– Я тебя раком ставил, боком ебал! – Фарход оттолкнул младшего, Хашима, и первым ухватил джойстик «Сеги».
– Жопу прижми. – Фарух отвесил среднему брату подзатыльник, с достоинством взял джойстик из его грязных пальцев и сам уселся на подушке перед телевизором.
Бахтиёр с трудом разлепил веки, впереди маячило туманное голубое пятно. Пошарил слева от себя, нащупал прохладный бок чайника.
– Где тетя?
– Озода нам еще не тетя, – сообщил Хашим.
– Мулла сказал, что ты пьяный, – добавил Фарход. – Тебе теперь нужно ждать три дня или принести живую рыбу, чтобы очистить себя от харама.
– Что за чушь… – прошептал Бахтиёр. – Как рыба может очистить от харама? Зачем эта рыба?
– И мы уже ловили тебе рыбу, но ничего не поймали, – продолжал Хашим. – А ты весь день спал. И отец сказал, что русские тебя совсем испортили. И еще сказал про тебя одно нехорошее слово, которое мама сказала не повторять, потому что это стыд. Но мы его все равно уже знаем.
– Раз мама сказала «не повторять», вы и не повторяйте. – Бахтиёр поморщился и налил себе полную пиалу. У чая был привкус меда и перца, пустой желудок заныл и сжался. Каждый глоток царапал горло. Во дворе гавкал элитный белый алабай – подарок двоюродного брата. Хуршед, когда привез щенка, объяснял, что собаки этой породы очень умные, только что говорить не умеют. «И слава Аллаху, что не умеют», – подумал Бахтиёр.
– Фарух, э, Фарух! – Хашим подергал старшего брата за футболку. Тот не обращал внимания, он управлял машинкой. – Фарух, дай мне тоже поиграть?
– Прижми жопу и не тявкай, – сквозь зубы ответил старший. – Поиграешь, когда мне надоест.
– Ему никогда не надоест. – Фарход толкнул старшего локтем в спину и присел рядом на корточки. – Совсем бешеный стал.
За окном вспыхнули и через пару минут погасли разноцветные гирлянды – кто-то запустил и выключил арендованный на время свадьбы генератор.
– Можно увозить? – крикнул кто-то.
– Увози, что еще с ним делать, бля… – ответил Умар. – Сначала он будет очищаться три дня, а потом Рамадан, просрали время. Этот еще в таком виде приехал… – Умар понизил голос, – ему там кто-то по морде надавал за то, что приставал к русской девушке. Мы бы еще месяц назад свадьбу сыграли, стыдно было этого долбоеба невестиной родне показывать. Пока ребра срастались, подождать пришлось. Этот дома весь месяц просидел, только фильмы на дивиди смотрел и по мобильнику с кем-то пиздел, бля. Как свет дадут, он телик врубает и зарядку в розетку, больше ничего не делал. Долбоеб!
Русские маты смешно звучали в речи старшего брата. Отец что-то отвечал Умару, им поддакивал третий голос. Наверное, мулла.
Умар снова орал на весь двор, он не умел говорить тихо:
– Был нормальный парень. Съездил в эту Россию – начал пить, гулять, драться. Если бы тут можно было деньги заработать, я бы сам никогда не поехал и его не пустил. Наша родина здесь.
– Наша родина – СССР, – перебил его отец.
Мулла возразил, что их родина, вообще-то, Таджикистан и неплохо бы присоединить к нему земли узбеков, которым советские руководители отдали территории, по праву принадлежащие таджикам. Тут везде должен быть Таджикистан. Да и вообще, нет такой нации – «узбеки». Это непонятно кто. Они с отцом перешли на обсуждение Сталина, Туркестанской АССР и прочих вещей, о которых Бахтиёр имел слабое представление.
Большая часть гостей разошлась по домам, два брата Озоды уносили столы, снимали гирлянды и убирали их в ящики, тихо матеря будущего зятя, хотя сами накануне выпили не меньше. Через двор прошла жена Умара с двумя светодиодными лампами и сунула их в окно:
– На, заряди, розетки опять не работают. Я говорила: не дергайте за шнур, надо рукой придерживать.
– Я починю…
– Сиди, – ответила невестка. – После свадьбы ночью выходить на улицу нельзя, забыл?
– А кто мне запретит?
– Я не знаю. Просто нельзя выходить. Тетя Зухра говорила, тебе могут навредить.
«Мне уже навредили», – подумал Бахтиёр. Он до сих пор выдыхал спиртные пары. Перед тем, как забирать невесту, отец дал выпить «для храбрости», водкой запивали и утренний плов в доме невесты. Спиртное не подавали к столу, оно стояло рядом в маленькой комнатке, и дядя невесты с хитрой улыбкой показал ему бутылку. Застеленный огромной скатертью пол был уставлен блюдами с пловом, овощами, фруктами, самсой и еще какими-то выпечными изделиями, которые жених не успел разглядеть. Гости двигались как по конвейеру: одни ели, другие ждали своей очереди; в глубине душного зала, у противоположной входу стенки, сидели совсем древние дедушки, которые неторопливо беседовали между собой. Братья невесты бегали туда-сюда с подносами, а заодно прикладывались к бутылкам в заветной комнатке. Повар стоял на улице у раскаленного казана, он художественно подкидывал рис в блюда, раскладывал сверху куски мяса и колбасы. Его кожа была почти черной и блестела на солнце от жира и пота. Кажется, он приходился невесте троюродным братом, его звали Усман.
