res publica[266], а во-вторых, – к правителю.
Обращение к правителю разворачивается в диалогической форме. Хотя лицо, к которому обращаются, долгое время угадывается лишь в общих чертах, все же в отдельных местах снова и снова встречаются совершенно определенные указания на Нерона как адресата послания. Рассказчик вживается в роль советника молодого императора. Если Август стал мягким только в старости, то Нерон, говорится в тексте, мог бы быть таким с самого начала своего правления. Кроме того, риторическая стратегия Сенеки контрфактична. Так, философ восхваляет показную мягкость нового императора, прекрасно зная, что тот уже доказал свою готовность прибегнуть к насилию, убив своего брата и законного наследника престола Британника[267]. С самого начала в тексте появляются понятные сравнения: например, в первой главе упоминается правитель-тиран, который хочет запугать своих подчиненных целенаправленной жестокостью и таким образом утвердить свою власть. Однако в конечном счете речь идет о понимании господства, столь же распространенном, сколь и неявном. Эта вымышленная речь, пусть даже и в скрытом виде, по-видимому, также имеет диалогическую структуру. Сенека использует стратегию двойного дна: он представляет Нерону безымянного тирана в качестве устрашающего примера и предполагает, что Нерон хотел бы стать копией этого властителя. В то же время советник как будто хочет сказать молодому правителю: действительно ли ты хочешь стать тем жестоким тираном, которого я описываю в этом тексте? Он как бы предлагает зеркало Нерону, чтобы направить его нарциссизм в иное русло, чем у жестокого правителя, который появляется на страницах трактата.
В этой связи также показательно понимание масс как подобия и дополнения правителя: они, если можно так сказать, образуют биотоп неограниченного господства, ведь для того, чтобы обеспечить свою власть, нужно снова и снова разжигать конфликты – это касается как античности, так и постмодернистских лидеров «нелиберальной демократии». В постоянной агрессии, направленной против других, в медийном зрелище со сценами жестокости властитель – уже в античности – сливается с массами, над которыми он господствует.
Возможно, из тактических соображений Сенека уступает и признает абсолютную власть правителя вообще и Нерона в частности, но призывает его использовать ее умеренно. По мнению античного философа, гипертрофия абсолютной власти означает бесконтрольное распоряжение жизнью и смертью подданных и целых народов, а также применение и использование вооруженной силы по собственному произволу. В этом месте очевидно возникает некоторое противоречие, поскольку если господство «абсолютно», то оно никак не контролируется извне, в противном случае оно не абсолютно.
Для того чтобы разрешить это противоречие, философ ставит на место внешнего контроля, подобного тому, который существовал в эпоху римской res publica, внутренний контроль, который в идеале полностью заменяет первый. Соответственно, в этом неоднозначном и неясном фрагменте подчеркивается необходимость самоконтроля: следует сдерживать порывы гнева, нетерпение, неистовство, стремление к славе. Эта умеренность – «жесткость держу в ножнах, но милосердие в готовности»[268] – как раз то, чему Нерон фактически не следует.
Это не мешает автору в противовес фактам восхвалять «своего» императора, подчеркивая мягкость и невинность, которые сделают его, превзошедшего в этом Августа, образцом идеального правителя. Чтобы убедить императора в его мнимой доброте, Сенека должен разобраться с распространенным представлением о господстве. Оно гласит, что мягкость поддерживает плохое, а также может рассматриваться как признак и проявление слабости.
После этого Сенека вводит три темы, которые рассматриваются далее. Первая касается состояния человека, conditio humana, вторая – природы кротости, а третья – укрепления этой добродетели. Последнее, вероятно (далее в сохранившемся фрагментарно тексте это не раскрыто), достигается упражнением, то есть путем реализации своего рода терапевтической программы, в рамках которой человек учится соответствующим образом сдерживать, направлять и контролировать свои аффекты. Сенека, возможно, первый мыслитель, который прямо и непосредственно рассматривает феномен жестокости. Он делает это в опасной для жизни ситуации, поскольку его адресат – непредсказуемый властитель, ставший уже для своих современников – читателей трактата – воплощением жестокости и своего рода поучительным примером. Решение проблемы у Сенеки полностью рационалистично: он уповает на силу воли, которая контролирует и ограничивает жестокие импульсы.
