— До встречи.
Тони повел Андриса через пустырь, мимо какой-то дикой стройки, а потом они вдруг попали в совершенно чудный старый райончик, где мостовые были мощены булыжником и невидимо дребезжал трамвай, а вторые и последующие этажи серых надежных домов прятались в роскошных кронах вековых вязов. Над перекрестком впереди висел светофор, и выглядел он здесь нелепо, как в лесу, на лужайке. Какое-то пространство вне времени — точно так же все выглядело до войны, и вскоре после нее, когда смыли со стен плакаты патриотического содержания, и в любой год с тех пор и по сегодняшний день, и завтра все будет то же, и послезавтра… Это продолжалось до перекрестка — там, на перекрестке, время врезалось в тишину и забвение, потому что справа открылся вид на трехуровневую транспортную развязку с мельтешением цветов и форм, а слева, совсем рядом, возникли многоэтажные корпуса университетских зданий; сверху же лег сытый баритонный рев идущего на посадку «Скайраннера». Они миновали перекресток, но среди старых домов и вязов их настигали брызги времени: из открытого окна вываливался рваный ритм «Поцелуя в строю»: «…и если не можешь тянуть носок — стой и смотри, как тянут другие — козлы! О-о, козлы!!!» На другой стороне улицы было маленькое кафе, и позади стойки светился цветной экран. Буфетчик в белой куртке сидел по эту сторону стойки на высоком табурете и тянул что-то через соломинку. Больше в кафе никого не было.
— Вот — Парковая, — сказал Тони на следующем перекрестке.
— А где же парк? — спросил Андрис.
— Был когда-то.
— Понятно…
Дом доктора отыскали без труда, поднялись, позвонили. Открыли сразу: неопределенных лет женщина, бесцветная, как моль, бесцветным голосом сказала: «Да, доктор ждет вас», провела в комнату, усадила. Доктор появился через минуту, поправляя галстук. «Так-так, — сказал он. — Чем обрадуете?» Андрис сказал, чем. А теперь, продолжал он, надо сделать так, чтобы я получил формальное право представлять ваши интересы. Оформим поручение и заверим у нотариуса. И еще: вы ошиблись относительно того, что преступления против вас не совершено или что оно недоказуемо. Ваши права защищены патентом, и препятствовать вам в осуществлении этих прав — значит, совершать преступление, предусмотренное статьей четыреста девяностой, пункт третий, Гражданского кодекса. Можете подавать в суд, требовать компенсацию. В исходе процесса нет сомнений. «Мне не хотелось бы этого делать, — сказал доктор. — Долго и трудно объяснять, но я хотел бы покончить с этим делом в частном порядке». Хорошо, согласился Андрис. Но угрожать ему передачей дела в суд я могу? «Да, — нерешительно сказал доктор. — Да, только… Да». На том и порешим, сказал Андрис. Идемте к нотариусу.
У нотариуса они пробыли полчаса. В результате Андрис положил в бумажник бланк, на котором значилось следующее: «Бернард Б.Хаммунсен поручает Андрису Т.Ольвику представлять свои интересы в деле обеспечения прав на охраняемую патентом деятельность: Андрис Т.Ольвик является единоличным и полномочным представителем Бернарда Б.Хаммунсена во всех инстанциях, а также в суде. Поручение дано на срок со второго октября двухтысячного года по первое декабря двухтысячного года. Подпись. Подпись. Печать. Подпись нотариуса, заверяющая печать. Печать, заверяющая подпись нотариуса. Дата. Время». Все.
Попрощавшись с доктором — до вечера, — Андрис нацелился идти в полицейское управление, но тут Тони начал зевать и всячески намекать на то, что вечером у него важное деловое свидание, которое может оказать решающее влияние на весь ход операции, и надо бы вздремнуть, чтобы быть в форме; довод железный, тем более, что до полицейского управления отсюда можно легко и непринужденно доехать на автобусе — шесть остановок…
— На откатников пойдете? — спросил Тони, уже повернувшийся, чтобы уходить.
— Наверное, — сказал Андрис. — Посмотрим, как дела будут.
— Обязательно сходите, — сказал Тони. — Такого нигде больше не увидите.
— Ну, мало ли чего я не увижу, — возразил Андрис. — Я вот всю жизнь мечтал на жирафа взглянуть — не получается пока.
— Это куда смешнее жирафа, — сказал Тони.
— Постараюсь сходить, — сказал Андрис. — Где увидимся?
— У меня ключ, — сказал Тони.
— Ладно, — сказал Андрис. — Ни пуха.
