Доктор нарядился в джинсы, ковбойские сапоги и белую шляпу. Он приехал в совершенно новом грузовичке, на дверце которого было написано название фермы. Как будто пять акров земли – это ферма. Леффлер, видимо, думал, что, напялив ту же одежду, что и слащавые исполнители кантри из фильмов-вестернов, превратился в ковбоя. Я был счастлив, когда увидел маму, спускающуюся по лестнице. Она была одета в дорогое строгое платье. Настоящий сноб, особенно по сравнению с нашим доктором, изображающим Энни Оукли!
– А где же те ковбойские сапоги, которые я тебе подарил? – Это было первое, о чем спросил ее доктор Дик.
– Ты знаешь, они мне ноги натирают. А ведь я знаю, что тебе очень хочется потанцевать. – Слава богу, мама еще не совсем опустилась.
Главная улица Флейвалля (она же единственная) была перекрыта по всей своей длине – от церкви до почты. Мы приехали туда заранее, но там уже собралось три сотни человек, не меньше. Красные, белые и голубые вымпелы, флажки, американские флаги, бесплатные полеты на воздушном шаре с логотипом журнала «Форбс», хот-доги, гамбургеры, мясо, приготовленное на огромных решетках здоровенных мангалов, бар, в котором наливали только вино и пиво, произведенное в Нью-Джерси – все это было так простецки, непритязательно! Сегодня Флейвалль был именно таким.
Если вы были местным, то для вас все было бесплатно. Если нет, то надо было платить, но все было очень дешево – за десять долларов можно было наесться до отвала. На столе стояла большая банка из-под молока, в которую гости должны были бросать мелочь. Я быстро отделался от мамы с Леффлером. Потом встретил в толпе Томми Фаулера – и перехватил у него пиво. Толпа увеличивалась, теперь там было четыреста человек. По крайней мере, половина людей приехали из деревень, окружавших Флейвалль. Они стояли на месте, потому что были слишком нарядно одеты. Их явно раздражали миллионеры, наряженные так, будто они живут в трейлерах. В общем, это довольно забавно – рядиться в дешевые шмотки и ковбойскую шляпу и садиться за руль пыльного старого «Феррари». То и дело я слышал, как фермеры недовольно повторяли друг другу, будто жалуясь: «Интересно, кто за все это платит?».
Врачи, доктора и бизнесмены, которые проснулись сегодня утром с приятной мыслью о том, что их добродетели позволили ухватить завидный кусок пирога, теперь стали подозревать, что на самом деле жизнь их обделила. На их лицах было написано, как они бесятся, наблюдая за тем, как губернатор и министр финансов – они оба жили в Флейвалле – по-приятельски беседуют со старым фермером по имени Уолтер Пикл. У него было всего три зуба, он жевал табак и занимался в основном тем, что спасал исчезающие виды свиней – по просьбе мистера Осборна. У гостей-то были все зубы, и они ездили на дорогих машинах, а их дети играли в составе бейсбольных команд, которые могли бы побеждать в национальных чемпионатах, если бы не все эти негры, которых принимают в университеты Ньюарка. Интересно, почему эти шишки не воспользовались ситуацией, чтобы сфотографироваться с высшими чинами страны? Непонятно. Зачем они вообще каждый год приезжали сюда?
Я заглянул в банку. Мне было интересно узнать, сколько денег они насобирали. Там лежала пригоршня мелочи и долларовая бумажка, надорванная посередине. Гейтс, надо думать, туже туда посмотрел, потому что он науськал охранников Охотничьего клуба на посетителей, и они уже стали спрашивать у людей, живут они во Флейвалле или приехали сюда на праздник. Забавно, что после того, как их заставляли платить, они уже не так возмущались тем, что происходит на празднике – их природное чувство демократизма было удовлетворено.
Осборн был одет в комбинезон – такой же, как у Уолтера Пикла. На голове у него была соломенная шляпа – казалось, какая-то лошадь уже пыталась ей полакомиться. Не удивлюсь, если он специально топтался на коровьих лепешках, чтобы придать своему облику законченность – и ему действительно удалось стать похожим на деревенского дурачка. Но когда вы привязаны, по-настоящему привязаны к богатому человеку, и этот человек хорошо к вам относится, то всегда хочется думать, что он не подделывается под кого-то, а просто веселится. Дело не в том, что вы пытаетесь его оправдать. Скорее, вы стараетесь оправдать себя.
Меня поразило, что я знал здесь почти всех; с некоторыми я познакомился на вечеринках и в доме Лэнгли, других видел на фотографиях, как, например, старого фермера. Леффлер распустил хвост – знакомил маму с разными важными людьми, чтобы поразить ее. Это ему вполне удавалось. Мне было очень приятно, потому что я тоже мог подходить к людям, пожимать им руки и говорить «Рад вас видеть, миссис Грэхам» (эта старушка владела знаменитой бейсбольной командой) или еще что-нибудь в этом роде какому-нибудь парню, которому принадлежал «Форбс» и воздушный шар. Как будто мы были старыми приятелями. Я, конечно, к ним подлизывался, но так было надо – поджидая Майю, я не переставал уверять себя в этом.
