ву из-под моих ног.
– … – Который будет бороться даже с моими демонами.
В его голосе слышится хрипотца, а во взгляде Ивана вспыхивает пламя. Я внезапно ощущаю себя между молотом и наковальней, и аж до мурашек.
Впервые в жизни я нахожусь в таком положении. Одновременно страшно и…волнительно, если честно, потому что, кажется, оба мужчины…проявляют ко мне интерес?
21. Два таких разных Новых года Артур
Медленно вожу вилкой по оливье, а настроение внутри похоже на глубокий провал. Как тот сугроб, когда мне было лет десять, в который я рухнул и закопался буквально с головой.
Как сейчас помню…тишина, лес, снегоходы. Я отошел к елке, чтобы нарвать шишек, и одному Богу известно, на кой хрен они мне вообще сдались. Но уже неважно. Помню, как пролетело всего одна секунда. Одна! И да, ее реально почувствовать в такие моменты, когда жизнь вся перед глазами проносится. Эта секунда наваливается сверху и давит к земле, а все ее значение чувствует каждый миллиметр твоего нутра. Просто бам! И никаких полумер. Никаких сомнений. Иногда секунда равняется всей жизни, и я знаю, что это действительно так, потому что прекрасно помню, каково это – чтобы земля из-под ног уходила.
По телу до сих пор бегут мурашки.
Тонкая кромка снега все еще рушится…
Я прикрываю глаза, а в голове звучит настойчивый крик брата. Вокруг темнота и холод. Вокруг пустота. Я в темном плену снега и вижу только небо.
Меня оттуда вытащил не отец. Я не знаю, что он делал, хотя подозреваю, конечно же. Наверно, искал «разумные» пути и дороги. Это ведь риск. Нет, головой-то я все понимаю – это действительно большой риск. Чтобы спасти одну жизнь, нельзя ставить под угрозу еще несколько. Мы катались на снегоходах всей семьей, и он мог переживать, что если полезет за мной, то остальные дети останутся одни в пустом, холодном лесу.
А она вот не думала…
Я помню, как тишина и холод распались вокруг меня, а потом помню ее огненные волосы, тяжелое дыхание и запах. Мама всегда пахла ванилью и теплом. А еще она всегда обнимала крепко-крепко, но тогда она впилась в меня так, будто никто и никогда не сможет вырвать меня из ее рук.
Она была похожа на волчицу.
Жесткая, храбрая, сильная. Я помню, как цеплялся за ее шею…плакал. Как девчонка. Но в оправдание, я действительно очень сильно испугался.
А она нет.
До сих пор не могу понять, как мама оказалась рядом и как вытащила меня из огромного сугроба. Но она это сделала. Сделала…
Кривлюсь и пытаюсь отогнать тупые мысли, в которых болтаюсь уже несколько дней. Знаю, что это все гребаный Темочка со своими громкими изречениями. Чтоб тебе пусто было, блядь.
Пару дней назад
– …И куда ты собрался?! – иду следом за братом, а он до раздражающего не обращает на меня никакого внимания.
Жестким шагом пересекает прихожую, гостиную. Весь сбитый в кучу, жесткий. Такого не прогнешь, только пальцы переломаешь, пока будешь пытаться.
Да я и не хочу пытаться.
Все думают, что у Темы нет своего характера, и только я знаю, что это не так. Он часто отступает и молча наблюдает за событиями со стороны, а потом принимает решение. Всегда так было. Он – не я, это тоже правда. Я больше похож на импульс, а вот он – мозг. Расчетливый до последней запятой. Спокойный. Ему повезло, он спокойный, а еще отлично умеет контролировать свои эмоции. Не то что я. Да-да. Не то что я…
Сука.
– Тема!
– Я буду встречать Новый год с мамой, – роняет и толкает дверь в свою комнату.
Оставляет меня недоумевать.
Я психую.
Внутри целый костер и жесткие, яркие всполохи. Мне не послышалось?!
– Ты…что?! – иду за ним следом.
Тему можно проломить, но только если он это позволит. Мне хотелось верить, что в ситуации с родителями это был именно такой случай. Когда он позволяет мне проломить его, чтобы не брать на себя ответственность. А вон оно как…это было не то. Все не то. Тёма просто взял тайм-аут и думал, взвешивал. Решал.
Вот теперь он решил, и хрен его сдвинешь с места.
Блядь.
Я чувствую такую дикую пустоту внутри, от которой будто выхода нет никакого! Я остаюсь один. Один в этом гребаном доме, куда идти совсем уже и не хочется…
Нет-нет-нет!
– Какого хуя?!
Артем бросает на меня взгляд через плечо, но сразу уводит его на свою сумку.
– Что за реакция? Будто я сказал что-то не то.
– А ты сказал-то?!
– А нет?! Она наша мама! Я что?! Не имею права быть рядом с ней?!
Сотня язвительных слов крутится на языке. Но я молчу. Не могу ни одного вытолкнуть наружу…
Артем хмыкает и снова отворачивается.
– Ты сам знаешь, что все это неправильно.
– Я не…
– Блядь, не притворяйся, Артур! Мы братья! Мы выросли вместе, и ты можешь изображать довольство всем своим видом и дальше. Можешь ползать на брюхе перед этой, но я знаю…
– Заткнись!
– Хватит с меня, – Артем застегивает сумку и вешает ее на плечо, – Серьезно. Это не работает! Неужели ты не видишь?!
Вижу, но никогда в этом не признаюсь.
– Она виновата сама, – настырно повторяю то, что проще.
Артем хмыкает.
