нутрь. Следом за ним в будку ворвался ветер — он чуть колыхнул трубку, повернул ее вокруг оси. Немного не доставая до пола, она покачивалась как раз в том месте, где должна была находиться голова человка. Почти бесстрастным взглядом Джон окинул одежду и сразу понял, кому принадлежали эти окровавленные лохмотья.
Вот уж поистине грандиозный заголовок для первой полосы газеты, которую представлял Арон Роуз.
Рука Везерби протянулась было к трубке, чтобы набрать номер полицейского участка, когда его вдруг захлестнула волна безудержной ярости. Он ненавидел самого себя. Глядя сейчас на свою собственную, как бы безжизненную руку, словно молившую о помощи, Везерби с неведомой ранее силой почувствовал презрение к себе — чувство это было отчасти спасительным, ибо помогло ему сохранить ясность мышления. Он вышел из будки и позволил двери, мягко стукнувшись о ногу Роуза, медленно закрыться, после чего принялся внимательно осматривать почву у тропы. Следы были, и он пошел по ним. Сейчас Везерби не соблюдал никакой предосторожности. Его охватила страсть, осторожность не составляла самую главную ее часть, и дело было даже не в том, что он боялся умереть — просто ему надо было выжить, чтобы самому нанести роковой удар. На сей раз он не допустил ни одной ошибки. Охотник совершает промашку только тогда, когда раздумывает.
Следы вели вдоль кустарника, почти точно по тому же пути, по которому совсем недавно шел Везерби, только в обратном направлении. Мозг охотника машинально отметил, что хищник то и дело низко припадал к земле, особенно когда передвигался с высокой скоростью. На каком-то отрезке дороги Везерби совершенно отчетливо видел цепочку следов, но затем она, как и в прошлые разы, неожиданно оборвалась. Охотник не стал долго раздумывать и сразу же двинулся дальше. Он увидел сломанный стебелек травинки, примятый мох и тут же — едва заметный отпечаток человеческой ноги. Теперь перед ним ясно открылась вся картина. И он невольно поразился, что не смог разглядеть ее раньше. Сейчас он почти не смотрел на следы, ноги вели его прямо, и он точно знал, куда именно направляется…
Байрон ждал.
Он сидел рядом с домом, но Везерби не пошел по дорожке, а приблизился со стороны деревянного сарая. Луна высвечивала затвор его ружья. Байрон встал и улыбнулся, отчего лицо его приобрело странное выражение; казалось, что он почувствовал даже какое-то облегчение.
— Как тихо ты подкрался, — проговорил он и аккуратно приставил к стене топор, который до этого сжимал в руке. — А то я уже начал сомневаться, что ты вообще придешь.
Везерби молчал.
— Скачки были великолепные. Жалко, что ты пропустил такое зрелище. На одном из препятствий произошла заминка — две лошади погибли, а жокей сломал ключицу. У одной кобылы сломался позвоночник, и она лежала, мучилась, бедняга, пока они ее не накрыли тентом — чтобы публика не видела, как ее пристреливают. Ну, чем не зарисовка с нашего мира, ты не находишь?
— Где оно, Байрон?
— Ты о чем, Джон?
— Я не знаю, что именно оно из себя представляет, но хочу его увидеть. Я совершенно спокоен, и, если понадобится, готов убить даже тебя.
— Это хорошо. Но все же как получилось, что ты так долго не мог разобраться со следами? Надо было внимательнее исследовать их. Я знаю, что говорю, — сам же их прокладывал. А сегодня ты шел по следу или просто догадался?
— Мне кажется, я все это время знал, — покачал головой Везерби. Его ружье было обращено к земле, но с предохранителя он его все же снял. — Но сегодня я что-то почувствовал — возможно, именно то, на что ты намекал. И это было как магнит, который привел меня к тебе.
— Просто отголосок твоего былого мастерства, вот и все. Охотничий инстинкт, — в голосе Байрона слышалось уважение, даже неподдельное восхищение. — А ты понял, зачем мне все это?
— Догадался, на что нацелился твой потревоженный рассудок.
— Ты считаешь меня сумасшедшим? Но согласись: толковым, умным сумасшедшим. И я показал этим деревенским болванам, ради чего вообще стоит жить. Впрочем, не исключено, что они не заслуживали даже этого, — Байрон прислонился спиной к дому. Его ладонь чуть поигрывала рукояткой топора. — Если бы хоть у одного из них хватило смелости, я, возможно, сохранил бы ему жизнь. Впрочем, не уверен. Но этот страх, Джон! Видел бы ты, какой страх был в их глазах…
— Ты что, и от Хэйзел Лейк ожидал смелости?
— Ну какое это имеет значение? Ее смерть попросту нагнала на них еще больше страха, и больше ничего.
Палец Везерби не покидал спускового крючка. Но пока он не мог стрелять — не все вопросы были решены, да и для себя самого он не все еще определил.
— Ну, и что по-твоему это было? — спросил Байрон.
— Когда именно?
— О, ты даже до этого додумался? Похвально. Разумеется, следы двух ног проложил я сам. Что может быть проще: взять несколько когтей с лап своих трофеев и прикрепить их к старым башмакам. Проще простого, но, согласись, довольно изобретательно. Вас же именно это сбило с толку, так ведь? Полумедведь — полулев. А те, другие следы, — ты забыл, что встречал их?