Наконец, заиграл оркестр. Они исполняли кантри. Уолтер Пикл, по настоянию Осборна, взобрался на сцену и объявил, что сейчас все будут танцевать кадриль. Потом начал громогласно выкрикивать названия фигур. Многие, соблазнившись веселой мелодию, пустились в пляс, изображая нечто вроде танца. Со стороны это выглядело комично. Пикл, улыбаясь и брызгая желтой от табака слюной, командовал «Танцуем кадриль с девушкой-левшой». Это было очень смешно. Тут я заметил Майю и миссис Лэнгли. Она продиралась через толпу, наступая людям на ноги и опрокидывая их стаканы. Она стремилась быстрее добраться до меня, и была слишком счастлива, чтобы извиняться.
Наклонившись ко мне, моя возлюбленная прошептала: «Почему я тебя раньше не встретила?». Осборн, увидев это, улыбнулся, и одобрительно закивал мне. Миссис Лэнгли, державшая в руке банку с лимонадом, поцеловала меня в обе щеки и сказала: «Бонжур, Финн». Хотя мы праздновали День Независимости, сегодня я чувствовал себя немного французом.
Потом Майя сообщила мне, что ее отец чувствует себя прекрасно, и что доктора говорят, что он вернется домой через три, а может, и через две недели. А я спросил:
– Где же Брюс?
– Я здесь, сэр.
Майя говорила мне, что он перекрасил волосы в свой натуральный цвет. Но она забыла упомянуть о том, что его преображение включало в себя и смену гардероба. Вместо саронга на нем был надет полосатый костюм из легкой ткани и галстук-бабочка. Кроме того, он нацепил на нос очки в роговой оправе – видимо, раньше он носил контактные линзы. Он был похож на Кларка Кента – актера, сыгравшего Супермена.
Потом я понял, что это не просто новый имидж. Брюс решил новую жизнь.
– Пойду попрошу Томми Фаулера купить для меня вина. Тебе принести, Брюс? – предложила Майя.
– Нет, – резко ответил он. – И тебе тоже пить не следовало бы.
– А, да, я забыла. Финн, познакомься с новым Брюсом. Этот человек очень похож на моего брата, но он куда более занудный.
– Нет никакого нового Брюса. Просто теперь, когда папа вышел из комы, у нас у всех появился второй шанс. И я не собираюсь его упускать.
Майя отправилась на поиски Фаулера, а ее брат торжественно сообщил мне:
– После того, как папа пришел в себя, я решил, что мне необходимо определить свои приоритеты. – Вид у него был виноватый. Майя вернулась, держа в руках два бокала белого вина.
– Я рад видеть тебя, Финн. Говорят, вас с дедушкой теперь водой не разольешь?
– Будь осторожен, Брюс, дед рассказал ему о семейных тайнах, о которых даже мы с тобой не знаем. Представляешь, бабушка приказала установить камеру в лесном домике. Она хотела получить доказательства его связи с той австралийкой. Теперь эта пленка у Финна. Он собирается ее проявить. – Вообще-то, Майя обещала никому не говорить о том, что я ей рассказал. – Он даже мне не сказал, где ее спрятал.
Она лежала (вместе с марихуаной) у трубы с горячей водой в туалете в моей спальне. Я был рад, что не разболтал ей это. Правильно сделал.
– Тебе остается надеяться только на то, что она не работала, когда ты проводил время в этом домике вместе с Джилли. Представляешь, что было бы, если бы эти снимки увидел Двейн? – продолжала изводить своего брата Майя. Все по моей милости. Теперь я во второй раз пожалел о том, что выдал ей все свои секреты.
– Извини меня, Брюс, я не должен был говорить ей о Джилли. – Вдруг кто-то сильно треснул меня по спине, так что я уронил свой стакан с пивом. Это был Двейн.
– Привет. Как поживаешь, друг-рыбак?
Джилли поздоровалась со всеми. Они оба напились. Потом он опять направились к бару, и Двейн, повернувшись, крикнул:
– Я заеду за тобой как-нибудь на днях, и мы отлично развлечемся.
Брюс подождал, пока они не отошли достаточно далеко.
– Тебе не за что извиняться, Финн. Я только что понял, что мне не стоит гордиться тем, что происходило в спальне этого дома.
Когда Уолтер Пикл закончил табачную кадриль, Брюс попросил меня подержать его пиджак. Он взобрался на помост, закатал рукава рубашки и взял в руки микрофон.
– В нашей семье произошло два радостных события: во-первых, через несколько недель отец возвращается домой. – Все зааплодировали. Не только меня удивил новый образ Брюса. Но в основном собравшиеся отнеслись к его преображению благосклонно. – Он говорил мне, что с нетерпением ждет того момента, когда сможет поблагодарить всех вас и каждого из вас лично за ваши молитвы и любовь, которая спасла его от болезни. Раньше на его лице часто появлялась задорная ухмылка избалованного ребенка, и его было невозможно ненавидеть. Теперь она превратилась в честную, добрую широкую улыбку. Он будто извинялся, искренне улыбаясь. И всем казалось, что новый Брюс в строгом костюме – это предзнаменование перемен к лучшему. – Мы бы хотели отблагодарить судьбу за ниспосланное нам счастье, которое, надеюсь, не покинет Флейвалль и впредь. Я рад, что в следующем году на полях, которые располагаются вон там… – Он показал рукой на десять акров кормовой кукурузы, которая росла за магазином, – будет располагаться приют для детей из гетто. Ведь их так много в нашей стране. Этот приют нужен им, потому что у них нет того благополучия, кото