III. Риски жестокого обращения
Человек как общественное существо нуждается в мягкости, с которой рука об руку идут любовь к миру и преодоление собственного эгоизма. Эта добродетель, в отличие от жестокости, создает социальные связи между людьми. Crudelitas, напротив, разрывает их и тем самым разделяет людей[269]. Правителю, который олицетворяет народ, в особенности надлежит проявлять милосердие, поскольку в его руках оно является «спасительной силой». Сенека представляет правителя в образе врача. В противоположность этому жестокость рассматривается как «тлетворное могущество». Быть жестоким – значит «быть сильным во вред»[270]. Мягкий правитель здесь предстает как добрый бог над людьми. Его господство основано не на страхе и ненависти людей к нему: наоборот, они с радостью отдают свои жизни за него, ведь он объединяет народ[271]. Сенека прибегает к популярному в античности органическому сравнению с гармонией тела и души, где тело – это народ, а душа – император. Метафора тела, в которой мудрый бог становится добрым врачом, а последний – главой общества, устраняет разницу между врачом и правителем, а значит, снимает и проблему власти, которая в случае политического господства имеет совершенно иной характер, чем в медицине. Существует качественное различие между потенциальной властью над жизнью и смертью подданных в политическом смысле и борьбой врача за жизнь отдельного человека.
Только благодаря милосердию подданные могут поставить общественное благо выше своих частных интересов[272]. Однако мягкое обращение с людьми для правителя означает также разумную самозащиту, бережливое отношение к своим ресурсам и сдерживание аффектов. Мягкость как сублимация и экономия влечений, направленная против жестокости, составляет ядро, а равно и основу искусства управления, которое является одновременно искусством жизни и умеренности. Вместе со способностью приглушать и смягчать аффекты и страсти в игру вступают другие добродетели: спокойствие, счастье, мир и отстраненность от эмоций. Прежде всего здесь упоминается ira – гнев и ярость, которым Сенека посвятит отдельное сочинение. «Дикий, непреклонный гнев» наименее приличен (decet) императору: «Он [правитель. – В. М.-Ф.] с отрадой смотрит на полезных и добропорядочных граждан, других же оставляет […]: тех ценит, этих допускает [patiatur]»[273]. В трактате «О гневе» со ссылкой на Аристотеля Сенека представляет гнев как «неудержимое желание» воздать болью за боль (cupiditatem doloris responendi)[274]. В этом месте философ ставит гнев и месть в один ряд с жестокостью: отсюда понятно, что он считает последнюю не результатом расчета, то есть чем-то вроде наказания[275], а скорее сугубо аффективным поведением.
В восьмой главе трактата «О милосердии» автор обращается к правителю – который возмущен перспективой неожиданно оказаться в роли слуги, лишенного «вольности в речах»[276], – на «ты», напрямую, при этом не называя его по имени. С одной стороны, кажется, что он обладает властью распоряжаться людьми, приближающей его к богам; с другой стороны, выясняется, что он может сохранить свою власть, только если будет служить обществу. Он делает это благодаря удерживающей его от совершения насилия снисходительности, которая как бы запрещает ему тираническое поведение: «Ты прикован к своей вершине»[277]. В этом месте происходит резкое и парадоксальное изменение, ведь правителю, как никому другому, не дозволены частная жизнь или гнев. Поэтому, в отличие от своих подданных, он подчиняется специальным ограничениям; его речь спокойна и по необходимости слышна всем. Можно сказать, что идеальным правителем был бы философ-стоик, поскольку успешное и этически положительное господство возможно только на основе самообладания и самоконтроля.
Crudelitas, однако, опасна еще и потому, что в виде мести приводит в действие механизмы насилия, которые невозможно остановить. В итоге месть приводит не к стабильному существованию в страхе и ужасе, а, напротив, запускает спираль, которая заканчивается смертью самого жестокого правителя.
В девятой главе Сенека развивает свой тезис о возможных рисках для сохранения власти и упоминает молодого Августа, прародителя Imperium Romanum[278]. Сенека приводит историю Цинны и его заговора против Цезаря Августа. Вместо того чтобы отомстить, Цезарь помиловал злоумышленника и, по совету своей жены Ливии, проявил милосердие, тем самым завоевав на всю жизнь расположение преданного ему человека. Если призыв к самоконтролю был философско-этическим аргументом, то эта ссылка носит прагматико-экономический характер. В отличие от жестокости, такое поведение «выгодно». Здесь Сенека проявляет совершенно непоследовательную мягкость.