Пока Выскочку фотографировали, а бармен отвернулся, Зина сперла почти полную бутылку брюта, чтобы скоротать полуторачасовую говорильню.
Церемонию награждения открыла искусствоведша Ольга Медведкова, она десять минут трепалась обо всем и ни о чем, как Горбачев в далекие восьмидесятые. Зина осторожно налила шампанского из бутылки, спрятанной под юбкой, и поискала глазами мужа. Этот трус и подлец где-то скрылся. Скрипнула дверь, художница Ольга Суслова, отряхивая руки, протиснулась через толпу журналистов и встала у того самого камина в стиле «модерн», на котором уже еле помещались пустые рюмки и бокалы.
Зина не ждала многого от конкурса «Артобстрел», но было бы крайне унизительно уступить сучкам вроде Сусловой, Бадейко или Сливко. Ее собственную работу Выскочка отклонил, как «слишком обычную», еще на этапе отбора, хотя двухметровый рельефный портрет Муаммара Каддафи, сделанный из собачьей шерсти методом мокрого валяния, был идеален. Выскочка мстил за тот случай с зонтиком, хотя и корчил из себя беспристрастного ценителя. Еще бы, ведь сам он не умел даже рисовать, а не то что валять из собачьей шерсти.
Чтобы свалять этот шедевр, Зина полгода обходила знакомых, которые держали собак всех мастей, особенно помогли рыжий соседский колли и чау-чау с роскошными кремовыми мехами.
Зина знала, что на многих конкурсах победителям сообщают о решении жюри заранее, Ивану про главный приз ничего не говорили, но хотя бы первое место в номинации «живопись» он заслужил.
Второй выступала Зоя Смирнова-Шнайдер из Израиля, когда-то они с Зиной были хорошими подругами, пока не поссорились из-за Ивана. Шнайдерша долго распиналась о «Котиках» Сливко, которые, по ее мнению, походили на гидроцефалов и ясно говорили о том, что современное общество безнадежно больно и, мало того, умиляется своей болезни, всячески лелеет и развивает это уродливо-мещанско-быдляцкое состояние своей души. О «Русской жатве» Зоя отозвалась сухо, сравнив ее с работами Василия Шульженко не в пользу Вани. Зато похвалила Суслову и Васильева.
Третьей слово взяла Горшкова из Третьяковки – полная брюнетка за пятьдесят. Она говорила, в общем, правильные вещи, но Зина слушала ее вполуха, потому что успела поймать вайфай на айпаде, устроилась на свободном стуле в углу зала и строчила отчет в фейсбуке. Сделав несколько фото, она успокоилась и уже не слушала своих товарищей, которые все равно не могли сказать ничего нового и интересного. За окнами быстро темнело и чернели голые ветки деревьев.
Выступил приглашенный космонавт, выступила чиновница из городской администрации, которая частично спонсировала конкурс – она бубнила о важности развития культуры и ее социальном значении. Мол, искусство объединяет нации и т. д., и т. п. Особенно долго она восторгалась участием представителей других регионов, как будто наличие художников в какой-нибудь Пензе или Воронеже было чем-то из ряда вон выходящим. Старичков-искусствоведов было просто не заткнуть, они подолгу мусолили «Морозное утро» Сусловой – пошлейший и примитивнейший пейзажик, который даже для такой бездари, как Оля, являлся редчайшим отстоем.
Глава оргкомитета зачитал послание премьер-министра, время близилось к раздаче мест и призов. Зина, успевшая вздремнуть над айпадом, дернула ногой и уронила бутылку, которая стояла на полу под юбкой. В ее сторону гневно обернулась школота с факультета живописи, где работала Зина. Встретив черный взор преподавательницы, студент вжал голову в плечи.
Выскочка на сцене откашлялся и сказал:
– Мы немного выбились из регламента. Уже было сказано много хороших слов обо всех номинантах, потому буду краток: «Котики» – это нечто! Сначала мы хотели дать им первое место в номинации «Скульптура», но и так понятно, насколько большое значение имеют «Котики» для современного искусства вообще.
– Да вы охуели! – бормотала Зина. – Да я сама видела, как он покупал эту срань в сувенирной лавке в Крыму, он же просто приклеил этих вонючих котов на постамент и обвалял всяким говном! Он даже деревянную статуэтку сам вырезать не может, Дебрянский, ты совсем опух!
– Думаю, котики скоро захватят мир, – с улыбкой добавил Выскочка. – Первое место в номинации «Живопись» – Ольга Суслова, «Морозное утро».
Пока Выскочка говорил, Суслова с масляной, покрасневшей от радости рожей уже пробиралась к сцене вслед за Сливко. Так и знала, они сообщили ей заранее! И Бадейко пробивался между рядов, чтобы предсказуемо получить награду в номинации «Графика». Как Зина и думала, четвертую награду выдали Ломаско.
Выскочка смущенно добавил, что в связи с кризисом в стране оргкомитету пришлось отказаться от вторых и третьих мест, но для настоящего художника это не главное, его волнует только причастность к культурной жизни родной страны.
– Ах ты блядь, – прошептала Зина.
– Нам очень жаль, – голос Выскочки дрогнул. – Но мы обязуемся в течение ближайших месяцев способствовать дальнейшему продвижению работ наших финалистов. Уже сейчас мы связались с нашими коллегами из Европы и Израиля по этому поводу.
– Так я и думала, нихуя у вас нет, одни амбиции, – громким шепотом сказала Зина, так что ее услышали даже на передних рядах. Кто-то сдержанно захихикал.
