— А знаешь, мне не кажется, что это был именно он, я имею в виду именно мужчина.
— Ведь голова была вся в пыли. Ты что и пол смогла установить?
— У нее были длинные волосы…
— В наше время это еще ни о чем не говорит.
— …и еще серьга — знаешь, такая жадеитовая подвеска с петелькой из медной проволоки, которая проходит насквозь.
— Ты просто фантазируешь, моя дорогая.
— Я? Нет, я знаю, о чем говорю. Более того, мне показалось, что это была белая женщина.
— А сколько веснушек у нее на носу, ты не подсчитала?
— Знаешь, мне не очень хочется шутить по такому поводу.
— Мне тоже. Ну так что, возвращаемся? Нет, не возвращаемся, потому что здесь нет места для разворота, да и вообще, мы просто не отыщем то самое место. Мы уже полсотни долин пересекли, и мне они все кажутся на одно лицо. Кроме того, не уверен, что для подобных маневров нам хватит бензина. Понятия не имею, сколько миль вообще еще можно будет проехать на этом драндулете.
— Ты как-то сказал мне, что если у человека находится сразу несколько оправданий, значит, на самом деле у него нет ни одного.
— О’кей, значит, у меня вообще нет никакого оправдания. Но назад мы не вернемся! — Он яростно закусил мундштук и снова полез за спичками. — Вот доберемся до отеля, там и будем заниматься всевозможными выяснениями. Если окажется, что объявлен розыск какого-то человека, сразу же сообщим им о голове. В противном же случае молчание — золото. Ты согласна?
— А что, если это случилось совсем недавно? Ведь в таком случае вообще не будет никакого розыска.
— Прошу тебя предоставить мне возможность вести подобные переговоры. Но сначала давай до отеля доберемся. Можешь ты оказать мне такую услугу?
— Ничего другого мне не остается — я же не знаю их языка.
Гордон понимал, что на лучшее он мог и не рассчитывать. Жена всегда любила оставлять свое мнение недосказанным, так что если впоследствии выяснится, что он оказался не прав, всегда можно будет заявить о своих былых сомнениях.
На кого мы вообще сейчас похожи-то? На пару индейцев, что ли? Как в том старом анекдоте: мужчина с женщиной приезжают в отель, хотят снять номер, а портье спрашивает, сделали ли они предварительный заказ…
Слишком много мыслей… Напряженных мыслей… И все лишь для того, чтобы забыть про то кошмарное видение на дороге. Сейчас Гордону уже хотелось, чтобы они тогда остановились, он бы вышел из машины, поднял с земли окровавленную голову, заглянул в ее глаза и произнес: «Синтия, дорогая, кто же это учудил с тобой такое?»
Энн никогда бы этого не поняла. Даже не захотела бы понять. Совершенно неприспособлена к жестоким реалиям современной жизни. Все существование — сплошная беготня по кругу: дом — школа — церковь — семья. Не жизнь, а прямо игра в салочки — хлопнул последнего по спине, остановился, довольный собой, и тут подходит к тебе сам Господь Бог и жмет руку, поздравляя с победой…
Впрочем, он вынужден был признать, что из обширного (как ему казалось сейчас, оглядываясь назад) списка подходящих девушек выбрал именно ее лишь потому, что у Энн всегда были аккуратно обернуты учебники и она никогда не опаздывала на занятия. Сам же он всегда был неповоротливым неряхой. С другой стороны, контрасты всегда притягивали Гордона. Черное — белое, синоним — антоним. Она была высокая, стройная и гибкая пепельная блондинка; он же — коренастый и черноволосый. Женясь на ней, он воображал себе некое уравновешенное, сбалансированное супружество, в худшем случае — постоянное перетягивание каната, в середине которого маячило нечто, именуемое «авторитетом»; и все же вся его неуемная жажда наслаждений не стоила и выеденного яйца по сравнению с ее терпеливой логикой. Решение любой жизненной проблемы могло быть либо возвышенным, либо примитивно заземленным для Гордона, зато Энн твердо стояла обеими ногами на грешной земле. Взять хотя бы ежегодный отпуск. «Лето можно будет использовать для каких-то случайных заработков, а раз в семь лет уходить в творческий отпуск…» — так решил Гордон. Однако каждое лето он снова и снова ремонтировал их дом, а первый же «творческий отпуск» был потрачен на строительство домика на берегу озера.
Внезапный скрежет послышался откуда-то со стороны левого заднего колеса. Несколько мгновений Гордон напряженно вслушивался, но потом решил, что, скорее всего, бампер за что-то задел и вообще, вряд ли они серьезно рискуют застрять в этой Богом покинутой местности. В машине было жарко, душно, но окна открывать все равно было нельзя — пыль, проникающая внутрь, мельчайшая, похожая на пудру, она просачивалась в узкие зазоры окон и дверей. Гордон чувствовал, как она забивает ему нос, сухой, горьковато — щелочной коркой покрывает потрескавшиеся губы. Гордон закрыл глаза и попытался представить себе стоящий на берегу моря отель, каким ему описал его Норваль: зеленые лужайки, громадный плавательный бассейн, залитые солнцем балконы и… низкие, очень низкие цены абсолютно на все. Но на ум то и дело приходили мысли о той самой голове и о том, как аккуратно был сделан разрез, проходивший как раз под кадыком…
Машина дернулась, резко подскочила, снова грохнулась оземь, отчего Гордон с силой лязгнул зубами. С пола поднялось облачко пыли. Выглянув в окно, он увидел, что они пересекали высохший ручей — один из множества попавшихся за последние семь часов на их пути.
