[373]. Суть в том, что тем, кто в этом участвует, совершаемое ими насилие представляется божественным деянием, и потому оно может быть исполнено без угрызений совести. В этом отношении жертва и связанный с ней дискурс оправдывают преступников. С психологической точки зрения огонь мести отражает внутреннее состояние Камбиса.
При этом Геродот даже ставит правителю своеобразный медицинский диагноз, указывая на вспыльчивость царя, его пьянство и эпилептические припадки. Тираном движет страх, что окружающие хотят его убить, – ситуация, знакомая нам из анализа личности Туглака у Канетти и Баттуты. Это придает жестокости нереалистичный оттенок.
Особенностью этой формы жестокости является то, что она следует логике роста, как и власть, которой она в определенной степени служит. Жестокость трудно сдержать, поскольку одно разрушительное действие с необходимостью влечет за собой другое, еще более безобразное. Целенаправленное насилие – близкое фрейдовскому влечению к смерти[374] – очень скоро направляется против собственной семьи, людей и, наконец, против самого себя. Поэтому, окидывая взглядом историю XX века, можно сказать, что гитлеровский Третий рейх с самого начала был смертельно опасным предприятием, идущим к своей гибели[375].
В случае с Камбисом за убийством брата-соперника следует череда злодеяний. Сначала обезумевший правитель принуждает двоих своих сестер к кровосмешению и убивает третью. Войдя во вкус, он распоряжается убить сына своего самого преданного министра и тем самым устанавливает режим беспрецедентного террора. В этот момент его бывший наставник, Крез, призывает его к сдержанности и самоконтролю. Лишенный власти царь в изгнании напоминает жестокому персидскому правителю о мужской добродетели – самообладании. Он обвиняет его в беззаконных убийствах невинных людей и детей. Это не только морально неприемлемо, но и контрпродуктивно в смысле сохранения собственной власти, экологии управления: «Если и дальше будешь так поступать, то берегись, как бы персы не восстали против тебя»[376]. В ответ Камбис угрожает Крезу немедленной смертью.
Конфликт разгорается уже после того, как царь принуждает свою сестру к кровосмешению. Своим поведением он фактически призывает королевских судей к действию. Выясняется, что его власть не абсолютна, несмотря на его фантазии о всемогуществе. В конце концов, есть суд, который должен совершать правосудие даже в ситуации страха перед правителем. Поэтому царь спрашивает, нет ли закона, разрешающего вступать в брак с сестрами. На это коллегия дает правителю «честный и прямой ответ»: соблюдая собственную безопасность, судьи отвечают, что они нашли другой закон, который позволяет царю делать все что угодно[377]. Дипломатичный ответ неоднозначен: правитель может решить, какому закону будет следовать, обычаю или притязанию на исключительную власть и господство, для которого обычай всегда остается угрозой. Камбис переживает восстание группы мидийских вельмож и умирает преждевременно, при обстоятельствах, очень напоминающих смерть священного теленка Аписа, которого царь убил, чтобы унизить своих противников, – от раны в бедро. Так искупается преступление в рамках нарратива, построенного с позиции жертвы.
VIII. Жестокость как компенсация чувства неполноценности
У персидского царя и индийского султана, помимо прочего, есть одна общая черта: как и Туглак, Камбис не был особенно успешным военачальником, если не считать египетской кампании. Целостность его империи не раз оказывалась под угрозой изнутри и извне, что вызывало у Камбиса нарциссическое недовольство и страх, что он может потерять трон. Реакцией на это была эскалация насилия, объявление своего рода чрезвычайного положения. Однако насилие, развязанное им, создало угрозу для его власти.
В горизонте мышления его биографа Геродота – задолго до стоиков – возникает идея о том, что агрессию нужно использовать умеренно и при необходимости, уважая свои и чужие обычаи и по возможности избегая мести. Изречение Солона о том, что никого нельзя назвать счастливым при жизни, можно интерпретировать как принцип благоразумия. Судьба, которую один готовит другому, лишая его всех материальных и нематериальных благ, в итоге может совершенно неожиданно постигнуть его самого.
