– Прости…Верный? Он занимается не разводами, а уголовкой.
– Считаешь, что я этого не знаю?
– Зачем он тебе нужен?
– А это уже не твое дело. Твое дело – заплатить. Я приеду продавать квартиру…
– Ты продаешь квартиру? – перебивает, я холодно отрубаю.
– Да.
– Остаешься в Питере?
– Дорогой, мне нужно идти. Ты согласен или как? По-моему, приемлемый бартер. Думаю, как другу, он сделает тебе скидку.
– Верный не делает скидок. Никому.
– М, правда? Очень жаль.
Толя хмыкает.
– Дерзкая…ладно, хорошо. Я посмотрю, что можно сделать, и дам знать сегодня вечером.
– Прекрасно.
Собираюсь скинуть звонок, как вдруг Толя спрашивает.
– Как ты?
Злюсь сильнее.
– Тебе есть дело?
– Если я спрашиваю, значит, мне есть дело, – цедит, и теперь моя очередь хмыкать.
Отвечать не собираюсь. Он это знает и издает короткий смешок.
– Ясно. Я – гандон, мне веры нет. Ты хоть детям звонила, Галя? Они расстроились.
Ути-пути, какой кошмар.
– Нет, не звонила.
– Я понимаю, что у нас вышло все не очень хорошо, но они здесь ни при чем.
– Это все?
– Ты им скажешь, что не собираешься возвращаться?
– Нет.
– Почему?
– Не хочу.
– Галя… – Толя шумно выдыхает и как будто бы трет переносицу, как делает это всегда, когда сильно от кого-то устает.
Я сцепляю ладони в кулаки до боли. Ногти вонзаются в кожу…
– …Ты должна с ними поговорить и извиниться. То, что ты выгнала нас с похорон – это плохо. Дети…они тебя любят, Галя, но решили остаться со мной. Не делай из них врагов. Они же…
– Толь, я тебя перебью, – отбиваю холодом, смотрю в одну точку перед собой.
Ну да, конечно. Круто и ловко выворачивать ситуацию так, будто бы я в этой истории – мать-кукушка и вообще! Главная, злая ведьма Востока и Запада вместе взятые. Но! Это меня предали. Это меня на части, и это я оказалась ненужной и «устаревшей». Просто напоминаю! И теперь мне на поклон?! Хорошо устроились!
Губы искажает кривая ухмылка.
– Ты можешь записать все свои отзывы и предложения на листе А4, аккуратно свернуть его и отнести в Министерство Не-Твоих-Собачьих-Дел.
Он шумно вздыхает и выдыхает.
– Чего?!
– Того, что я больше не намерена слушать твои наставления. Все их, как и свои правила «жизни» теперь лей в уши новой, клевой любви. А ты мне больше никто!
– Пока ты не подписала бумаги, я – твой муж!
– Я подпишу, когда выполнишь все мои условия! Извини, дорогой, но я не идиотка, которая будет прыгать на грабли и бить себя ими по лбу, а потом удивляться, ПОЧЕМУ ЛОБ РАЗБИТЫЙ!
– ДА ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ?!
– Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ! Все! Разговор окончен! И да, не звони мне! Обойдемся сообщением!
Отбиваю звонок, хватаю шарф и громко ору в него, уткнувшись лицом так, что не вздохнуть.
К сожалению, я чувствую. Все еще чувствую, и мне больно, обидно, гадко, но! Знаете…все-таки лучше чувствовать. Мертвая пустота – это страшно, а взрыв – хорошо. Именно благодаря ему я снова и снова раскрываю двери в давно забытое прошлое, когда у меня был характер, а не его призрак…
12. Понять Галя
Для того чтобы разобраться в том, как правильно поступить, первым делом всегда нужно оценить шансы.
Ну, по крайней мере, мне так кажется, когда я захожу в двери местного детдома.
Сразу ежусь.
Такие места априори не могут вызывать в тебе положительных эмоций. Разве что, ты какой-нибудь полоумный придурок с проблемами в лобных долях, как у многих социо- и психопатов. Я за собой такого не наблюдаю, поэтому для меня детский дом – это кладбище детства. Не по возрасту взгляды, не по возрасту мысли. Здесь остаются грязными разводами души тех, кто еще не должен познать, что такое жестокость этого мира. Нет. Они должны знать о любви, о заботе, о нежности и материнском плече, но они этого не знают. Кто-то вообще, кто-то частично, и что хуже? Вопрос интересный, но я не хочу искать на него ответ.
– Олег у нас…с характером, – бубнит эта грузная баба.
Александра Геннадьевна встретила меня с фальшивой улыбкой и широко распахнутыми объятиями, полными алчной жадности. И да. Я это заметила, как и то, что Олег ей вообще не нравился.
За два пролета она успела сообщить, что он непослушный, слишком наглый и совершенно неконтактный ребенок. Рассказала, что он не может выстраивать здоровые отношения со сверстниками и вообще: хамит-хамит и еще раз хамит!
Непонятно только зачем? Чего она пытается добиться?
– Если вы хотите провести время с детьми, я могу отвести вас…
А, поняла. Дальше не слушаю, а перевожу взгляд на развешанные по стенам рисунки, на которых, конечно же, дети стоят в полной семье. И с мамой, и с папой, а кто и с собакой.
Это дико сложно. У меня в душе что-то переворачивается, и я снова ежусь, но продолжаю идти.
Как по костям.