«Какие вы все мерзкие», – думала Зина. Гости уже ломились в другой зал, где их ждал фуршет. Впрочем, «ждал» – сильно сказано, если бы у фуршета была душа, он бы в ужасе думал, как оттуда исчезнуть. У Зины пропал аппетит, к тому же она выпила почти два литра шампанского. Иван позорно свалил домой, не дожидаясь фуршета. Зина услышала смешок слева и обрывок фразы:
– Это Дементьева, щас пойдет всем доказывать, что главный приз надо было дать ей…
– Сильно ошибаетесь, – ответила Зина. – Меня не волнуют лохотроны. Собрались, попиарились, попили дешевого шампуня. Пора и по домам. Вам все равно ничего не светит.
Зина пнула пустую бутылку и покинула зал через противоположные двери, в которые не ломился никто.
– И шампунь-то был говно, – бормотала Зина, запахивая дубленку и ловя такси. – Кого они этим жалким конкурсом пытались удивить? Сборище дилетантов и тупиц.
Бомбила подъехал очень быстро, и через несколько минут Зина оказалась дома.
– Ничтожество… – бросила она с порога.
Иван, уже в домашних штанах и тапках, отвернулся со страдальческим видом. Три дочери, унюхав, разбрелись по своим комнатам.
– Лиза, полюбуйся на своего отца! – крикнула Зина. – Твой бесталанный папаша не смог обойти старую дуру Суслову с зимним пейзажиком, ты такие в шестом классе рисовала.
– Мама, я занята, – ответила Лиза из-за двери.
– Вырастила трех кобыл, – пробормотала Зина. – Ни во что не ставят мать.
– Позволю себе напомнить… – откашлялся Иван. – Ну, чисто так, для справки, что я хотя бы прошел в финал. А кое-кого…
Зина швырнула ему в голову гипсовый бюстик Ахматовой, который старшая дочка отлила год назад, и удалилась в ванную. Лиза и Люба в это время подметали в прихожей.
– Твари, – бормотала Зина, раздеваясь. – Бесталанные твари, ничтожества, дармоеды и проститутки, сидящие на шее у государства и сосущие гранты.
Шумела вода. Зина залезла в ванну. Больше она не помнила ничего.
Когда Зина открыла глаза, она лежала в одних трусах на зеленом одеяле из верблюжьей шерсти в уродливый цветочек, а над ней неприятным холодным оттенком светила лампочка в металлической сетке. Зина вскочила с кровати. Кровать эта была с колесиками и поднимающимся изголовьем. «Послеоперационная», – догадалась Зина. Однако никаких повязок на Зине не было.
И тут Зина, наконец, заметила железную дверь с зарешеченным окошком. За окошком стояла каталка с носилками, а рыжеволосая бабуля в белом халате возила шваброй, время от времени окуная ее в пластиковое ведро из-под краски.
– Эй, девушка! – крикнула Зина. – Как я здесь оказалась?
– Я сорок лет назад была девушка, – окрысилась санитарка и молча продолжила таскать швабру по коридору. Когда она помыла с одной стороны, то уперла швабру в ведро и потащила его по полу, как будто играла в кёрлинг. – И, между прочим, у меня радикулит, – добавила санитарка, как будто это кого-то волновало.
– Почему дверь заперта? – крикнула Зина и подергала за ручку. С внешней стороны висел амбарный замок, грохот поднялся такой, что разбудил бы десять других санитарок. Бабуля невозмутимо продолжала размазывать грязь.
– Пусть придет кто-то вменяемый из медперсонала! – потребовала Зина.
Мимо по коридору два сотрудника скорой помощи в пуховиках протащили бомжа-узбека, от которого воняло спиртом, дерьмом и чем-то кислым.
У Зины почему-то болело горло, как будто туда пихали твердый предмет. И вообще вся эта история кое-что напоминала. В Этой Стране творческий человек может ждать чего угодно, и Зина не раз писала об этом в фейсбуке и твиттере, но чтобы ее вот так похитили и заперли в неизвестной больнице – такого она не рисовала себе даже в самых смелых мечтах.
Справа по коридору стояла металлическая скамейка грязно-кремового цвета, на ней сидели узбечка с опухшими от синяков глазами, огромный мужик и молодой усатый дрищ с перевязанной головой. Дрищ одной рукой обнимал велосипед, а другой держал смартфон.
– И прикинь, эти дебилы не хотели брать мой байк в свою скорую помощь, – взволнованно жаловался дрищ. – Типа он будет лежать на улице, и его никто не спиздит. Ваще.
«Допрыгался, экстремал», – поняла Зина.
Когда дрищ закончил изливать другу претензии по поводу работы скорой помощи, Зина крикнула ему, чтобы одолжил телефон. Дрищ протянул смартфон через решетку. Зина позвонила Ивану, но муж не отвечал. Из остальных она помнила только телефон гея Огрызко, так что позвонила ему.
Тот ответил неясным бормотанием вроде «Кто это, почему вы мне звоните?»
– Это я, Зина Дементьева, не узнал, дурак? – обиделась Зина.
– Теперь узнал, – неприятным тоном ответил собеседник. – Чего надо?
– Идиот! Я в какой-то непонятной больнице, в камере, похожей на тюремную. Понятия не имею, как сюда попала, – начала объяснять Зина. – Я вообще заснула в ванне, а просыпаюсь, и я вот тут. Они все с ума посходили, держат меня за решеткой, и никто не подходит.