вать его, но медленно. Юноша удовлетворённо кивнул и влил из фляжки несколько капель в рот девушки. Та закашлялась и очнулась.
— Не болит, — тихо произнесла она, — спасибо… Фудо-сан. А якудза?.. — вдруг с тревогой спросила она. — Они не придут сюда?
— Нет, они не способны найти это место и давно уже уехали. У них были проблемы…
— Я видела, что вы подняли кусаригаму… — произнесла девушка.
— Его пришлось выбросить, — скупо улыбнулся Фудо, — он был тупой.
Куноити улыбнулась в ответ.
— Это муляж… для шоу…
Но тут же лицо её исказилось ненавистью.
— Они убили всех… всех. Кроме меня. Обезглавили деда и глумились над его телом… Я — синоби… Якудза должны умереть, — прошептала она. — Но Накагава-рю больше нет…
Фудо покачал головой.
— Пока есть свиток, Накагава-рю живёт, — торжественно проговорил он. В руках его был старинный оправленный в золото футляр. Несколько секунд Мияко смотрела на него, потом попыталась склонить голову.
— Фудо-сама. Дзёнин… — произнесла она, протягивая юноше синобигатану рукояткой вперёд. Фудо торжественно принял меч и осторожно положил его рядом с девушкой. Взял её за руку.
— Якудза умрут, — шепнул он ей. — Мы — синоби.
Белоснежка почувствовала это минут пять назад — словно иголка кольнула под лопатку. Ведут, и ведут давно… А она поняла это только сейчас… «Расслабилась, — промелькнула в ней горестная мысль. — Или… старею?» До этого момента вечер был чудесным. Начало сентября порадовало уходом палящей жары и мягким теплом. Она ехала из Обители в метро — не признавала служебные машины и такси, пользовалась ими, только когда следовало торопиться. А сегодня не следовало. Долго тряслась от станции метро в троллейбусе до своих палестин, по дороге зашла на маленький рынок, купила вишен и зелени. В молочном взяла пару новомодных пакетов с молоком, в булочной — французский багет. Ей можно было лишь сказать слово, и каждый день её холодильник ломился бы от продуктов. Но она со старушечьим упрямством старалась всё делать сама. «У нищих прислуги нет», — было её частой поговоркой.
А ещё она не терпела охраны и всё время пыталась от неё избавиться. Это было сложнее, чем не пользоваться услугами домашних работников, но иногда удавалось. Как сегодня, когда она приказала снять охрану со своего дома и отпустила телохранителей, которые должны были её сопровождать. Сделала она это под предлогом последних спокойных дней, после которых предстоит, как предвидела Артель, резкое обострение международных отношений. А это означало наряжённую работу, в том числе и московского отделения.
Вот тебе и спокойный вечер…
Внешне её поведение ничуть не изменилось. Она по-прежнему неторопливо шла по улице — обычная московская бабулька с авоськой, потёртой дамской сумочкой и старомодным зонтиком. Немногие прохожие отмечали молодую целеустремлённость и упругость шага, но не задумывались об этом. Проходя мимо кондитерской, она сделала вид, что колеблется, не зайти ли. Белоснежка действительно собиралась перед тем, как отправиться домой, посидеть, попивая ароматный юннаньский чай с марципановым пирожным. Но куда уж теперь… Однако противник должен пребывать в неуверенности.
Она уже знала, что за ней следуют двое. Надо полагать, в подъезде засада. И несколько человек скрытно расположились на улице вокруг. Клаберам было прекрасно известно, что взять старшую наставницу Белоснежку — это не свернуть шею испуганной старушке. Так что здесь их должно быть человек десять. Слишком много для неё. Не будь она такой дурой… Павлик же предупреждал, а она отмахнулась…
Мария Николаевна усилием воли отбросила все посторонние мысли и сосредоточилась только на необходимости выжить. Она всегда делала так, и только поэтому достигла своих лет. И намеревалась пожить ещё.
Она отвернулась от кондитерской и решительно зашагала к своему дому, стоящему в глубине квартала новостроек. Ситуация сгущалась. Тренированным взглядом Белоснежка видела трёх подозрительных типов, делающих вид, что распивают водку у гаражей, мамашу с коляской, в которой, судя по тому, как она её везла, никого не было, развалившегося на скамейке юнца с недобрым взглядом.
В подъезд ей было соваться нельзя — навалятся и задавят числом. Прямо здесь, во дворах, нападать не станут — ещё слишком много посторонних, такого количества свидетелей операции Клаба не переносят. Да и сама она ни за что не стала бы затевать пальбу в мирном дворе, среди играющих детей и сплетничающих на лавочках старушек. Но не ходить же ей по этим дворам кругами…
Она уже подходила к своему подъезду — крайнему. Дальше был угол дома, за которым строился другой такой же. Мария Николаевна быстро прошла мимо подъезда и завернула за угол. Держи противника в неуверенности…
С одной стороны была глухая стена дома, с другой — разросшиеся кусты акации укрывали наставницу полностью. С сожалением она выбросила под кусты авоську — очень любила вишни. Обеими руками взяла старенький, как она сама, зонтик. Через несколько секунд послышались быстрые шаги и сбившееся дыхание — преследователь рванулся за объектом, столь неожиданно поломавшим обычный маршрут. Чего он от неё не ожидал, так это подножки, от которой упал ничком. Упал уже мёртвым — острый клинок глубоко вонзился в затылок. Только тут Белоснежка увидела, что это та самая псевдо-мамаша.