Александра Геннадьевна продолжает вещать. Нет, серьезно, теперь мне все ясно: Олег не станет передо мной лебезить, поэтому тут не дождешься восторженных выкриков и улыбок, а значит, не будет и лишнего финансирования. Ну, по крайней мере, мне почему-то так кажется, и это звучит как единственное разумное объяснение.
– Я хочу увидеть именно Олега.
– Ладно, как знаете, – директриса детдома поджимает губы и останавливается напротив неказистой двери, – Он там. С вами сходить?
А сейчас я слышу лелейный сарказм? Что? Все настолько плохо?
Усмехаюсь и прохожу мимо, а потом толкаю дверь. Я не боюсь этого мальчика. Ну, разве что совсем немного.
Олег сидит на скамейке в полном одиночестве. На нем нет огромной рубашки, вместо нее растянутая футболочка и серые, спортивные штаны с заплатками на коленях. Волосы тоже не зализаны, стоят забавным ежиком вверх. А на губах ссадина…
Он поднимает глаза, стоит мне сделать шаг, и тут же хмурится.
– Это вы.
Не вопрос, констатация факта. Киваю и делаю еще один шаг.
– Я.
Повисает пауза. Как вести себя дальше – без понятия. Он мне помогать тоже не собирается. Смотрит недолго, потом как-то колюче ухмыляется и опускает глаза.
Я прищуриваюсь.
– Что смешного?
– Зачем вы пришли?
– А я тебе противна?
Молчит. Нет, вряд ли противна, но…почему-то он злится. Хорошо…попробуем. У меня все-таки трое детей, так? И они все совсем не с простыми характерами.
Делаю еще один шаг и смотрю вправо. Там стоит рояль. И вообще. Здесь много музыкальных инструментов, даже если треугольник.
– Обычно в музыкальном классе не сидят просто так.
– Нет настроения играть.
– Мама занималась с тобой на пианино? – расстегиваю свою шубу еще на пару пуговиц и делаю небольшой шаг ему навстречу.
Мои каблучки звонко стучат по деревянным плиткам паркета.
Олег молча жует губы и смотрит на меня внезапно как на врага. Не понимаю…и как-то слишком сильно теряюсь. Даже обернуться хочется, будто бы там, за спиной, я найду какую-то опору и помощь.
Какой бред…
– Что?
– Ясно, – выплевывает он.
Я не понимаю еще больше.
– Что ясно?
– Вам все обо мне доложили. Она хотела забрать меня, а теперь уже не сможет. Бедный-несчастный мальчик.
– Я не…
– Вы здесь из-за жалости.
Отсекает и резко встает, а потом отходит к окну и поворачивается спиной.
Ух…! Ну и характер…
– Меня не нужно жалеть, – продолжает холодно и твердо, – У меня есть отец. Когда он выйдет, он заберет меня отсюда, потому что он меня любит. Он меня любит, я не сирота! Так что не нужно. Ясно?! Не нужно!
Нутро проходится в токовых разрядах. В горле начинает опять колоть, и на глазах появляются слезы. Как можно не отличить капризы от боли? Я без понятия. Наверно, если плотно-плотно закрыть глаза и видеть перед собой только заработок – можно. Наверно, тогда все-таки можно…
Прикрываю глаза и коротко выдыхаю. Не смей рыдать! Он уйдет только в еще большую оборону…
– Я не жалеть тебя приехала, Олег.
– Угу.
– Это правда, – делаю еще один шажок, но потом замираю на месте, – Я хотела поговорить.
– О чем это нам с вами говорить?! Мне всего-ничего, вряд ли я смогу поддержать интересную беседу.
Какой…простите за мой французский, лютый треш. Он говорит, как взрослый! И только укрепляет мои мысли по поводу костей детства, на которых я тут стою…
Ад…
– Я хотела…я хотела поговорить с тобой о маме.
Олег бросает на меня короткий, хмурый взгляд.
– О вашей?
– Да. Ты проводил с ней много времени, и я хотела…ну, просто поговорить.
– Вы врете, – неуверенно утверждает, я мотаю головой.
– Нет.
– Дат. Вы врете, – и снова глухая оборона, никакого внимания, только взгляд перед собой.
Гордый.
– Я знаю, что у вас есть семья. Она говорила, вы давно замужем. У вас есть дети. Зачем вам обсуждать ее со мной? Кто я вам и…
Из груди вырывается глухой смешок.
Я поднимаю голову и смотрю в потолок на тусклые, но теплые лампы. Слезы все-таки скатываются с глаз, и я вытираю их, продолжая улыбаться…
Вот это ирония, конечно. По факту, он дело говорит, и мама ему совсем не врала. Она же не знала…не знала, как я глубоко встряла со всей своей семьей.
– Да, – киваю и снова смотрю на Олега, который уже успел стушеваться.
Я замечаю отблеск стыда за то, как он со мной себя повел. От этого тепло в груди. Он жует губу и продолжает хмуриться, но уже не из глубокой обороны. Ему стыдно.
Ему стыдно, а моим детям – ни капли. Серьезно. Вот это, конечно, ирония…
Вздыхаю и киваю пару раз.
– Да, ты прав. У меня есть муж и дети…точнее, были.
– Были? – обеспокоенно подается вперед.
Это еще одна черта его характера, которая мне нравится – эмпатичность. Мальчик не лишен совести и умеет сострадать. Скорее всего, очень сильно. Не знаю, откуда я это беру, но сердце чувствует – так и есть.
Слегка улыбаюсь.
Нам не нравится быть обнаженными душой, если в ответ мы получаем стену. Мне бы было некомфортно, и чтобы ему было наоборот, я должна открыться. Так сказать, заложить первый мостик.