Иван не вернулся, позволив мне немного успокоиться. Я принялась за уборку помещения, в основном снова не от воды, а от глупых рефлексий.
Всякое бывает! И да, такое тоже! Хватит вести себя, как дура! Будто бы ты никогда не видела голого мужчину…
Прикрыв глаза и положа руку на сердце, я, конечно, видела, но…сейчас я видела по-другому и то, чего видеть не хотела. При этом страстно желая увидеть…и тут уже плевать, собственно, правильно или нет, но мне сложно избавиться от мурашек и внутренних искр, ведь…такого со мной раньше никогда не было… разве что в первый раз, когда я влюбилась.
Так странно…
Я влюбилась?
Ответ снова не удается нащупать, потому что раздается звонок в домофон.
– Это курьер с краном, – слышу голос Ивана и снова падаю до мурашек.
Мычу себе под нос что-то нечленораздельное, не поворачиваясь к нему лицом.
Он стоит недолго, потом шаги отдаляют его от меня, а мои проклятия только приближаются…
Я не имею права так о нем думать! Я не могу…но думаю…и ничего с этим поделать не могу. Я думаю, ведь впервые в жизни рядом с мужчиной ощущаю себя свободной, живой…такой собой, по которой так сильно скучала…
Снова звучат его шаги, и я снова отодвигаюсь от ощущений, на которые все еще не имею никакого права. Что между нами происходит? Непонятно. И я не хочу знать ответ на этот вопрос – страшно; слишком страшно…
Иван кладет на стол что-то тяжелое, а я убираю волосы с лица и на мгновение застываю. Хватит! Ты должна что-то сказать. Это уже становится просто-напросто ненормальным…
– Прости, что так получилось. Я…эм…хотела оттереть пятно и…
– Не извиняйся, – перебивает меня хрипло.
Я пару раз киваю.
Напряжение на кухне становится еще тяжелее. Пальцы цепляются за тряпку, как за спасительный круг.
Может быть, он снова сжалится надо мной и уйдет? Но Иван стоит и смотрит мне в спину, напрягая душу, как струны, которые натягивают до предела…
Шаг.
Я внутри вздрагиваю.
Еще один.
Еще.
Жар его тела бьет в лопатки, дыхание перебивает. Руки начинают подрагивать. А его ложатся на кухонную тумбу, закрывая меня в капкане.
Шумно выдыхаю. Иван делает последний шаг, и мои лопатки касаются его груди. Чувствую мощное сердцебиение, а потом его дыхание на своих волосах…
Внизу живота резко простреливает. Я хочу дернуться в сторону, нарастить дистанцию, но, похоже, это лишь жалкие оправдания, а не истинные желания…
Не шевелюсь.
Иван медлит всего мгновение, за которое, кажется, проносится вся моя жизнь. А потом резко останавливается. Он становится еще ближе и касается носом волос…
Из груди вырывается непроизвольный, тихий полустон, пальцы сильнее сжимают кухонный гарнитур. Иван шумно выдыхает.
– Успокойся, – звучит его низкий, хриплый голос, который вроде как просит об одном, но добивается другого.
Мир становится ярче. Горячее возбуждение накатывает огненной лавой, которая плавит кости.
Я не помню себя, и совершенно не помню, когда в последний день чувствовала так ярко…
Его руки медленно соскальзывают со столешницы и ложатся мне на бедра. Я снова давлюсь воздухом и вздрагиваю. Юбка собирается ваше, подушечки вонзаются в кожу…
Боже…
Это похоже на выстрел. Дальше – агония. Иван резко поворачивает меня на себя и по-хозяйски укладывает ладонь на щеку, а потом целует. Он вонзается мне в затылок, словно боится, что я попытаюсь отстраниться, и я бы попыталась. Он хорошо меня изучил. Я боюсь всех этих чувств, боюсь нашего сближения еще больше. Мне бы хотелось чего-то поспокойней, когда я оправлюсь от предательства и вообще захочу чего-то хотеть, но он все мои планы в помойку! Я не могу сопротивляться, отвечаю ему с пылом, с жаром, с готовностью.
Так долго представляла себе это…вкус его губ, силу его объятий, огонь, в котором сама захочу сгореть, а в реальности это еще круче! Даже самые смелые мысли и сны не идут ни в какое сравнение с ощущением, которое появляется во мне сейчас.
И это не я вовсе!
А может, я. Просто доселе незнакомая…
Она знает чего хочет. Она этого не боится. Она идет навстречу, она рискует. Иван придавливает меня к столешнице, углубляя поцелуй. Из его груди звучит тихий рык, от которого все тело лихорадит! А потом он резко подхватывает меня на руки и несет к столу.
С него летят чашки, салфетки, подставки. На нем есть только мы…я и он, два человека, которых искрит друг от друга. Почему? сейчас это почти неважно…лишь на мгновение…лишь на одно мгновение в моей голове оживает страх. Я упираюсь ему в грудь ладошкой, отстраняюсь и шепчу.
– Что мы делаем? Так нельзя…
Будто бы сопротивление ради сопротивления. Я обхватываю его бедра ногами насмерть, и ничто не заставит отпустить! А рукой цепляюсь за голые лопатки, оставляя на них следы своих ногтей. Он продолжает меня целовать, хрипло шепчет…
– Почему?
