– Ладно, ладно! – отгородился я от разъяренной девицы ладонью и камерой. – Макс – попаданец!
– К-какой еще?.. – полезли у Юльки глаза на лоб.
– Самый натуральный, как в книжках! – на полном серьезе заявил я. – Даже не сомневайся! Попаданец во времени! Только не в прошлое, как обычно описывают, а в будущее. Да и по большому счету ничего в его перемещении удивительного нет – он анабиоз испытывал! На себе, естественно. Ну, не совсем анабиоз, а… одну из первых криокамер. Из тех, что еще на Земле разрабатывали в начале нынешнего века. Тупо заморозить, а там, глядишь, потомки найдут способ кусок промерзшего насквозь мяса вернуть к жизни. В общем, идея, избитая до безобразия.
– И… сколько, – невольно сглотнула Юлька, – ему?
– Лет-то? – закатил я глаза, припоминая, а на самом деле активируя в боевом компе досье старшего техника. – Ну по документам он семидесятого года рождения… тысяча девятьсот!
– Хрена се! Сто четырнадцать лет! – присвистнула девушка, чем изрядно меня удивила.
И вовсе не вульгарностью выражений, как можно подумать, а редким для представительниц ее пола умением.
– А на момент заморозки… ну да, ему было шестьдесят четыре, – прикинул я. – То бишь в криокамеру он залег в две тысячи тридцать четвертом. Буквально за год до появления Бродяг, прикинь!
– Но ему же больше двадцати пяти не дашь! – наконец, сумела облечь нестыковку в слова Джули. – На вид, по крайней мере!
– Внешность зачастую обманчива, сама знаешь, – пожал я плечами. – А в его случае и для этого есть вполне логичное объяснение. С чего, ты думаешь, он себя заморозить позволил? Типа, от хорошей жизни? Или просто фанатик от науки, готовый принести себя в жертву?
– А она у него реально хорошая была? – на всякий случай уточнила моя спутница. – Ну, в смысле жизнь?
– Для того времени – более чем! – заверил я. – Он был крупным ученым, в том самом Новосибирском Академгородке, выходцы из которого основали Колонию на Новом Оймяконе. То есть мои предки.
– Дай угадаю: айтишник? – задумчиво прищурилась репортерша. – Программист?
– Он самый, – кивнул я. – Но это было легко, он же сам до самой задницы раскололся. Однако что есть – то есть. Против фактов не попрешь. Доктор физико-математических наук, профессор. Видный научный деятель в теории программирования. В свое время занимался – ты не поверишь! – киберлингвистикой.
– В смысле?! – еще сильнее изумилась моя спутница.
Хотя, казалось бы, куда уж больше?!
– В том самом, как он тебе рассказывал, – ухмыльнулся я. И чуть не поперхнулся ухмылкой: – Вот зар-раза! Точно за Максом идет!
– «Косплеер»? – моментально сориентировалась в ситуации девушка.
– Ну а кто ж еще?! – хмыкнул я. – Если раньше и были сомнения, то теперь уже точно – вон, чуть ли не по прямой к той же «свечке» чешет. Разве что старается по верхотуре перемещаться, что твой Человек-Паук.
– А это что еще за зверь?
– Юль, ты правда не знаешь или прикалываешься? – с подозрением покосился я на соседку. – Ну ладно Хищники-Яутжа! Эти да, специфические ребята. Но классику-то надо знать! Даже у нас на Новом Оймяконе любой пацан тебе скажет, кто это! А ты, значит, росла в англоязычной среде и не в курсе?!
– Ладно, ладно, подловил! – сдалась та. – Подыгрываю тебе просто. Так что с «косплеером»?
– Похоже, у него есть что-то вроде гарпуна или «кошки» с тросиком. Вот на нем он и… сигает со стенки на стенку, – довольно точно описал я наблюдаемую картину напарнице. – А еще когтями цепляется. Что характерно, на всех конечностях. Ловкий, блин, хоть и габаритный! Да и физуха ничего так, на уровне.
– А это плохо? – напряглась Юлька. – Может, Максиму Дмитриевичу кого-нибудь в помощь отправить?
– Резервов нет, – поморщился я. – Если б не долбаные «зубастики»…
– Думаешь, они опаснее «косплеера»?
– Однозначно! Хотя бы потому, что их много. И нет, я не знаю, сколько их точно. Сколько-то наблюдаю, вот о них речь и веду. А этот… в общем, самонадеянный. Ну и ладно, сам напросился! – потерял я интерес к потенциальной жертве Деда Максима. – В общем, возвращаясь к Максу. Он занимался тем, что «учил» различные нейронки и первые прототипы ИИ «общаться» друг с другом, стыкуя разные языки программирования. А для этого пришлось выискивать аналогии в обычной лингвистике – той, что человеческие языки изучает. Он ведь тебе не соврал, когда полиглотом отрекомендовался, реально с десяток знает. И уже тогда он начал подмечать закономерности, про которые тебе рассказывал. Короче, спец был – закачаешься! И буквально нарасхват. А потом – бац! – и как обычно, неприятность. Смертельная.
– В аварию попал? – азартно предположила журналистка. – И в коме потом лежал?!
