Я думаю, возможно, мой гнев прикрывал что-то еще. Нечто невообразимое. Непростительное. Сумасшедшее.
— Zia! — Я оборачиваюсь на звонкий голос Лили. Куинн тащит ее за руку, она оглядывается через плечо и отчаянно машет. Надеваю туфли, отшатываюсь от ворот и следую за ними. Куинн движется так быстро, что догнать его невозможно, но я держу их в поле зрения, пока они идут прямо сквозь толпу, заставляя людей убираться с их пути или рискуя врезаться в них.
Мы возвращаемся на парковку. Охранники Джанни следуют за мной, двое сзади и двое впереди, рассредоточившись на небольшом расстоянии. В своих темных костюмах и зеркальных солнцезащитных очках они выделяются из непринужденной летней толпы, но не так сильно, как Куинн. Благодаря своему высокому росту и привлекательной внешности золотого бога, он привлекает похотливые взгляды слева и справа. И не только от женщин.
К тому времени, как мы добираемся до Escalade, я вспотела и запыхалась. Куинн открывает переднюю пассажирскую дверь для Лили и помогает ей забраться внутрь. Он закрывает ее дверцу и тянется к ручке задней пассажирской двери так же, как и я. Наши руки соприкасаются. Электрический разряд раскаляет добела кончики моих пальцев.
Задыхаясь, я вырываю свою руку. Он смотрит на меня жестким взглядом, с твердой челюстью и выражением чистой ярости. Вместо того, чтобы разозлить или напугать меня, этот взгляд воспламеняет каждое нервное окончание в моем теле. Мои внутренности становятся жидкими. Соски твердеют, как будто он ущипнул их. Сердце начинает бешено колотиться, и я покрываюсь холодным потом. Я так возбуждена, что у меня перехватывает дыхание. Ясно, что я никогда больше не смогу подойти к карусели.
Он открывает дверь. Сквозь стиснутые зубы командует: — Залезай.
Мне требуется много усилий, чтобы мой голос звучал ровно, когда я говорю.
— Я не знаю, почему ты сегодня так странно себя ведешь, но я уже говорила тебе, что не подчиняюсь приказам.
Наклонившись ближе ко мне, его челюсть все еще сжата, он смотрит мне в глаза.
— Тащи свою задницу в эту машину. Никаких вопросов. Никакого нахальства. Ты больше не заговоришь, пока я тебе не разрешу. Чего я не сделаю. Понятно?
Его голос низкий и хриплый. Жар тела обжигает меня. Я чувствую его запах, теплый, мужской аромат его кожи, и считаю каждую золотую искорку в великолепных карих глазах. У меня пересыхает во рту. Я не могу ответить, поэтому просто забираюсь в машину и сажусь. Он смотрит на меня мгновение, затем его взгляд опускается на мой рот. Он выдыхает, раздувая ноздри. Затем выходит и так сильно хлопает дверцей, что от этого сотрясается вся машина.
— Zia? — испуганно шепчет Лили с переднего сиденья.
— Я не знаю, что случилось, но если он сделает что-нибудь опасное, я с этим разберусь.
Куинн запрыгивает в машину, захлопывает дверцу и заводит двигатель. Он сидит в гробовом молчании, тяжело дыша и уставившись прямо в лобовое стекло. Он на мгновение закрывает глаза. Когда открывает их снова, кажется, что лучше контролирует себя. Он выезжает со стоянки и возвращается на шоссе на разумной скорости. Но его руки так крепко сжимают руль, что костяшки пальцев побелели.
К тому времени, как мы возвращаемся домой, я выматываюсь от напряжения в машине. Куинн останавливается на подъездной дорожке, глушит двигатель и выпрыгивает. Не обращая на меня внимания, он помогает выйти Лили, держа ее за руку. Затем он ведет ее во двор, не оглядываясь.
Я опускаюсь на сиденье, закрываю лицо руками и выдыхаю. Я все еще нахожусь в том же положении, когда Куинн возвращается десять минут спустя. Он открывает дверь и молча стоит там, пока я не опускаю руки и не смотрю на него.
— Что?
— Что ты делаешь?
— Может быть, я медитирую.
— Помочь?
— Нет. Уходи.
Он переминается с ноги на ногу. Он все еще кажется взволнованным, но уже не таким разъяренным, как раньше.
— Я хочу кое-что сказать.
Это должно быть интересно.
Я приподнимаю брови в ожидании. Он прочищает горло и бросает взгляд на самшитовую изгородь вокруг подъездной дорожки. Он затягивает узел галстука, затем грубо проводит рукой по волосам. Мускул на его челюсти напрягается.
— Я должен перед тобой извиниться.
— Ты обращаешься к этому кусту или ко мне?
Его взгляд возвращается, чтобы встретиться с моим.
— Я с тобой разговариваю, умница.
— И мне теперь можно с тобой говорить? Потому что я отчетливо помню кое-что о получении разрешения. Я бы не хотела попасть в беду или что-то в этом роде.
Его веки опускаются. В глазах появляется жар. Он хрипло говорит: — Да, маленькая гадюка, у тебя есть мое разрешение. — Это прозвучало так сексуально, что мне пришлось сглотнуть, прежде чем заговорить снова.
— За что именно ты извиняешься?
— За то же самое, что я только что сказал Лили. Я потерял самообладание.
Я резко отвечаю: — Да, я помню, что спрашивала тебя об этом в день нашей встречи. Помнишь, что ты мне сказал?
