.
— Вера сказала, что тебя задержали за нападение на Лёшу и это надолго. Правда, всё уже хорошо? Но что всё-таки произошло?
— Да ничего особенного, — продолжал улыбаться ей Женя как ни в чём не бывало. — Я сказал нашему другу Лёше, что хочу на тебе жениться, это ему сильно не понравилось.
Женя указал на подбитую скулу и, смеясь, договорил:
— Вот он и выразил свой протест.
Мику это всё пугало, тогда как Женю — ничуть. Так он и сказал, собственно:
— Но это всё ерунда.
— Какая же это ерунда, если тебя задержали! И почему? Раз это он на тебя напал…
— Так бывает, — пожал он плечами. — Главное, что разобрались.
— А как разобрались?
— Посмотрели записи с камер. Тут, на территории больницы, они, оказываются, повсюду. К счастью. Лучше скажи, как ты? Стало хоть немного легче?
— Вот теперь, когда ты нашёлся, стало намного легче.
Женя снова просидел у неё до тех пор, пока ему не напомнили, что пора уходить. Но на другой день снова явился, и во все последующие.
Иногда он пересекался с Верой, которая навещала Мику раз в два-три дня. А вот Лёша больше не показывался. И вообще никак не давал о себе знать.
Мика и не спрашивала о нём. У неё даже возникло какое-то суеверное чувство, что пока о нём они не вспоминают, он и не объявится. Вроде как в пословице: не буди лихо…
Однако в глубине души тихонько скреблось смутное беспокойство. Иногда оно смолкало — в основном, когда Женя был рядом. Умел он заражать её своей лёгкостью и позитивом так, что все страхи и сомнения отступали. Но ночами эта неясная тревога снова выползала.
Мику выписали через три недели. Раны к тому времени хорошо поджили, затянулись крепкой коркой. Лечащий врач предписал ей мазь контрактубекс и назначил приходить на осмотр каждую неделю. А ещё снял мерки. Как корочки сойдут, сказал, надо будет полгода носить специальное компрессионное белье — оно предотвращает образование рубцов.
Женя слушал врача ещё внимательнее, чем Мика. Вопросами его засыпал, уточнял, делал себе в телефоне пометки.
Когда они вышли из больницы, он вдруг предложил ей отправиться к нему. Нет, не в гости, а жить. Мика, конечно же, отказалась наотрез. Всё это было слишком поспешно и неожиданно. Да и по своей квартире она соскучилась. Благо ключи от нового замка она тогда всё же у Лёши забрала.
Первую ночь после больницы Мика провела дома одна. Сама так пожелала. Просто хотела сначала сама увидеть, не при Жене, что стало с её лицом.
Аккуратно отклеив перед зеркалом повязку, она на миг зажмурилась. Вдруг стало страшно, аж в груди задрожало. Несколько раз глубоко вздохнув, всё-таки открыла глаза.
На левой щеке были такие же корочки, как на руке и шее, только не сплошь, а небольшими островками. С виду эти корочки похожие на те, которые бывают на разбитых коленках, разве что жёлто-бурые. Некрасиво, но трогать их нельзя, сказал врач, если она хочет, чтобы щека потом осталась чистой.
Остаток вечера Мика провела за влажной уборкой. Пару раз созванивалась с Женей, заверила его, что всё хорошо. Пообщалась по телефону с матерью и с бабушкой, которой приходилось откровенно врать про работу и командировки. Чувствовала Мика себя из-за этого прескверно, но вывалить на бабушку правду, думала она, всё равно что добить.
Около полуночи Мика забралась под одеяло и включила торшер, намереваясь почитать немного перед сном. Тогда и постучали в дверь. Тихо и осторожно.
Сердце тут же в страхе подскочило к самому горлу. Стук повторился. Мика не могла себе объяснить, почему на неё вдруг накатил такой страх. Даже не страх, а настоящая паника.