– Если бы! Болезнь у него выявили крайне специфическую… эту, как ее… – снова сверился я с досье, – Галлервордена-Шпатца. Она же нейродегенерация с отложением железа в мозге. Конечный итог – деменция с полным распадом личности, плюс нарушение двигательных функций. Ну а дальше летальный исход. Правда, обычно от нее до тридцати где-то уже мрут. Но наш Дед Максим и тут отличился – занедужил на седьмом десятке. Ну и… решил, в общем, что если уж и растягивать удовольствие, то надолго. А заодно науке послужить. Так и оказался в числе добровольцев-испытателей новой технологии криостазиса. Которую – вот совпадение! – как раз в одной из смежных шараг в Новосибирске и разрабатывали. Проще говоря, по блату устроился.
– Э-э-э… а смысл? – озадачилась Юлька.
– Ну… в будущем, возможно, придумают способ лечения, – снова дернул я плечом. – По крайней мере, такой был план изначально. Начальство, поскрипев зубами, пошло на уступки, и в результате Макс после «дембельского аккорда» залег в криокапсулу.
– Дембельского чего?!
– Финального задания, такого, чтобы после себя не стыдно было потомкам оставить. Показал, какой красавчик, – пояснил я.
– И… все?! – чуть разочарованно протянула девица.
– Если бы! Это лишь завязка сюжета, Юль. – Прервав мысль на самом интересном месте, я рявкнул в микрофон шлема, активировав персональный канал связи: – Егор! Куда твои бестолочи лезут?! Один чуть ли не в пасть «зубастику» уже сиганул! Ты там вообще мышей не ловишь?!
– Э-э-э… спасибо, командир, – отозвался Кудрин, явно сдержав досаду вкупе с крепким словцом. – Молодые да горячие! Ну и азарт проснулся невовремя!
– Охотничий, надеюсь? – добавил я сарказма в голос.
– Если бы! Скорее, щенячий, – вздохнул боец.
– Ну так пресекай! Жестоко и быстро! – велел я.
– Есть, командир. Разрешите выполнять?
– Выполняй! – вырубил я связь. И снова переключился на девицу: – Ты же помнишь, что случилось в тридцать пятом?
– Естественно! – кивнула та. – А что?
– А то! – передразнил я напарницу. – Там такое завертелось, такое!.. Наши нынешние проблемы по всему обитаемому космосу не сравнить. Войны за Наследство, образование ОбОН, начало Исхода… Как думаешь, что здесь могло пойти не так?
– Все? – предположила Юлька.
– Угу, – кивнул я. – И еще чуть-чуть сверху. Академгородок одним из первых раздербанили, в том смысле, что народ сообразил застолбить Новый Оймякон и свалить с Земли-матушки, прихватив с собой все самое необходимое. Ну а всякий хлам частью распродали, частью тупо выбросили. А матбаза той шараги, что криотехнологию разрабатывала, досталась какому-то перекупщику, который хватал все, до чего только мог дотянуться. Чисто на всякий случай, а ну как когда-нибудь пригодится? В общем, подробностей не знаю, но в конце концов – аккурат лет через шестьдесят – вся эта рухлядь оказалась в закромах наших доблестных Вооруженных сил. И опять не абы где, а у «контриков» – тех, что служба антитеррора. Бывшие десантные войска ОбОН. И самое смешное, что криокапсулами кто-то из тыловиков заинтересовался. На предмет выяснить, что это, черт возьми, такое?! И почему до сих пор сохраняет работоспособность?!
– Ну и как? Выяснили? – усмехнулась репортерша.
– Конечно! Раскрутили концы, добрались до наших спецов на Новом Оймяконе, подняли архивы, подтянули техников… те метнулись к заслуженным ветеранам, что еще живы оставались к тому моменту, ну и разморозили Макса, прикинь! То есть еще в те времена наши, в смысле российские, ученые совершенно убойную в плане надежности технологию разработали! Энергосберегающую! Представляешь уровень охреневания Деда Максима, когда он понял, что не просто жив, но еще и в хрен знает когда угодил?!
– А у него крепкая психика! – восхитилась Джули. – Я б на его месте наверняка с катушек слетела.
– Не, самая обычная, – помотал я головой. – А вот сила воли – всем на зависть. Короче, сама криотехнология, при всей ее надежности и экономичности, практической ценности на фоне уже известных образцов Предтеч не представляла. Поэтому капсулы окончательно утилизировали, чтобы лишнего места не занимали, – складское хозяйство не резиновое, понимаешь! Но данные однозначно сохранили, потому что мало ли?..
– А Максим Дмитриевич? – прервала мою задумчивую паузу Юлька.
– А Макс попал! – развел я руками. – Снова. Потому что болезнь никуда не делась – раз. Из контекста времени он выпал – два. И квалификация его в Колониальном содружестве уже не котировалась – это три. То есть ни средств к существованию, ни надежды на выздоровление. И это в шестьдесят четыре года! И с неизлечимой смертельной болезнью!
– Ну и когда это… произошло? – подкинула очередной наводящий вопрос девушка.
– Четыре года назад, в восьмидесятом… – Взгляд мой плавно скользнул вдоль одной из улиц, по которым передвигались группы «зубастиков», и я едва успел рыкнуть, переключившись на английский: – Бенгт! Ну ты-то куда прешь?! Вообще ничего не видишь, что ли?!
– Что там, герр лейтенант?! – всполошился Андерсон. – Зверюги?!
– Да! – рявкнул я. – Глаза разуй! Прямо по курсу!
– Что нам делать, герр лейтенант?! – врубил служаку швед. – Я их не вижу!
– Притормозите чутка! И затаились, оба!
– Есть, герр лейтенант…