— Гордон…
Повернувшись, он увидел круглые стекла очков Энн, в которых отражался свет фар. Спрятавшиеся за ними глаза были распахнуты широко, тревожно.
— Что случилось? — спросил он.
— Там, под кустом… я увидела чью-то ногу… или…
Он почувствовал, как сердце словно остановилось, а потом забилось с удвоенной быстротой. — Где?
— Когда мы только начинали переезжать через ручей.
— Что же ты не остановилась?
— Сама не знаю.
— А может, это просто корень какого-нибудь дерева?
— Я видела ногу!
— О черт! Ну ладно, не будем спорить. Останови машину и начни сдавать назад.
— Я не могу! Я даже на нашей собственной не могу ехать задним ходом, а тем более на этой развалюхе.
— Ну что, ты хочешь, чтобы я сел за руль?
— Я хочу лишь одного, чтобы мы как можно скорее добрались до места. Я не хочу сдавать назад, не хочу разворачиваться, вообще ничего не хочу. Я хочу лишь убраться куда-нибудь подальше… с этой… дороги!
«Так зачем же ты мне тогда сказала про эту ногу?»
— подумал он, но решил промолчать. Сейчас Энн казалась ему маленькой девочкой, готовой в любую минуту разреветься. Да и сам он тоже, откровенно говоря, нервничал. В этом месте ветки деревьев образовали сплошной колючий коридор, зажав их машину с двух сторон. Вперед тоже было видно ярдов на двадцать, не больше. Когда машина стала заходить на поворот, Гордон затаил дыхание, готовый в любой момент увидеть ацтекского священника, который сжимает в руках окровавленный нож из вулканического стекла и вырезает сердце из обезглавленного тела… Что и говорить, жутковатое видение…
Он невольно напрягся, когда мотор закашлял, зачихал, затем перешел на натужное рычание — они как раз подъезжали к крутому берегу ручья. Его взгляд невольно упал на стрелку датчика бензобака: стрелка застыла на нуле. Таким образом, вопрос о возвращении решился сам собой. Впрочем, как и о дальнейшем продвижении вперед, хотя в глубине души он надеялся на то, что бензина в баке все же больше, чем показывает датчик, просто крутизна склона слила все остатки жидкости к заднему краю…
Из его груди вырвался вздох облегчения, когда машина наконец выкарабкалась на вершину оврага и чуть накренилась перед началом очередной ложбины. Стрелка датчика соскользнула с нуля и остановилась на одной восьмой бака.
Через минуту послышался голос Энн. — Пожалуй, ты был прав. Скорее всего, это лишь какая-то кривая коряга.
Он внезапно насторожился. — Понятно. А голова?
— Ну… кокосовый орех.
— А может, тыква? В одной сказке журавлю с неба показалось, что он видит голову, а на самом деле это оказалась тыква.
— Несколько секунд полной тишины, лишь слышны удары сердец.
— Здесь не растут тыквы.
— Кокосы, кстати, тоже.
— Но ведь грузовики-то у них есть. Он мог свалиться с грузовика.
— А волосы откуда на нем появились?
— На кокосах есть волосы — что-то вроде того.
— Жадеитовые серьги тоже?
— О Гордон, прошу тебя, ради Бога!.. Мы что, весь отпуск будем пережевывать одно и то же?
— Как знать, может, это меньшее из двух зол.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. — Он взял в рот трубку и стиснул зубами мундштук. Заявление Энн насчет того, что она не видела ногу, убедило Гордона в том, что на самом деле она ее все же видела и сейчас была настолько потрясена увиденным, что хотела во что бы то ни стало уйти от жуткой реальности этих сменяющих друг друга открытий.
Что же до его ремарки насчет меньшего из двух зол, то он хотел сказать лишь то, что с превеликим удовольствием сидел бы сейчас в комфортабельном номере отеля и пережевывал бы подробности этой интригующей тайны. Больше же всего его страшила неожиданная развязка. У него возникло такое ощущение, будто голова стала всего лишь своего рода началом целой вереницы событий, подобно тому, как первый удар грома предвещает надвигающийся ливень…
И вот они приближались к еще одному треклятому оврагу. Чуть вдалеке на фоне растрескавшегося от времени базальтового дна Гордон разглядел какой-то предмет, показавшийся ему кривой корягой, отходящей от одного из гладкоствольных эвкалиптов, которые в изобилии произрастали вдоль русел пересыхающих ручьев и речушек. По крайней мере, он надеялся на то, что так оно и есть. Даже когда машина пересекала высохшее русло, он продолжал грызть мундштук трубки и молча молиться о том, чтобы острый угол в середине сука на самом деле не оказался локтевым или коленным суставом человеческой конечности… и чтобы эти согнутые отростки являлись всего лишь короткими корешками дерева, хотя их и было ровно пять…