Откидываю голову назад, чтобы дать больше места для ласк. Его губы такие приятные, такие теплые, такие мягкие…
– Мы…это…мы все усложняем…это…не надо этого…
Иван выпрямляется, заглядывает мне в глаза, а потом кивает.
– Тянет к тебе адски. Больше это сдерживать не могу. Я хочу все усложнить, красивая. А ты?
Глупый вопрос.
Какой глупый вопрос…
Он моему сердцу по вкусу, а моей душе, как то самое «пальто», что было идеально вымерено и сшито именно для тебя. Пусть это даже будет обманом! Иллюзией! Но она так приятна на ощупь, и я в ней себя чувствую…собой.
Не могу ничего сказать. Забываю все слова…но тяну его на себя и снова глубоко целую, а через мгновение снова оказываюсь на его руках.
Он несет меня в спальню. Там я перешагну незримый рубеж, после которого ничего уже не будет, как прежде, но об этом сложно сейчас думать. Вообще, думать – сложно, когда ты пульсируешь изнутри обалденно вкусным притяжением…
Я забываю, что мне сорок пять. Я забываю, что я мать и должна быть ответственной и взрослой. Я забываю вообще обо всем! Сейчас есть только то, чего я хочу на самом деле, и он тот, кто может дать мне то, чего я хочу на самом деле. Возможно, потом я пожалею, но когда он укладывает меня на кровать, а я провожу по ровному ряду кубиков пресса – об этом я тоже не думаю…
28. Две недели. Часть 2 Артур
С каждым днем моя злость только растет. В школе я вижу Артема, который со мной после той сцены показательно не общается. В груди ноет, и я пару раз почти подошел к нему, чтобы попытаться как-то исправить ситуацию, но в каждый из этих разов меня тормозил мелкий, наглый стоп.
И все, блядь.
Я застывал, смотрел в упор на низкорослого сучонка, который долбанул меня в живот! Кто он такой?! Я все еще глубоко в душе не одупляю, да и знать не особо хочу! Мы с ним больше не разговаривали, но пару раз в столовке сталкивались взглядами: я щурился, а он скалился. И будто бы вызов мне бросал! Мол, давай, подойди, я тебе еще навешаю!
И я бы подошел.
Я бы реально подошел, но…как ноги отказывали. Самое тупое, что дело даже не в Артеме! Не потому, что я понимаю, что если сделаю это, то максимально испорчу наши отношения, которые пока…возможно, можно спасти. Все дело было в ней, и в том, как она на этого мальчишку смотрела.
Кто он на хрен такой!
С каждым днем этот вопрос бесил меня все больше и больше. Ее взгляд отпечатывался в голове сильнее, и…это странное ощущение, будто бы меня взяли и выперли из семейной лодки, выбросив в океан, стало бродить за мной дворовым псом. Уродливым таким, с комками грязи на боках и животе, с высунутым языком и до дрожи жалостливым взглядом.
А потом до меня внезапно дошло, что эта псина – и есть я. Домой идти хотелось все меньше. Там стены холодные с новым ремонтом, которые давят до безумия. Там другая женщина сидит в гостиной и целыми днями трындит по телефону. Звук ее голоса бесит до зубного скрежета! Когда я смирился с положением дел, когда понял отца, он казался нежным и прикольным даже, а сейчас…
Я постоянно в наушниках, чтобы ее не слышать. И слава богу, на самом деле, что она тусуется в гостиной или бегает по магазинам, а на кухню почти не заходит. Здесь я могу вспомнить, как все было когда-то. Казалось, так будет всегда, да? Казалось, что и не в ней все дело. Ну, уйдет. Ну, все поменяется. И что дальше-то? Я получу плюшки и возможности. Отец говорит, что это важнее, а мать? Она все равно останется твоей матерью, Артур. Вы не прекращаете общаться, сын. Вы будете видеться. И главная его ложь: ничего по факту и не изменится.
Ага, конечно.
Все изменилось в тот же день, когда она покинула эти стены. Они уже тогда надавили до обрывов дыхания, до хрипа под ребрами. До скрежета в сердце…
Попытки это отрицать закончились еще большей оплеухой. Она выставила нас с похорон, она не звонила, она не пыталась. Она просто ушла, и все изменилось. Дыра в моей душе стала травить изнутри яростью.
Сейчас, кажется, я дошел до ручки.
Меня аж потряхивает! Ты просто понимаешь, что в этом доме ничего не осталось твоего. Бульдозер под названием «эта-гребаная-жизнь» снес все, что было дорого, заменил его на какой-то фантик, и все. Отцу по херу, конечно же. У него карьера и перспективы, которые поважнее моих внутренних срывов. Сегодня они с этой гребной сукой идут на какой-то прием, куда он смог попасть только благодаря ее статусу.
Я смотрю, как отец повязывает галстук, как улыбается, глядя на свое отражение. И сука! Нет в этом всем никакой любви, меня внезапно окатывает ощущение, что всю нашу семью продали за волшебные бобы! А они оказались обыкновенными, тыквенными семенами, твою мать! Не будет никакой «дороги в небо», есть только я – бездомная псина, которая никому не нужна по факту своего существования.
– Настюша, ты готова? – звучит его лилейный голос, от которого хочется волосы на башке своей рвать.
– Конечно, любимый.
Тошнота подкатывает к горлу. Она спускается, как королева, придерживая подол своего платья, а он смотрит на нее, как на свое лучшее вложение.