— Что я не был твоим покойным мужем.
Мы смотрим друг на друга. Я могла бы упасть в эти великолепные карие глаза и утонуть. Это гребаная катастрофа.
Понизив голос, я говорю: — Никто не может быть так ужасен, как он. И я могу справиться с твоими маленькими истериками, но я не позволю тебе пугать Лили.
— Это была не истерика, — оскорбленно огрызается он. Игнорируя это, я продолжаю.
— И если ты продолжишь пугать ее, ведя себя грубо, непоследовательно и агрессивно, у тебя будут проблемы.
Он отрывисто смеется.
— Ты мне угрожаешь, маленькая гадюка?
— Да.
Его смех затихает. Он недоверчиво фыркает. Затем проводит рукой по бороде, пристально изучая меня. То, как он смотрит, заставляет все мое тазовое дно сжиматься, как будто я делаю упражнения Кегеля. Я должна первым делом позвонить своему гинекологу утром и назначить гистерэктомию. Мои репродуктивные органы сошли с ума.
— Теперь моя очередь извиняться перед тобой. — Он приподнимает бровь.
— Ты так быстро изменила свое решение по поводу этой угрозы, не так ли?
— Нет. Угроза остается в силе. За что я должна извиниться, так это за то, что не дала тебе шанса. Я вела себя с тобой как стерва с той минуты, как ты впервые переступил порог. — Я замолкаю, в уголках моих губ появляется улыбка. — Мне следовало сначала подождать, пока я не узнаю, какая ты culo (с итал. задница).
— Culo означает “красивый воин”, верно?
Моя улыбка становится шире.
— Отлично. — Он ухмыляется. Мы смотрим друг на друга, пока наши улыбки медленно не исчезают и мы не становимся мрачными.
Он грубо говорит: — Даю тебе слово, что больше не буду выходить из себя рядом с Лили. Ты — совсем другая история, но…Я постараюсь.
Я отвожу взгляд, не в силах смотреть на его лицо ни секундой дольше.
— Спасибо. Могу я спросить, почему ты это сделал?
Его пауза короткая, но напряженная.
— Нет. Теперь пойдем в дом. Твой брат обещал, что ты приготовишь мне ужин.
— У моего брата IQ головастика.
— Ты сделаешь, гадюка, — мягко говорит он. — Ты накормишь меня.
Я оглядываюсь на него и обнаруживаю, что он смотрит на меня с горящей интенсивностью. Мое сердце замирает, но я сохраняю невозмутимый тон.
— И зачем мне это делать, мистер Куинн?
— Потому что пришло время ужина. Потому что ты хорошая хозяйка. — Его пауза слишком коротка, чтобы ее заметить, но понижение его голоса — нет. — И потому что я приказываю тебе это сделать.
Мое сердцебиение меняется с учащенного, как у глупой школьницы, на бешеное.
— Похоже, у тебя сложилось ошибочное впечатление, что, когда ты говоришь мне прыгнуть, я должна спросить, как высоко.
Он ухмыляется.
— Так и есть.
— О, смотрите. Человек, который считает себя пуп Земли, вернулся.
— Как и женщина, которая может заморозить мои яйца одним взглядом.
— Крошечные существа так легко замерзают, не так ли? И спасибо тебе за то, что разубедил меня в глупом представлении о том, что ты иногда можешь вести себя по-человечески. А теперь убирайся. Ты всасываешь кислород своим дыханием.
Я хватаюсь за дверную ручку и пытаюсь закрыть дверь, но он блокирует это, подходя ближе.
— Я с тобой еще не закончил, — огрызается он.
— Тогда одолжи мне свой пистолет. Мне понадобится только одна пуля.
— Ты хочешь застрелить меня прямо сейчас?
— Пуля для меня.
Когда он рычит, я не могу удержаться и посылаю ему самодовольную, дерьмовую улыбку, которой он всегда одаривает меня.
— Осторожно. Ты уже опасно близок к тому, чтобы нарушить обещание насчет своего характера.
— Это потому, что ты могла бы превратить Деда Мороза в Гринча, женщина.
— Что я тебе говорила об использовании слова “женщина” как уничижительного?
— Что-то, чего я не расслышал из-за того, как громко кричала твоя отдыхающая сучья физиономия.
Моя улыбка гаснет. Тяжело дыша, мы смотрим друг на друга в напряженной тишине. После паузы, которая кажется бесконечной, он натянуто произносит: — Я не обязательно должен тебе нравиться, Рейна. Но ты должна проявлять ко мне уважение.
— Возвращаюсь к тебе, Куинн. И позволь мне внести предельную ясность для тебя, на случай, если это уже не так: ты мне не нравишься. И я не доверяю тебе.
— И почему же?
Я отвечаю, не задумываясь, говорю первое, что приходит в голову. Это то, в чем я абсолютно уверена.
— Потому что мужчина, который женится на женщине по любой другой причине, кроме любви, обладает душой монстра.
Он стискивает челюсти, смотрит на меня, явно сдерживаясь, чтобы не заговорить, пока, наконец, не произносит сквозь стиснутые зубы: — Ты когда-нибудь задумывалась о том, что ты не единственный человек на этой гребаной планете, которому раньше причиняли боль?
— Конечно, я это знаю.
— Да? Потому что тебе так глубоко засунули в задницу палку о том, насколько плох брак, что это ослепило тебя.