Сейчас Везерби вспомнил все — возможно, потому что не особенно старался вспомнить.
— Росомаха?
— Отлично, Джон, просто отлично! Помнишь, как мы вместе изучали ее следы? Лет десять, наверное, минуло, а? Ты еще сказал тогда, что росомаху никогда не приручить. Да, непросто это сделать. Одну мне так и пришлось все время держать в клетке, чтобы хоть как-то укротить. Впрочем, я всегда умел находить общий язык с дикими животными. Разумеется, приручил я ее далеко не полностью. Просто постарался опуститься до ее уровня развития. И она усвоила, что без меня ей не выжить, а потому на охоту мы выходили с ней как бы на равных.
— Бог мой!.. — только и мог выдавить Везерби.
— А в клетку теперь она заходит почти добровольно, — добавил Байрон. — Правда, после очередного убийства очень возбуждается, так что приходится повозиться, но я все же ухитряюсь. Ну, видишь, как все просто? Рука Байрона сжала топорище, но Везерби почти не обратил на это внимания.
— А сейчас, Джон, позволь мне задать тебе вопрос… что ты намерен делать?
Байрон стоял ровно, чуть подогнув колени. Казалось, все происходящее доставляет ему громадное удовлетворение.
— Шансов у тебя никаких, — сказал Везерби.
— Я не об этом. Ты же знаешь, что меня ничем не испугать. Возможно, в этом смысле я действительно сумасшедший. Но это приятное безумие, должен тебе сказать. И мне так хотелось, чтобы ты пришел, Джон. Как знать, может, ты единственный человек на земле, который мог бы хоть как-то противостоять мне. И меня так задело, когда я увидел происшедшую с тобой перемену. Ну так как, Джон, хватит у тебя сноровки? Попытаешься убить меня? Или сообщишь в полицию? Как много в тебе осталось от человека, которого я когда-то знал?
— Не мне судить об этом, — проговорил Везерби. — Думаю, вполне достаточно.
— Пошли я покажу тебе моего маленького кровожадного друга, — сказал Байрон, неожиданно отталкиваясь от стены. Топор он оставил на прежнем месте, и это резкое движение не осталось без внимания со стороны Везерби. Байрон прошел мимо него, совсем близко, и Везерби машинально прикинул, в какое место между этими широкими плечами должна войти пуля, чтобы вызвать мгновенную смерть. Он двинулся следом за Байроном. Тот распахнул двери в подвал и стал спускаться в темноту. Везерби не отставал ни на шаг.
Внизу было темно, и на какое-то мгновение Джон упустил Байрона из виду. Затем вспыхнул свет. Росомаха зарычала из своей клетки, мгновенно заполнив небольшое пространство подвала характерным запахом. Пятнадцать килограммов когтей, клыков и клокочущей ярости. Она перевела свой ужасный взгляд на Везерби. Тот не мог оторвать взгляд от маленького чудовища, способного вселить страх в медведя — гризли и обратить в бегство стаю волков, Байрон стоял рядом с клеткой. По лицу его снова блуждала улыбка. Наконец Джон с трудом оторвался от гипнотического взгляда зверя и посмотрел на Байрона, точнее, куда-то за его спину, и тут же почувствовал острый приступ тошноты.
Со стены остекленевшими глазами взирали на него три человеческие головы, аккуратно прикрепленные к дубовым дощечкам; их губы растянулись в неестественном, почти злобном оскале. Еще одна голова — человека, который был знаком Везерби и всегда вызывал у него симпатию, подвешенная за продернутый сквозь череп крюк, свисала с потолка. Голова Арона Роуза медленно повернулась вокруг своей оси, пока не остановилась лицом к Джону, представ перед ним во всем своем ужасном обличье, с подсыхающими каплями крови, которые вытекали из обрубленной шеи. Рядом с глоткой плоть разрывал белеющий осколок кости. Байрон сделал широкий жест.
— Мои трофеи.
Улыбка сошла с его лица. Он присел на корточки рядом с клеткой, держа пальцы на задвижке. Росомаха подалась было вперед, инстинктивно выдвинув когтистые лапы, но потом, почувствовав прикосновение пальцев Байрона к лоснящейся шее, неохотно отдернула их обратно.
— Ну так как?
Везерби молчал.
— Она быстро бегает, Джон. Возможно, на один выстрел у тебя времени хватит. Но я ведь тоже достаточно проворен.
— Не здесь, — сказал Везерби. Брови Байрона изогнулись дугой.
Везерби знал, что ему делать, что он просто не мог не сделать — невзирая на то, кто прав или виноват, и — если на то пошло — чем все это грозит ему самому.
Везерби нажал рычажок — гильзы выскочили из патронника ружья и запрыгали по цементному полу. Он сосчитал удары — как и Байрон, — потом вогнал новые патроны.
— Два? — спросил Байрон.
— Веди своего друга.
— А, вот как… Значит, я недооценил тебя, Джон.
Байрон продолжал гладить шею росомахи. Везерби отказывался верить, что столь злобное и свирепое животное вообще можно было ласкать. Но Байрон действительно был больше, чем человек. Или меньше, чем животное. Росомаха терлась о его руку, но взгляд ее был постоянно обращен на Везерби; челюсти зловеще клацали в напряженном ожидании.