Меру пресечения – содержание под стражей отменить и освободить в зале суда.
Направить дело прокурору Центрального района города Тернова для принятия мер к установлению лиц, подлежащих привлечению в качестве обвиняемого по данному делу.
Гражданский иск Серикова Ивана Александровича о возмещении материального ущерба оставить без удовлетворения.
Данный приговор может быть обжалован в Терновский областной суд в течение семи суток...
Я закрыл папку и вышел из зала. Последнее, что я все-таки успел заметить, были глаза адвоката, Ирины Петровны Ползунковой. Мне показалось, они не закроются уже никогда. Такого сумасшествия в глазах я не видел ни у одного адвоката. Представляю, как она «разводила» семейство Малыгиных! «Послушайте, дело сложное... Даже учитывая все смягчающие обстоятельства и хорошее настроение Струге, Артему грозит не менее шести лет... я сделаю все возможное, но у меня нет волшебной палочки... Я сделаю все, что могу...»
Интересно, сколько денег она уже вытрясла из убитого горем Семена Матвеевича Малыгина? Пожалуй, немало. А только что я превратил ее гонорар в сумму, которую даже боюсь предположить. Что ж, Ирина свет Петровна, я отработал твой гонорар так, как ты сама не отрабатывала ни один из предыдущих. Только я сделал это бесплатно, не боясь того, что поступился собственной честью.
Я сижу в кабинете за столом и слушаю сквозь закрытую дверь тишину зала. Он опустел сразу после оглашения приговора. Засуетившись, удалились и народные заседатели. Две старушки, подрабатывающие в суде за достойную прибавку к пенсии. Первые, кого шокировал мой приговор, были они. Сидя вместе со мной в совещательной комнате, они, выслушав меня, окаменели. Им трудно связать смерть двоих людей и оправдание очевидного подсудимого воедино. Вот тогда и начался смущенный ропот относительно того, как посмотрят на это люди. А мне плевать, как на это посмотрят люди! Главное, как на это смотрю я!!!
Я предложил им написать на листах бумаги собственное мнение, которое обязательно будет приобщено к приговору. Но сделать это они не решились. Авторитет судьи Струге оказался гораздо тяжелее их непонимания...
И они ушли вместе с секретарем, оставив меня наедине с собственными мыслями.
Прикурив сигарету, я встал и подошел к окну. Через мгновение из дверей нашего Дворца правосудия, которое пережило уже два срока так и не состоявшегося капитального ремонта, появятся все те, кто пришел сегодня выслушать мое последнее слово судьи. Вы думаете, это у подсудимого последнее слово?
Нет! Последнее слово всегда остается за судьей.
Я смотрю в окно и вижу, как на крыльцо выходят Малыгин-младший, старший, Ползункова и десятки остальных. Я и не сомневался, что Малыгин с адвокатессой вывалятся первыми, в роли победителей. Но вот куда подевался находившийся в первом ряду Альберт Андреевич?..
Об Измайлове я забываю сразу же, едва различаю процессию, которая движется к суду во встречном направлении. Ее возглавляет старший следователь по особо важным делам транспортной прокуратуры Пермяков. Следом за ним полукругом, как при волчьей облаве, двигаются несколько уже знакомых мне оперов из УВДТ и около восьми милиционеров в форме.
Оба войска останавливаются, и я, неторопливо дымя сигаретой, вижу, как к Артему Семеновичу Малыгину подходит Пермяков и демонстрирует какой-то документ. Я сейчас догадаюсь...
Все, я догадался. Сразу после того, как Малыгин-старший схватился за сердце и стал сползать по крылу своего новенького «Лендровера». Что-то неслышимо для меня щебечет Ползункова, и толпа сочувствующих Артему Семеновичу начинает бурлить, как вода в закипающем чайнике. Вскоре оперативники и сержанты с оружием делают то, что обычно делают люди при закипании воды. Они снимают чайник с огня. В данном случае гвардия Пермякова просто оттеснила толпу от только что освобожденного на свободу бывшего подсудимого. Так впервые в жизни Артем Малыгин увидел, как выглядит постановление на арест.
Калиф на час...
Я вошел в тоннель и сейчас стою в ожидании толчка в спину для последующего шага. Что окажется у меня в этом случае под ногой? Не знаю. И даже отбрасываю от себя эти мысли, пытаясь сдернуть с вешалки дубленку. Она зацепилась за крюк и словно держит меня, не давая ступить вперед.
Но в этой-то борьбе я однозначно сильнее. Уже не в силах выдержать напряжения, я сдергиваю вещь, обрывая вешалку-цепочку на воротнике.
Запах зала судебного заседания особенный. Я люблю этот запах, когда зал проветрен и пахнет мебелью. Ничего постороннего, лишь чистота. И не переношу его запах, когда ухожу домой после очередного заседания. Смрад французских духов, нечистых носков и мокрой одежды перемешивается, оставляя в этом месте останки человеческой неприязни и ненависти.
Но сейчас в зале пахло лишь лосьоном после бритья «Олд Спайс». Я хорошо его знаю, потому что пользуюсь им сам. Однако известно, что свой парфюм услышать невозможно. Может пахнуть лишь чужой. Впрочем, можно было и не размышлять об этом. Я знаю еще одного человека, кто любит «Олд Спайс» марки «Лагуна». И этот человек сейчас сидит прямо передо мной.