– Ну-ну. Продолжай это говорить, может быть, однажды ты действительно поверишь?
Он делает шаг, а у меня внутри что-то рвется. Он уйдет, и я останусь один там, где быть не хочу. Это страшно и мерзко. Рядом с ним я могу вывезти, но один?…
Делаю свой шаг, пересекая ему дорогу. Артем замирает. Мы долго смотрим друг другу в глаза, и наконец он тихо говорит.
– Что? Драться будем? Серьезно? Она наша мама, Арт. Если ты хочешь пойти со мной, ты можешь это сделать.
Морщусь.
– Кто сказал, что я хочу идти за ней?!
– Тебе так проще, да? Свалить всю вину…
– Я не сваливаю! Это правда! Чтобы держать мужика, нужно…
– Господи! Тебя самого не заебало нести эту хрень?! Ничего она не должна была делать! Он должен был быть верным мужем, а не кидаться на какую-то блядь!
В этот момент мы оба слышим тонкий стук шпилек, а через мгновение в дверном проеме появляется Настя с Вероникой.
Я застываю.
Артем тоже.
Тихая мизансцена длится достаточно долго и нет. Одновременно. Просто она, как та секунда под снегом: я чувствую каждую ее продолжительность тяжелым грузом на своих плечах. С этого момента все изменится. Артем больше не переступит порог этого дома, и мы все это понимаем: хмурая Вероника, молчаливый он и эта ведьма. Я уже вижу, как в ее глазах вспыхивают огни кострища…
– Мило, – коротко хмыкает она, Артем задирает нос выше и поправляет сумку на плече.
– Да. Карты, кажется, сброшены. Хочешь поделиться с группой своими истинными намерениями?
Настя чуть прищуривается. Нет, она не скажет. Она не скажет ничего, что подорвет ее ореол в глазах нашего отца. Она будет молчать, но я то вижу, что эта ситуация причинила ей…удовольствие.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Артем, – сладким голосом шепчет она, а потом до ужаса театрально опускает глаза в пол и даже шмыгает носом, – Но мне так жаль, что ты видишь во мне врага…
Чертова актриса. Аж зубы ломит…
Артем хмыкает и бросает на меня взгляд. Он знает, что с Вероникой говорить бессмысленно. Ее мозги полностью засраны, да и вообще. Она за отца. Она всегда за него была и будет топить до него до талого. Чтобы он ни сделал – папочка всегда огонь, а мама так. Мимо проходящее…
Поэтому он обращается ко мне.
– Ты можешь пойти со мной. Мама будет тебе рада.
Одна половина меня рвется сделать это. Наплевать на все: перспективы, бабки, возможности – все побоку, но…
Другая…она другая. Я не пойду ни за что! Потому что в том, что я уже почти год нахожусь под снегом один, виновата именно она.
Она! Разрушила мою жизнь, семью. Она…не смогла удержать отца, и из-за нее именно я увидел его с этой сукой. Я узнал первым. Я понял, что отец – обычный мужик, у которого поехала крыша от молодой, знойной сучки.
Никогда не забуду тот вечер.
Как он самозабвенно сосался с ней в его машине. Не забуду, как бежал домой. Не забуду, как вместо того, чтобы ждать его, она…просто стояла у плиты и готовила сраные кексы! Она не боролась за нашу семью. Никогда! И за это я ее не прощу. Тоже никогда.
Сейчас
Я молча отступил и отпустил своего брата, а вечером случилось то, чего я ожидал. Отец звонил Артему и долго орал на него за то, как он посмел сказать о Насте.
О нашей святой пизде, просто Господи! Правда, прости. Но так и получается. О Насте либо я-бьюсь-от-тебя-в-восторге, либо никак. Приходится биться.
С грустью смотрю на стул рядом с собой. Тут раньше сидел Артем. Обычно мы тихо шептались, шутили шутки, но сейчас тихо.
Тихо и напротив.
Там раньше сидела мама. Ну, как сидела? Она постоянно бегала, потому что очень сильно любила этот праздник и готовила всегда ГОРУ еды. Просто ГОРУ! Пробовала новые рецепты, а потом ждала нашей реакции и сияла. Черт, как же она сияла…
В глазах начинает печь.
Я злюсь еще сильнее и тру их, а потом замираю.
Мимо больше не бегает мама. Только официанты. И нет новых блюд. Точнее, они есть, но они из ресторана. Настя не готовила. Отцу это не понравилось, конечно, только наша красотка умеет убеждать. Обычно на коленях.
Пахнет краской.
Играет классика.
В бокале шипит шампанское.
И стоит такая оглушающая тишина! Все наряжены в лучшие бренды, все сияет, но нет здесь больше самого важного. Смеха, разговоров, шуток. Нет души, потому что нет ее…
Это мой худший Новый год, несмотря на все великолепие вокруг…
Олег
Мы с папой любили Новый год. Он всегда готовил несколько салатов, а главное – свою фирменную утку с апельсинами. Не знаю, почему именно ее? Хотя нет. Знаю. Он рассказывал, что моя мама очень любила утку, поэтому он решил сделать ее частью нашей, семейной традиции…раз все сложилось так.
Я был благодарен.
Не понимал этого раньше, но папа всегда стремился сделать маму частью нашей жизни. У меня были ее фотографии, были истории, на которые папа не скупился, но на этом все. Она была чем-то эфемерным, и я не понимал, почему отец так переживает. А он переживал. Я как-то подслушал его разговор с дядей Васей. Мы ездили на рыбалку, и когда они думали, что я ушел спать, решили немного выпить. Он ему сказал: