– А при чем здесь я? – спросил собеседник.
– Как это при чем? Свободного художника, твоего коллегу, насильно запирают в непонятное учреждение! Тебе, как либералу, должно быть не все равно!
– Вообще-то, мне все равно, – ответил собеседник. – Но я приеду.
– И обязательно возьми камеру! – предупредила Зина.
– Гадом буду, не забуду, – пообещал голос.
Зина вдруг поняла, что этот голос принадлежал совсем не Огрызко, Васька Огрызко – любовник Ромочки Калинова, а их номера телефонов отличаются всего на одну цифру, потому что они покупали их вместе. И надо же было ошибиться именно на эту цифру…
– Говори адрес, – потребовал Ромочка.
– Я не знаю, – Зина нажала на «отбой» и вернула смартфон дрищу. Еще не хватало, чтобы сюда приперся Калинов.
– Если кто-то попытается спиздить мой байк, кричите! – попросил дрищ, уходя на перевязку.
Конечно, Ромочка перезвонил велосипедисту и узнал адрес, а Зина снова начала трясти дверь, чтобы подошел хоть кто-то из врачей. Пробежавший мимо низенький еврей в белом халате сделал ей замечание:
– Вы мешаете нам работать!
– Так выпустите меня отсюда, и я не буду никому мешать! – крикнула Зина ему вслед.
– У нас сегодня очень много пациентов! Ждите! – проорал еврей, пробегая в другую сторону с пачкой бланков.
Зина продолжала стоять у зарешеченного окошка и трясти дверь, уставившись на противоположную стену грязно-фисташкового цвета.
Провезли еще одного бомжа – их складировали в соседней палате за блеклой синей занавеской, откуда воняло помойкой.
Блондинка в зеленом халате отдернула занавеску, встала у ближайшей кровати и заорала:
– Имя! Фамилия!
Бомж еле слышно бормотал что-то.
– Имя! Фамилия! – снова заорала блондинка.
– Дементьева Зинаида Абрамовна! – крикнула ей Зина. – За что вы меня здесь держите?
– Понятия не имею! – проорала блондинка. – Ждите своей очереди!
Бомжи мычали и ворочались с боку на бок, внятного ответа блондинка ни от кого так и не добилась.
– Вы же видите, они пьяны! – крикнула Зина. – Дайте бомжам поспать и узнайте, какого хера меня посадили в камеру. Сделайте хоть что-то полезное.
– Не учите меня работать, – блондинка задернула занавеску и ушла.
– Коновалы! Бездари! – крикнула Зина.
– Пошла на хуй! – крикнули из палаты с бомжами. – Заебала, сука тупая, дай поспать!
– Подойди, тварь! – крикнула Зина. – Подойди и повтори мне в лицо, как ты меня назвал!
– Обойдешься, – крикнули из палаты.
К изолятору подошел охранник – низкорослый седоватый мужичок с пропитым лицом, похожий на Стрелкова-Гиркина.
– Попрошу не выражаться, – сказал он.
– За что меня здесь держат? – спросила Зина. – Учтите, я ничего не сделала. Вы не имеете права лишать меня свободы.
– Если в изоляторе, значит, что-то сделала, – ответил Стрелков.
– И что я такого сделала?
– Понятия не имею. Может, зарезала кого-то.
– Не знаешь, так не лезь! – вспылила Зина. – Тебя бы так посадили, я бы посмотрела, как бы ты запел!
Охранник отправился дальше по коридору и через пару минут вернулся со стаканчиком кофе.
– Я, сука, не могла никого зарезать! – крикнула ему Зина. – Я либерал и пацифист, а не быдло, живущее по понятиям и устраивающее пьяную поножовщину!
«А вдруг и правда зарезала? – промелькнуло в ее голове. – Буду теперь как Вождь Швабра у Кена Кизи…» Зине стало страшно. Ведь кроме нее в квартире находились только дочери и Ваня. «Неужели Ваню?» Кажется, перед тем, как пойти в ванную, она запустила в него чем-то. Но точно не попала. Иначе он не наговорил бы ей гадостей из-за двери. Хотя на это много ума не надо, можно и с разбитой головой. Когда Сливко в прошлом году ушибли башку на митинге, он еще давал интервью, истекая кровью. А Ваня? Значит, он позвонил в полицию. Или дочки… Какая низость!
А еще не далее как вчера они клеили коллаж всей семьей и смеялись, когда младшая, Катенька, сжевала букву «Ы», от чего язык у нее стал синим. Она полизала ватман, обрадовалась, начала нарочно макать язык в гуашь и развозить цветные слюни. Ваня сначала поморщился, потом отмыл дочу и сказал, что из Катюхи со временем выйдет неплохой перформансист. А позавчера они с Любой учили Лизу кататься на роликах, и Ваня сделал с нее несколько набросков. А позапозавчера Зина нашла для Вани выгодный заказ – фреску на всю стену для НИИ Полимеров. «Люди помнят только плохое», – подумала Зина и присела на кровать. Ей стало казаться, что потолок с жужжащей лампочкой становится все ниже, а стены сдвигаются.
– Я задыхаюсь! – закричала Зина. Она все кричала и кричала, что задыхается, а из коридора в ответ раздавался мужской смех. Зина бросилась к решетке и уперлась лицом в объектив.
Проклятый Ромочка держал камеру и снимал Зину.
«Ну и похуй на тебя», – решила она.
– Выпустите меня, я ничего не сделала! – заорала Зина и затрясла дверь так, что Ромочка отпрянул вместе с камерой. – Вы не имеете права удерживать человека! Шакалы! Шакалий оскал карательной психиатрии!