Старшая наставница выдернула клинок, вновь спрятала его в зонтике, вытащила из сумочки громоздкий наган с глушителем и выстрелила в лицо первого показавшегося из-за угла преследователя. Остальные не спешили бросаться под выстрелы. Старушка быстро пошла к строительной площадке, успев скрыться среди хаоса кирпичных груд, ржавой арматуры и наполовину возведённых стен, прежде чем супостаты бросились за ней.
Они попытались проникнуть в недостроенный дом через как можно большее число входов, но прежде, чем сделали это, раздался резкий лязг, свист пули и ещё один клабер свалился, кашляя кровью. Дело пошло всерьёз.
Это была долгая, утомительная и смертельно опасная игра в прятки среди ведущих в никуда проёмов, обрывающихся на половине лестниц и тёмных переходов, заваленных строительным мусором. Ещё лет тридцать назад Белоснежке бы это понравилось, но даже такое тренированное тело, как у неё, в старости отказывает и требует покоя.
Она думала это, сжимая удавку на шее неосторожно оторвавшегося от своих клабера — давешнего неприятного юнца со скамейки. Тот бился ногами, хрипел, но Белоснежка крепко держала проволоку и ослабила, только почувствовав знакомый запах опорожнённого мочевого пузыря, означающий смерть. Подняла уроненную покойным Беретту 92, с глушителем, разумеется. Хорошо, пятнадцать патронов. Впрочем, нет, в этой осталось двенадцать. А в нагане всего три. Она очередной раз ругнула себя за непредусмотрительность — запасных патронов для револьвера в её сумочке не было. Пожилые дамы такие рассеянные…
Белоснежка выстрелила в появившегося в конце перехода противника, и тут же быстро ушла от ответного огня за угол. В общем-то, тут всё и кончится — тупик. Ну что же, пожила она неплохо, было что вспомнить. Теперь можно и в рай. Если пустят. В этом она была не очень уверенна, но зато точно знала, что за неё отомстят — это было одно из основных правил Большой игры.
«Скорей бы уж», — промелькнуло в её голове. Она отчаянно, рывком вышла из-за угла и, стреляя с обеих рук, выпустила в неприятеля все оставшиеся пули. Как ни странно, ответная пальба её даже не задела, двое клаберов упали, остальные поспешили укрыться. Белоснежка вновь отступила за угол, сожалея, что не оставила один патрон — она носила в себе достаточно информации, чтобы заинтересовать заплечных дел мастеров Клаба. Вынув из зонтика кинжал, и сознавая, что ей просто не дадут им воспользоваться, приготовилась.
Из-за угла раздался непонятный шум, ругань и выстрелы бесшумного оружия. В тот же момент показался первый клабер и вскинул автомат. Белоснежка успела с облегчением понять, что её просто застрелят, а не возьмут в плен. Но враг почему-то стрелять не спешил. Он медленно опустил автомат, как будто ему стало совестно убивать бабушку, склонил голову на грудь, опустился на колени и тихо свалился на бок. Под ним быстро разливалась тёмная лужа.
— Марь Николавна, свои, не стреляйте!
Перед Белоснежкой возникла девичья фигура в спортивном костюме, первым делом вытащившая из спины клабера метательный нож. Когда она распрямилась, наставница разглядела смуглое лицо раскосой Манюни.
— Ты как здесь? — Белоснежка успела овладеть собой, но голос её всё равно чуть-чуть дрогнул.
— Тревога по Обители была, все старшие уровни сюда бросили, — почтительно ответила девица. Старшая наставница пользовалась среди послушниц непререкаемым авторитетом.
Выйдя в переход, они увидели артельных, стоявших над убитыми клаберами. Но не только клаберами. Лицо Белоснежки окаменело: остроязыкая Галка лежала, прошитая несколькими пулями — мёртвая. Отвернувшись, наставница вышла на улицу. Там командовал седой артельный сотник. При виде Батыря московского приказа он вытянулся во фрунт.
— Я же велела снять с меня охрану, — тихо сказала Белоснежка.
— Так точно, — сотник вытянулся ещё больше.
— Ну и?..
— Приказ Совета: не оставлять батыря Золушку без охраны.
«Павлик», — благодарно подумала Мария Николаевна и ласково прикоснулась к плечу сотника сухой лапкой.
— Как обстановка? — спросила она.
— Оцепили квартал. Ни один не уйдёт, — доложил старый служака.
— А наши потери?
— Трое раненых и… двое убитых — соработик из ГРУ и…
— Я знаю, — Белоснежка передёрнула плечами. — Доложите мне, как закончите операцию. Хорошо бы пару клаберов оставить для допроса…
— Куда вы сейчас, Мария Николаевна? — уже попросту спросил сотник.
— Пойду погляжу, может, мои вишни ещё не растоптали.