Он отводит глаза, на скулах вновь появляются желваки.
— Ну ладно, — произносит Дюваль после долгой паузы. — Я расскажу тебе про Мартела. Но лишь для того, чтобы ты поняла, почему необходимо сперва как следует разузнать, что к чему, а удар наносить уже потом. Нет, Мартел не оказывал нам услуг. Однако есть основания полагать, что я бы смог добиться от него содействия и выяснил бы, кто при нашем дворе является главным пособником французской регентши!
Я утыкаюсь в винную кружку, пряча овладевшую мной тревогу.
— Неужели совесть заедает? — спрашивает Дюваль.
Я нахально лгу:
— Нет пока.
Тут через порог ложится чья-то тень, и я сразу забываю и Дюваля, и наш с ним спор. В комнату входит настоящий великан, во всяком случае, подобных ему я до сих пор не видела. Он даже рослого Дюваля превосходит на добрых полголовы. Незнакомец весь в пыли и явно устал с дороги. Он здорово смахивает на огра,[5] удравшего из страшной сказки. Лицо все изрыто оспой, нос был сломан самое меньшее дважды и совершенно потерял форму. Волосы коротко острижены, глаза прищурены так, что кажется, уже и не могут открыться шире.
Он обводит комнату тяжелым взглядом, его глаза находят Дюваля и окончательно превращаются в щелочки. Широким шагом он идет к нам. Я подбираюсь пружиной, рука ползет к кинжалу на поясе. Дюваль замечает мое движение, его глаза округляются от неожиданности, потом он оглядывается…
…Мгновенно вскакивает и во всю прыть несется навстречу незнакомцу. Они сшибаются, точно древесные стволы в бурю. Я не сразу осознаю, что удары, которыми они обмениваются, вовсе не имеют целью вышибить дух и вогнать по уши в землю. Они лупят друг дружку по плечам и спине в порядке дружеского приветствия.
Я медленно выдыхаю и убираю с рукояти ладонь.
К тому времени, когда они кончают выбивать пыль из плащей и камзолов, я замечаю в дверях стайку подмастерьев и конюшат. Все они показывают пальцами на незнакомца. Дюваль кивает в их сторону. Великан добродушно закатывает глаза, после чего поворачивается и здоровается с ребятней. Они так и торчат там, возбужденно переговариваясь, пока хозяин гостиницы не прогоняет их прочь.
Дюваль уже ведет новоприбывшего за наш стол. Вблизи тот выглядит ничуть не симпатичней, чем издали. Теперь я вижу, что глаза у него бледно-голубые. В сочетании с изборожденной оспинами кожей они делают верзилу здорово похожим на волка. Пожалуй, это один из самых уродливых людей, которые мне попадались.
— Исмэй, — знакомит нас Дюваль, — это Бенабик из Вароха, также известный под именем Варохского Чудища. Чудище, это Исмэй, девица Рьенн!
Мое изумление не знает границ. Слухи о Варохском Чудище доходили даже к нам в монастырь. Все знают о том, насколько бесстрашен и свиреп он в сражениях: нисколько не дорожит собственной жизнью, отчего его даже называют безумцем.
— Добрый вечер, мой господин, — вежливо говорю я.
Чудище берет мою руку и очень нежно приподнимает ее, отвешивая рыцарский поклон. Его благородные манеры очень мало соответствуют внешности.
— Для меня честь познакомиться с вами, прелестная госпожа, — говорит он.
Голос у него, как и следовало ожидать, очень низкий, раскатистый. Словно отдаленный гром прогремел.
Я смущенно отвечаю:
— Я не благородного происхождения. Незачем называть меня госпожой.
— Всякая девушка, которую встречает Чудище, для него прелестная госпожа, — поясняет Дюваль.
Чудище выпрямляется и отпускает мою руку.
— Не всякая, а лишь та, что не удирает от меня прочь, объятая ужасом, — произносит он с улыбкой.
Великан шутит и веселится, но выглядит это так, словно он ощеривается перед нападением. Как же мне нравится, что он, вместо того чтобы извиняться за свою наружность, предлагает ее тебе, точно вызов! Я тотчас проникаюсь теплым чувством к этому человеку.
Количество французов, убитых им в прошлой кампании, лишь возвышает его в моих глазах. Более того — мне отлично известно, что в дни Безумной войны именно его беспримерное мужество зажгло сердца тысяч крестьян. Вооружившись кто чем — вилами, топорами, серпами, заточенными лопатами, — они пошли в ополчение и в итоге выдворили французов из нашей страны. Если бы не вдохновенные деяния Чудища и не доблесть крестьян, быть бы нам сейчас под захватчиками.
— Садись, дружище! — Дюваль приглашает рыцаря за стол и подсаживается к нему. — А я и не ждал, что ты так скоро вернешься, да еще и разыщешь меня здесь.
Их глаза встречаются, и один спрашивает без слов, другой так же отвечает.
— Мы просто подоспели ко времени, — вслух произносит Бенабик и велит хозяину принести еще кружку.
Тот с явной радостью обслуживает живую легенду, явившуюся под его кров.
— «Мы»? Что, и де Лорнэй здесь? — спрашивает Дюваль.
— Ну конечно! Мы, знаешь ли, бросили монетку, и ему выпало устраивать лошадей.
— Это и есть де Лорнэй? — спрашиваю я, заметив мужчину, как раз входящего в комнату.