Зина услышала шорох осыпающейся штукатурки, по стене побежали трещины. Она все трясла и трясла грязно-белую дверь. Рома поснимал ее, затем переключился на понурую узбечку с посиневшими веками и забинтованной ногой, снял девицу с постепенно проходящим отеком Квинке и унылого Ивана, который приперся с большим пакетом Зининой одежды и стоял в дальнем конце коридора, стыдясь подойти поближе.
– Трусливые шакалы! – кричала Зина. – Вы держите меня за решеткой, потому что боитесь свободных людей! Шакалы! Шакалий оскал российской медицины!
Ромочка заметил Ивана, выключил камеру и подошел к нему поздороваться, потом они вместе пили кофе у автомата.
– А мне не надо? – крикнула им Зина.
– Врач пока не разрешил, мы тебе желудок промывали, – крикнул в ответ Ваня.
Санитарка шикнула на них, чтобы не будили воняющих в соседней палате пациентов. Ваня нехотя подошел ближе, Ромочка включил камеру и поставил ее рядом с окошком.
– Нахуя вы мне желудок промывали? – спросила Зина.
– Потому что ты наглоталась таблеток и пыталась покончить с собой, – объяснил Иван.
– Какая чушь, – рассмеялась Зина. – Я просто уснула в ванне.
– Ты укусила врача скорой помощи, – промямлил Иван. – Он тебе толкал в горло кишку, а ты…
– Какую кишку, неуч, это называется «желудочный зонд», – поправила Зина. – Сам виноват, идиот, с хера он полез промывать желудок от того, чего нет? Так, всё, зови людей, чтобы открыли эту чертову дверь, мы едем домой.
– Им пришлось тебя пристегнуть… к н-н-носилкам, – заикнулся Ваня.
– А на черта было меня пристегивать к носилкам, когда я просто заснула в ванне??? – Зина снова рванула дверь, на макушку Ивана свалился кусок побелки.
– Зина, пойми, я следовал рекомендациям врача, – промямлил Ваня еще более жалким тоном. – Ты вела себя… немного агрессивно.
– Это не я агрессивная, а ты размазня, – отбрила Зина.
И тут Ваня повел себя странно. Вместо того, чтобы замолкнуть с отстраненным видом, он смело уставился ей в глаза.
– Я не размазня, а жертва домашнего насилия, – сказал он. – Я терпел твои выходки семнадцать лет. Вчера ты чуть не убила меня этим бюстиком Цветаевой…
– Ахматовой.
– Один хрен… Ты чуть не убила меня в состоянии аффекта. Я вынужден был защитить себя и детей.
– Вы полюбуйтесь, какую хуйню он несет! – Зина чуть не заплакала. – Лучшие годы своей жизни я потратила на тебя и на воспитание твоих детей. Меня звали в Израиль, в Канаду, в Австрию куратором проектов. Сколько выставок и конкурсов я пропустила из-за тебя! Я оплачиваю аренду лофта! Сколько дополнительных часов мне пришлось взять, чтобы дать тебе возможность… – Знаю, знаю, – отмахнулся Ваня. – Но это не дает тебе права меня бить.
– Да кто тебя бьет, слабак? Разве женщина в состоянии побить мужчину? Это недоноски вроде тебя эксплуатируют женщин, сидя у них на шее, а ты еще нарочно выводишь меня из себя этим твоим молчаливым презрением. Ты меня опозорил вчера, оставив одну с этими… шакалами. – Зина всхлипнула.
– Ты вчера была очень даже в состоянии побить мужчину, – Ваня закатал рукав джемпера и показал ей синяки на предплечье. – Практиканту тоже досталось. Врача, как я уже говорил, ты не била, а кусала. Ты орала на весь дом…
– Еще бы, вы же вломились ко мне в ванную, как я должна была реагировать?
Ваня поставил пакет с одеждой под дверь, край юбки высунулся и оказался на полу.
– Подбери, а то запачкаешь, – сказала Зина.
– Знаешь что! – взвизгнул Иван. – Я еду домой!
– Ну и пошел! Шакал… – Зина упала на кровать и разрыдалась.
Объектив Ромочки осторожно заглянул в камеру через решетку. Бесформенное тело художницы тряслось от рыданий на больничной койке. Иван, естественно, никуда не ушел, он только перебрался к кофейному автомату, чтобы не слышать оскорблений.
Вдоволь наснимав Зину, Роман оставил вторую камеру на штативе у изолятора, прокрался в соседнюю палату и запечатлел сопящих сивухой бомжей. Зина снова грохотала дверью и выкрикивала проклятья шакалам.
Рома снял облицованный старым белым кафелем больничный коридор и дремлющего за столом охранника, похожего на Гиркина.
– Выпустите меня! Шакалы! Я задыхаюсь! – орала Зина.
Гиркин очнулся и подпер подбородок кулаком, делая вид, что ему все равно.
«Хорошо, что камера нормально пишет звук», – подумал Рома.
– В этой стране можно безнаказанно похитить человека и посадить его за решетку! – кричала Зина. – Шакалы! Ненавижу вас всех! Шакалы! Шакалий оскал продажной власти! Шакалий оскал тоталитаризма! Шакалий оскал капитализма! Шакалий оскал массовой культуры! Шакалий оскал современного искусства!
Охранник постукивал ключами по столешнице.
– Я хочу в туалет, – внезапно сменила тему Зина. – Охрана, я хочу в туалет!
Гиркин поднялся с продавленного кресла, не спеша добрел до изолятора и отомкнул навесной замок. Выйдя в коридор, Зина заметила Ваню у кофейного автомата со стаканчиком в руке и Рому с камерой на штативе, про которого она совсем забыла. Пакет с вещами уехал в сторону вместе с дверью.