– Стесняешься? – спросил повар, вытирая лоб. – Ничего, скоро познакомитесь.
Он взял Бахтиёра за руку, отвел в темный угол, вручил полстакана водки и самсу на закуску.
– Выпей, полегчает, – Усман похлопал его по плечу.
Женщины собрались под навесом с другой стороны двора, где-то там же, наверное, была и Озода. В окне мелькнула фата, послышался топот и женский смех.
Пришли музыканты и четверо местных милиционеров, откуда-то набежали дети и стали отплясывать на самом солнцепеке. Отец невесты громко спросил, нет ли у кого-нибудь корвалола, посреди двора толпилось несколько десятков мужчин среднего возраста, они курили и что-то рассказывали друг другу. Их могло быть и больше, но остальные не смогли приехать.
Бахтиёр почувствовал себя немного лишним на этом торжестве. Жара стояла градусов сорок, градус алкоголя в его собственном желудке был таким же. Спирт кипел в жилах и гнал кровь к голове, воротник новой рубашки натирал шею. Пиджак пришлось снять, несмотря на протесты Умара, иначе Бахтиёр просто не дожил бы до церемонии «нико».
Мулла приехал ближе к вечеру, когда настало время перебираться в дом жениха. Бахтиёра подхватили два древних дедушки, отвели в небольшую комнату, дали вышитую тюбетейку и одели в теплый шерстяной чапан с вышивкой. Отец невесты маячил в дверях с чашкой меда, которым полагалось угощать новобрачных, чтобы семейная жизнь была сладкой, за окном промелькнула Озода в европейском белом платье, на которое сверху был накинут роскошный кремовый шитый золотом чапан. Невесту догнала какая-то старушка и надела ей на голову длинную белую накидку из парчи, которая завесила лицо. Обруч европейского платья топорщился под тяжелым шелком, Бахтиёр привалился затылком к стене и подумал, что невесте, наверное, очень жарко в таком количестве одежды. Сам он после нескольких лет в России привык к тому, что столбик термометра не поднимался выше двадцати четырех. В тени было еще терпимо, но на открытом месте начинала кружиться голова, майка становилась мокрой и в глазах вспыхивали разноцветные круги.
Кто-то поставил на низенький стол пиалу с соленой водой и лепешку, вошел мулла. Ему вручили два разноцветных свертка. Священнослужитель нехотя поблагодарил клиентов: наверное, у него дома было навалом этих чапанов и тюбетеек и он не знал, куда это девать.
Сестра Озоды пронесла в соседнюю комнату целый поднос конфет, которыми полагалось обсыпать новобрачных. За ней пробежали еще какие-то девицы, хихикая и толкаясь в узком коридоре. Кто-то постучал в стенку и засмеялся. Бахти догадался, что это его невеста.
Мулла взмахнул рукавами и принялся читать молитву. Он был еще не старый, примерно как отец Бахтиёра, только намного толще, в очках и с седеющей бородкой. Бахти почувствовал, как с висков, щекоча шею, стекают струйки пота. Вспомнил, что золотой браслет для невесты, присланный его другом из России, остался в кармане пиджака, и поискал глазами, кого бы за ним послать. Голос муллы прерывался, было заметно, что почтенный страдает одышкой. Бахти впал в оцепенение, из которого его вывел вопрос, берет ли он в жены эту девушку.
– Да! – выдохнул он.
– Свадьбы не будет, – спокойно сказал мулла. – Он пьян.
Волна русского мата прокатилась по двору.
Отец и Умар принялись уговаривать муллу, в комнату просочились дети Умара, которым было велено оставаться дома. Бахти содрал с себя пропотевший чапан и отправился в уже знакомую кладовку. Привычным движением свернул крышку бутылки и приложился к горлышку.
Отец невесты орал, что прямо сейчас отдаст дочь за любого трезвого холостого парня, раз этот пьяница вогнал всех в такие расходы. Кто-то, взвизгивая от смеха, прокричал, что трезвый мужчина здесь только мулла. Средний брат Озоды полез драться с Умаром, их разняли. Что было дальше, Бахти помнил плохо. Мулла отказался проводить обряд и сообщил, что по новым правилам ему еще нужно свидетельство из ЗАГСа, без него он не имеет права проводить церемонию. Бахтиёра держал в вертикальном положении двоюродный брат Озоды, майор милиции. Усман уговаривал: «Закуси, плохо будет». Потом Бахти висел на шее еще у какого-то мужика из невестиной родни и громко шептал: «Дайте денег этому мудаку».
Сейчас мулла сидел во дворе, трепался с его отцом и ждал непонятно чего. Там же расселись три древних дедушки, Умар понемногу подливал им в пиалы чай. Будь его воля, Бахти сунул бы им в руки полный чайник и сказал: «Валите к себе домой».
Объясняться с родителями не хотелось. Фарух по-прежнему гонял машинку на игровой приставке, младшие сидели рядом, полуоткрыв рты. Бахти поймал грустный взгляд Хашима:
– Дядя, а сколько нужно дней, чтобы заработать три тысячи долларов?
Он только махнул рукой в ответ.
– А зачем надо столько гостей?
– Понимаешь, мне этих гостей вообще не надо. Свадьба – это чтобы все родственники собрались вместе, поговорили, поели, потанцевали, послушали музыку. А потом еще несколько лет смотрели фотографии. Чтобы было о чем вспомнить, понял?