Он оставался в зале все то время, пока я отходил после приговора, пока Пермяков арестовывал Малыгина, пока я одевался...
Измайлов сидел в первом ряду на том же самом месте, на котором слушал мой приговор.
– Прокатимся?
Я пожал плечами. Если это все равно должно случиться, тогда зачем откладывать это на потом?
– Почему нет? Поехали.
Глава 8
Никогда в жизни не ездил на таких лимузинах. Думал, что это привилегия лишь отдельных людей в Москве. Но, оказывается, и в Тернове есть господа, достойные перемещения на таком виде транспорта. А что поделать? Игровой бизнес – это шоу, где необходимо держать марку независимо от того, в каком населенном пункте страны расположены твои казино и боулинг.
Только я-то тут при чем? Удел судей – ездить на автобусах, маршрутных такси и, в крайнем случае – в «Волге» председателя суда, если вдруг им оказалось по пути. С Новицким у меня по пути не получалось ни разу, с Николаевым пока – тоже. И теперь вот так, без подготовки, после рабочего дня и сразу – в лимузин?
Он такой емкий, что в нем, кроме меня и Альберта Андреевича, запросто умещаются водитель и трое огромных мутантов. Чересчур большая свита для интимного разговора. Глядя в их лица, я чувствую, как на меня наваливается тихая грусть. Грустно потому, что не знаю, куда меня везут. Зачем везут – я знаю, а вот куда – нет. Эта идея – Альберта Андреевича.
Мы сидим друг против друга, на широких кожаных сиденьях, его охранное стадо – во всех свободных уголках машины, а под ногами, сиротливо брошенный, лежит большой пакет. В нем что-то беспрестанно звякает, булькает и перекатывается.
За окнами потянулись стройные ряды загородной лесополосы. Если свернем налево, сразу после нее окажемся на берегу Терновки. Там есть множество уютных мест для того, чтобы посидеть за рюмкой содержимого тех бутылок, что бренчат под ногами на каждой кочке. Если же свернем направо, то дорога приведет это чудо техники на те самые дачи. Где мы уже однажды побывали вместе с Измайловым. Водитель за тонированной стеклянной перегородкой сбрасывает скорость, и я наклоняюсь к стеклу, чтобы угадать направление дальнейшего движения.
– К речке едем, – поясняет, не поворачивая ко мне головы, Измайлов.
К речке так к речке. На таком транспорте десять лишних километров – не в тягость.
А вот и берег. У самой кручи стоят еще двое молодых людей. Поскольку они не выказывают никакого удивления по факту прибытия сухопутной баржи, я предполагаю, что это еще двое из штата Измайлова. Вглядываюсь в их лица. В отличие от тех, что сидят в машине, они не навевают на меня смешных воспоминаний. Значит, я их не знаю. Впрочем, что в этом удивительного? Я не обязан знать каждого отморозка, подчиненного Альберту Андреевичу. Его самого я считаю человеком слова и человеком, умеющим быть благодарным. Но в силу особенностей своей деятельности этот человек просто обязан окружать себя отморозками и недоумками.
Один из двоих дожидавшихся активно махал каким-то помелом над мангалом, а второй раздвигал ножки у туристического столика. Я знаю эти столики. В России их выпускают лишь на одном предприятии – «СТМ – ЗИЛЬМАНН». Как-то раз у меня было большое дело по этому заводу. Именно поэтому я теперь всегда буду помнить и площадь этих столиков, и количество краски, уходящее на его покраску, и состав самого пластика.
Те охранники, что были в лимузине, уже давно выскочили вон, прихватив из-под моих ног пакет.
– Пусть столик накроют, – успокоил меня Измайлов. – Потом и мы присоединимся.
Сейчас все идет не по плану Альберта Андреевича. Все идет вопреки его желаниям, поэтому я восхищаюсь его способностью сохранять хорошую мину при плохой игре. Здесь планировался праздник, а на поверку, придется отмечать...
А что сейчас придется отмечать? Я даже затрудняюсь предположить. Все зависит от хозяина стола. Не исключена возможность, что вместо псалма во здравие пара монахов из службы охраны Измайлова споет за упокой.
– Странная история вышла, – вдруг заговорил Измайлов. Он растягивал слова, словно старался выиграть время для построения следующей фразы. – Когда я сидел на ваших процессах, мне хотелось отдать все, чтобы судья осудил человека, убившего моего сына, по максимуму. А это десять лет, если я не ошибаюсь. Обычно я интересуюсь лишь той частью Уголовного кодекса, которая прямо или косвенно касается моего бизнеса. Но пришло время, и мне пришлось изучить статью, о существовании которой я и не предполагал. Когда я ее изучил, меня едва не перекосило. В ней не говорится ни слова об убийстве. Человека, по сути, убили, а преступнику вменяется лишь нарушение правил управления транспортным средством.
– Неправда, – возразил я. – Там есть указание на то, какие санкции грозят человеку, причинившему смерть.
– Бросьте!.. – отрезал Измайлов. – Санкции... Последствия, повлекшие смерть. Что это за дрянь такая? «Последствия»! Убиты двое людей! И я возжелал кары. Что такое десять лет для негодяя, который выпил водки, наплевал на всех, находящихся вокруг, и сел за руль?! Это самое настоящее убийство! И – десять лет?! Какая разница, как преступник умертвил двоих невинных?! И я возжелал кары. Но как добиться большего, если большего не дано законом?