Он тоже очень высокого роста, правда, примерно с Дюваля — куда ему против богатырской стати Варохского Чудища! — и тоже одет в потертую, запыленную кожу. Но на том всякое сходство между ними и кончается. В противоположность Бенабику, это едва ли не прекраснейший из мужчин. Он подобен архангелу, спустившемуся с небес. Красавец движется к нашему столу, сопровождаемый целой свитой служанок, готовых бегом исполнять малейшую его просьбу. Мне становится противно, и я опускаю взгляд в кружку с вином.
Дюваль поднимается ему навстречу, а я замечаю, что Чудище пристально следит за выражением моего лица.
— Неужели тебе не по сердцу красота де Лорнэя, прелестная госпожа? — спрашивает он.
Я морщу нос:
— Я не охотница до красивых мужчин, господин мой.
Он одаряет меня оскалом жуткого хищника и поднимает кружку.
— Так и знал, что мы столкуемся! — говорит он и выпивает вино.
Я тепло улыбаюсь в ответ и делаю то же самое.
Когда Дюваль представляет меня де Лорнэю, тот не делает попытки поцеловать мою руку и не называет госпожой. Он, кажется, вообще едва замечает меня. Чудище опять склоняется к моему уху:
— Прошу тебя, не обращай внимания на повадки рыцаря Аморны.
Я поспешно вскидываю глаза: как-то де Лорнэй примет подобную колкость? Сдается мне, назвать посвященного рыцаря «рыцарем Аморны», то есть простым юбочником, — значит нанести ему тягчайшее оскорбление! Однако де Лорнэй лишь бросает на Чудище слегка раздраженный взгляд и усаживается за стол. Нам живо приносят еще вина и бокалы, после чего хозяин прогоняет млеющих девушек на кухню и оставляет нас ужинать.
Де Лорнэй тянется к кувшину и спрашивает:
— Ну так что? Отыскал тебя Раннион?
Дюваль осуждающе косится в мою сторону и отвечает:
— Нет, к сожалению. Его постигла беда. Он скончался прежде, чем мы успели переговорить.
Рука де Лорнэя замирает над кружкой.
— Это что, правда?
Дюваль мрачно кивает. Я не отрываю глаз от тарелки, очень стараясь ни в коей мере не выглядеть той самой «бедой», и напоминаю себе, что на самом деле не совершила ничего плохого. Я лишь позволила святому Мортейну направлять свою руку.
— Что же с ним стряслось? — спрашивает де Лорнэй.
Дюваль лишь отмахивается:
— Лучше вы расскажите, как оказались здесь. Я-то думал, вас надолго задержат в Бресте дела.
Де Лорнэй и Чудище переглядываются.
— Барона мы там не застали, он выехал в Геранд, на державный созыв, — отвечает Бенабик. — Собственно, и мы едем туда же.
— Что?.. — спрашивает Дюваль.
Я впервые вижу его настолько растерянным.
Чудище хмурит брови:
— Разве ты не хочешь, чтобы и мы там были? Мы решили, что тебе не повредит наша поддержка.
— Да нет. Я просто не знал, что будет державный созыв. Герцогиня вроде не собиралась созывать всех баронов, пока не выработает решение, которое с ними можно было бы обсудить. Ты правда уверен?
— Вполне. Весть о созыве достигла Бреста как раз к тому времени, когда мы сошли с корабля. На пергаменте была печать Тайного совета.
Дюваль делает большой глоток вина, ни дать ни взять нуждаясь в подкреплении сил.
— Это может означать только одно, — говорит он. — Кто-то из советников презрел пожелания государыни и сам объявил созыв.
Если это так, то последствия могут быть очень и очень серьезными. За столом воцаряется тишина.
— Быть может, она просто передумала? — невольно спрашиваю я.
Дюваль смотрит на меня так, словно успел начисто забыть о моем присутствии.
— Нет, — отвечает он тихо.
Де Лорнэй принимается разглядывать меня, точно какую-то диковину.
— Ну и выбрал же ты времечко роман закрутить, — говорит он Дювалю.
Тот отвечает:
— Девица Рьенн доводится мне не возлюбленной, а кузиной. Попрошу вас обходиться с ней соответственно!
В его голосе звучит явственное предупреждение, и я против воли испытываю теплую благодарность.
Темные брови де Лорнэя изумленно лезут на лоб:
— Кузина?
— Кузина, — почти рычит Дюваль. — И я везу ее ко двору!
— Зачем? — слегка присвистнув, осведомляется де Лорнэй. — Сплетни и кривотолки плодить?
Белые зубы Дюваля сверкают в улыбке.
— А хотя бы и за этим, — говорит он. — Впрочем, ваши новости все в корне меняют. Идем-ка на боковую, чтобы завтра выехать на рассвете!
Он поднимается и сверху вниз глядит на меня.
Оказывается, ужин кончен, мне пора уходить. На случай, если я чего-то не поняла, он подает мне руку.
Я прищуриваю глаза. Он что думает — что я не раскусила его план? Я, значит, буду тихо сидеть у себя в комнате, пока он тут с приятелями вершит судьбы королевств и предателей изобличает? Не пойдет! То есть пускай его думает, будто я безропотно повинуюсь!
— Конечно, мой господин, — говорю я с кроткой улыбкой.
Поднимаюсь и желаю всем доброй ночи. Дюваль ведет меня в мою комнату, и я следую за ним, точно послушная дурочка, с соответствующим выражением на лице. В дверях он вежливо желает мне спокойной ночи и откланивается. Затворив дверь, я припадаю к ней ухом и некоторое время прислушиваюсь. Убедившись, что он и вправду ушел, я сквозь щелку выглядываю в коридор. Там никого нет.