Пащенко кашлянул и зачем-то стал чесать перчаткой бок дубленки.
– Сань, мы, конечно, все объясним. Только почему ты решил, что в бауле героин? Я знаю один случай, когда казалось, что это героин, а потом оказалось, что показалось...
Земцов подошел к баулу и вынул из кармана нож-«лисичку». Жестом заправского наркодилера он вспорол упаковку одного из пакетов, зацепил на лезвие порошок и лизнул. Потом последовало затяжное отплевывание, после которого Александр Владимирович повернулся к Вадиму:
– Можно даже на экспертизу не отправлять.
Я посмотрел на часы. Можно было не отправлять не только порошок на экспертизу, но и СОБР в церковь. Она пуста, как ящик для подаяний на ее реконструкцию. И все, что там можно будет найти, это последствия стрельбы из автоматов, сломанную стену и ...
– Саша, поехали к тебе в отдел. Разговор будет долгий. Только для начала сделай одно одолжение. Пошли своих ребят и эксперта в нашу церковь. Там есть вход в подвал со стороны улицы и гараж. Пусть они откатают все пальцы и соберут все гильзы. Там же они обнаружат два ящика, в каких обычно в войсках хранят автоматы. Там очень много ненужных, но интересных вещей. И Пащенко уверяет, что знает, откуда они там появились. Понятые, протоколы – чтобы было все официально. Наверняка там какая-нибудь старушенция спящая есть. Одним словом, не мне тебя учить...
Через полчаса мы сидели в кабинете Земцова, пили крепкий чай и откусывали огромные куски от бутербродов. В углу кабинета стоял баул с наркотиками, и никто из нас не мог придумать причину, по которой героин может быть привязан к запутанной истории с контрабандой и аварией на проспекте Ломоносова. Не появлялась не только причина, но даже повод. Самое подлое заключалось в том, что после угона нами джипа этот баул невозможно законным путем привязать не только к событиям, но и к конкретному лицу. Иконы, при особом старании, – да. Баул с наркотиками – нет.
Земцов крякнул, подошел к тумбочке и ногой выдвинул из-под нее напольные весы.
– Контролирую свой вес, – пояснил он. – Жена замечает, что стал подергиваться легким жирком.
Так же кряхтя, он поднял баул и опустил его на весы.
Стрелка качнулась и показала на цифру «35».
– Прокурор, тридцать пять килограммов героина и судья. Неплохая добыча для случайной остановки джипа на ночной улице Тернова...
Тридцать пять килограммов...
– Что ты там шепчешь? – спросил меня Пащенко.
– А сколько весит сам баул?
Земцов оценил тару взглядом опытного товароведа.
– С килограмм.
Я поневоле улыбнулся. «В цвет», как говорят менты.
– Значит, в бауле тридцать четыре килограмма... Куда же делся еще один килограмм, Пащенко? «Скололи», «снюхали»? Вены не сдюжат, сопатка сломается.
– А при чем тут «тридцать пять» килограммов, если наяву я вижу тридцать четыре? – удивился Земцов.
– Потому что было именно тридцать пять.
Земцов не владел даже десятой долей той информации, что была у нас, поэтому, ожидая объяснений, лишь вяло пожал плечами. Зато я увидел тот неповторимый свет утренней зари, что засветился в глазах Пащенко. Ему, как и мне минуту назад, все стало настолько очевидно, что хотелось смеяться. Смеяться и по-детски хлопать в ладоши. «Липовые» иконы – в Латвии, подлинные раритеты – в Тернове, килограмм героина, перемешанный с мукой, – в Латвии, тридцать четыре килограмма – здесь. Совершенно глупый «прокол» в Барбашино – и Сбруев становится организатором оперативного дела по контролируемой доставке контрабанды в Прибалтику. С вероятностью до сотой доли процента рижские таможенники задерживают «КамАЗ», а мы находим в Терновском православном храме тот самый героин, что, по версии Интерпола и таможен двух стран, должен был в данный момент находиться в Латвии.
«Боже мой!» – хочется воскликнуть мне, глядя на купола нашей церкви, у которой даже купола «липовые» – крашенные автомобильным «металликом», – а почему обо всем этом нельзя было догадаться в тот самый момент, когда мы узнали об истинной ценности задержанной в Риге контрабанды?
Да потому, что было неизвестно, где тот самый героин. Вот тебе и случайный разговор с Жорой, давший фантастическую наводку на подвал отца Вячеслава!
– Значит, наш джипер не в угоне? – наклонясь к столу, я по-ребячьи прихлебываю из чашки.
– Сам читай, – Земцов толкает в мою сторону свеженькую распечатку. – В Россию попал из Японии, через Находку. Потом куплен каким-то мостоукладчиком из Тынды. В тынду его мать... А потом перегнан сюда и продан некоему Богуславскому. Этому Богуславскому Ивану Петровичу семьдесят пять лет от роду, плюс ко всему он еще и слепой. Понятно, что не сам ездит. Я думаю, он вообще не ходит, Богуславский-то... Обычная история.
– Это все лажа, Зема, – заявляет Пащенко и толкает распечатку от меня к оперу. – Сейчас все ездят по доверенностям. Причем через десятые руки продают и покупают. Ты их вычислил? Истинных владельцев?
Земцов вскипел:
– Пащенко, я тебе не волшебник, чтобы за полчаса выяснить всю биографию железной машины! Если бы «Крузер» мог говорить, я ему давно бы уже швабру в выхлопную трубу вставил или в коробку кислоты налил! И через минуту знал бы всех, кто садился задницей на его кожаное сиденье! Что же ты свой «КамАЗ» разговорить никак не можешь?!