Относительно «ориентализма» Геродота следует сказать, что он существенно отличается от современного, например в версии Эдварда Саида. В «Истории» проводится разделение между греками и варварами. Тем не менее в представлении Геродота, помимо койне[378], у греков и их восточных и южных соседей существует достаточно общих черт, точек соприкосновения и обмена. Культуры, знакомые Геродоту, обладают сходными чертами. Греческий путешественник пытается объяснить насилие Камбиса на личностном уровне как акт, который, говоря современным языком, выходит за рамки монополии на насилие древних империй и цивилизаций. С одной стороны, применение насилия необходимо для установления власти над большими территориями, но, с другой стороны, такая экономика жестокости, особенно когда она превращается в агрессивный, вызывающий страх акционизм, может иметь дестабилизиризующее влияние. Таким образом на примере передовой цивилизации Ближнего Востока Геродот показывает нам хрупкость власти. Это можно связать с проведенным Ханной Арендт различием между властью и насилием. Власть статична, она обладает структурой и пространственной организацией, а насилие процессуально, динамично и имеет темпоральный характер. В результате оба явления могут вступать в противоречие друг с другом. Насилие в тексте представлено огнем, который Канетти считал столь важным для масс, – тем огнем, который, по словам Геродота, египтяне сравнивали со всепоглощающим зверем, хищником, который не успокоится, пока не утолит свой голод. По этой причине испытание огнем иногда кажется очень опасным для холодной силы. Функционально жестокость находится посередине между этими двумя полюсами: мы представили ее как расчетливую и намеренную, но в ней явно присутствует элемент огня. То, в какой степени она стабилизирует или дестабилизирует власть, зависит от контекста и стратегических расчетов правителя. Образы Нерона и Камбиса, чьи поступки опасно выбиваются из логики цивилизованного господства, созвучны нашему времени. В произвольности их действий, в пренебрежении общественными нормами своего времени и нарушении границ проявляется то, что делает их современными: нигилистическое желание уничтожить других и вместе с тем тенденция к саморазрушению. Возможно, они принадлежат к числу наиболее проблемных правителей в мировой истории.
IX. Кровавая корона: Шекспир
Обратимся к другому европейскому региону и автору, который в своих драмах тонко раскрыл природу власти.
То, что безудержная жажда власти – это не исключительно «восточная» черта, доказывает переработанная Шекспиром история англо-шотландских отношений, с ее династической борьбой и интригами, в которой великий драматург особенно выделяет тему расчетливого использования власти и насилия. В литературно-театральном мире Шекспира мнимо стабильное господство достигается только расправой и предательством, из-за чего каждый правитель живет в постоянном страхе перед обманом тех, кто сидит вокруг чаши власти. «Макбет» начинается с измены соперника в борьбе за королевскую власть в Шотландии. Пьеса Шекспира – это история слабого короля, который неосознанно стремится передать бразды правления другим. Начинается старая игра за власть. Тот, кто недавно был верным помощником, очень скоро становится тайным противником короля. За свою верность Макбет получает от короля Дункана титул кавдорского тана. Одновременно он обдумывает свержение слабого правителя. В то время как он колеблется, леди Макбет полна решимости не упустить шанс и исполнить предсказание трех прорицательниц (ведьм) о том, что Макбет придет к власти любой ценой. Пророчество также можно интерпретировать как выражение желания самого Макбета взойти на трон и обрести королевскую власть.
Интересно, что, по крайней мере в начале, движущей силой смертоносных событий является женщина. Показательно и то, что она презирает своего мужа за его нерешительность, говоря с ним и о нем самом довольно снисходительно:
Да, ты гламисский и кавдорский тан
И будешь тем, что рок сулил, но слишком
Пропитан молоком сердечных чувств,
Чтоб действовать. Ты полон честолюбья.
Но ты б хотел, не замаравши рук,
Возвыситься и согрешить безгрешно.
Мошенничать не станешь ты в игре,
Но выигрыш бесчестный ты присвоишь[379].
Прежде всего, примечательно, что здесь жена отказывает своему мужу в решающем качестве мужественности, а уже через несколько мгновений сама заявляет о своем бесстрашии и мужестве. В этом кроется угроза со стороны женщины: она не признает его мужчиной в полной мере, потому что ему не хватает жесткости, которая, как представляется, необходима для достижения королевской власти[380]. Хотя правила игры за власть не подразумевают этого, козырь оказывается в руках женщины. Если Макбет отважится совершить шаг к власти, то он заслужит ее полное признание, любовь и восхищение. А это как раз и есть то, от чего зависит слабый мужчина в шекспировской драме, ведь королевская власть в этом gender trouble[381] – самый драгоценный дар, который он должен преподнести своей жене. Он должен доказать, что достоин ее, причем с самого начала становится ясно, что этот будущий король «на мгновение» слишком слаб, чтобы противостоять энергии женщины. Маловероятно, что в итоге он одержит победу. Шекспир представляет нам потенциального правителя, которым на самом д