– Ладно, ладно... – успокоил его Вадим. – Я тебе просто направление работы подсказываю. Чтобы ляпов не было.
– У меня и без тебя с головой все в порядке. Вот я, к примеру, никогда не сяду в машину, которая проседает от героина в багажнике.
Я почувствовал, что между двумя этими антагонистами опять назревает скандал. А это худшее, что может произойти в данной ситуации. Мне еще междоусобиц не хватало...
– Что толку говорить о том, о чем вы сейчас спорите? – Я развожу руками и смотрю на обоих оппонентов с видом миротворца. – Дело надо делать, а не дурь гнать. Саша, выясни истинного владельца джипа. Что-то подсказывает мне, что твои ребята, когда нас «ломали», не так уж сильно ошибались. Могу поспорить на часы Пащенко, что джип связан биографией с Басковым. Той ночью, Зема, когда меня обстреляли и ты приезжал на выручку, за мной с Зотовым гнался именно черный «Крузер».
Макс подогнал к УБОПу прокурорскую «Волгу», и мы распрощались с хозяином кабинета.
– Ты не хочешь побеседовать с Малетиным? С горе-юристом, сопровождавшим груз в Прибалтику?
Я посмотрел на часы.
– В пять утра? Нас даже в СИЗО не запустят, а не только не позволят побеседовать!
– Со мной запустят, – заверил Пащенко и круто вырулил в обратную сторону.
– Есть вопрос, который меня очень сильно волнует.
Действительно, запустили. И даже вывели Малетина. Денис был похож на только что оттоптанную петухом курицу – взъерошенные волосы, заспанный вид. В дополнение ко всему он еще и очень плохо соображал. Весь его облик говорил: «Ну, что вам еще от меня нужно?»
– Не так уж много, Денис. – Пащенко подтолкнул к Малетину пачку сигарет и развалился на стуле. По привычке, свойственной всем, кто находится под стражей впервые, Малетин привстал и попытался придвинуть табурет к столу. Ничего, еще месяц-другой, и его привычки круто изменятся. К моменту своего освобождения он приобретет другие – например, даже в ресторане не будет пытаться придвинуть стул к столу. В его голове будет подсознательно вертеться мысль о том, что все столы и стулья в этом мире прикручены к полу.
– Скажи, Денис, как именно сформулировал твою задачу Артем Малыгин?
– То есть?
– Ну, что он велел тебе делать? – терпеливо уточнил прокурор. – Вспомни все подробные инструкции Малыгина-младшего.
Денис почесал лоб.
– Черт, в восьмиместной камере четырнадцать человек... Сначала спят одни, потом другие. И так каждые четыре часа. Я уже стал путать время. Сколько сейчас?
– Без четверти шесть.
– Вечера?
– Нет, Денис, утра. Сосредоточься на ответах. Возможно, это один из способов побыстрее покинуть СИЗО. Условный срок тебе не светит, но все-таки лучше быть в зоне, нежели в тюрьме.
Малетин, как и Вадим, откинулся назад.
– Что он говорил?.. Малыга сказал – доведешь «КамАЗ» до Риги. Там к тебе подойдет человек и представится Валдисом. В дальнейшем действовать по его указаниям. Все. В Риге ко мне вместо Валдиса подошли местные полицаи и задержали вместе с грузовиком. Такая же таможня, как и у нас. Только более тупая. Вместо того чтобы меня закрыть до выяснения, они увлеклись «КамАЗом» и водилами. Понятно, что я не стал дожидаться, пока очередь дойдет... Поездом свалил в Москву, а там пересел на наш поезд. В пути случился прокол. Зашли менты и проверили документы. Так я узнал, что нахожусь в розыске.
Пащенко вперил в Малетина острый взгляд:
– Денис, меня интересуют подробности того, что тебе велел делать Малыгин в случае срыва операции.
– Он сказал, чтобы я валил. Сказал, если будет «палево», постарайся выйти из-под опеки и уезжай. Да, чуть не забыл!.. – Малетин встрепенулся, словно от этого воспоминания зависело решение вопроса о его освобождении. – Он дал мне десять штук баксов и велел не появляться в Тернове год. Мол, пока все уладится да образуется...
– А где ты должен был получить свои сто пятьдесят «тонн», за которые рвал пуп?
– Где?.. – Малетин растерялся, и я понял, какой вопрос волновал Пащенко сразу после отъезда из УБОПа. – Где... А я не знаю. Наверное, в Тернове. После моего возвращения.
Пащенко улыбнулся, и мне показалось – еще секунда, и из всех пор его тела заструится яд...
– А тебе не кажется странным, Денис, что главный вопрос – вопрос твоего вознаграждения за самую опасную часть операции, вами не был обговорен? Зато ты сразу получил в свое распоряжение десять тысяч долларов на случай провала, так?
Малетин еще ничего не понял. Спертый воздух камеры, заполонивший все свободное пространство его мозга, выветривался гораздо медленнее, нежели проникал. Он очень плохо соображал.
– Что вы хотите этим сказать?..
– Я хочу сказать, что тебе выдали билет в один конец. Без шанса вернуться. Что такое потеря десяти тысяч долларов по сравнению с потерей ста пятидесяти? – Пащенко развернулся ко мне. – А что такое десять тысяч долларов по сравнению с несколькими миллионами?