Тони пошел по тротуару, и Андрис с какой-то неясной тревогой стал смотреть ему в спину… обернется, подумал он — все будет хорошо. Тони обернулся и слабо махнул рукой. Ну вот, подумал Андрис. Все действительно будет хорошо.
У двери с надписью «Профессор Василе А.Радулеску, ДЧАН» Андрис остановился, одернул пиджак и сделал попытку поправить несуществующий галстук. В приемной навстречу ему из-за стола всплыло и развернулось воздушно-бело-розовое создание, вызывающее какие-то ароматные кондитерские ассоциации. Впрочем, зубки у создания были акульи: оно так вцепилось в Андриса, кто он и откуда, что ему пришлось поднапрячься, чтобы не уронить маску. В конце концов выяснилось: профессор сейчас занят, у него люди, и принять господина Ольвика он сможет не раньше, чем через час.
— Хорошо, — согласился Андрис. — А не подскажете вы мне, где бы я мог найти госпожу Сомерс?
— В подвале, — сказало создание. — Или в двести шестнадцатой, там они тоже иногда бывают.
В подвале, простонал про себя Андрис. Это рок. Он выходил из кабинета, когда в него кто-то врезался. Это как раз и была летящая куда-то госпожа Сомерс.
— Здравствуйте, — сказал Андрис.
— О, боже, — сказала она. — Спаситель. Извините, ради бога. Я — страшно срочно… Здравствуйте. Ох… — она пробежала руками по халату, ощупывая карманы. — Вы не торопитесь?
— Нет, — Андрис невольно улыбнулся.
— Тогда спускайтесь в двести шестнадцатую, я через десять минут… — и умчалась.
Двести шестнадцатая — угловая с окнами в две стены — сияла легкостью и пустотой. Было в ней что-то от больничного холла. Белые занавески и пластиковые стулья — зверски неудобные. Стиль «стерил». Не в стиле был только букет белых хризантем в черной вазе. На одном из стульев сидел молодой — лет двадцати пяти — человек в кремовом костюме и листал журнал.
— Вы к Марине? — спросил он Андриса.
— Да, — кивнул Андрис.
— Тогда придется подождать. Она сказала, что скоро придет.
Лицо молодого человека было не то странное, не то знакомое. Всматриваться было неудобно, не всматриваться — трудно.
— Что у вас сегодня за беготня по коридорам? — спросил Андрис для того, чтобы иметь легальную возможность задержаться взглядом на его лице.
— Не у нас, — сказал молодой человек. — Я тут посетитель. По интеркому объявили, чтобы все, кто имеет отношение к чему-то там, я не понял, собрались в демонстрационном зале.
— А я думал, это у них стиль работы, — сказал Андрис. Он понял, что в лице молодого человека привлекло внимание: у него не было бровей. Отекшие веки…
— Это не вы выступаете вместе с Мариной? — спросил Андрис.
— Да, я, — сказал молодой человек. — А вы?
— Был вчера в том подвале.
— Но!.. Просто какое-то безумие…
Безумие, подумал Андрис. Сукин ты сын, сам-то ты полез наверх… не в числе первых, правда — вон, морда обгорела… Ладно. Могло быть хуже.
— Могло быть хуже, — сказал он вслух.
— Этим можно утешаться? — спросил молодой человек.
— А почему нет? Вас как зовут?
— Меня? Дан. Вообще-то — полностью — Даниил. Но все зовут Дан. Я привык. А что?
— Ничего. Меня — Андрис.
— Да, конечно… знаете — я проснулся — не могу поверить, что все это было. Лицо горит… а поверить не могу. Прибежал к Марине, а она смеется. Представляете?
— Она и там хорошо держалась.
— Она вообще ничего не боится. Ничего абсолютно. Я не представляю, как это может быть.
— Ну, так, наверное, не бывает — чтобы ничего.
— Я вам клянусь! Говорят, у нее отец был мутантом.
— И что?
— Потому она ничего не боится.
— А вы?
— Что — я?
— Боитесь?
— Наверное. Как без этого?
— Да, конечно…
— Хотел предложить ей новый ангажемент — сказала, что будет ждать, когда восстановят ту арматуру. Не понимаю.
— Может быть, хочет передохнуть?
— Ну, что вы. От этого не отдыхают. Вы же не отдыхаете от дыхания.
— А это — действительно как дыхание?
— Как дыхание. Как вино. Нет, как вода. Вода тоже пьянит. Как бег. Кто умеет это делать — никогда не сможет остановиться.
— Заманчиво. А как можно узнать, есть способность или нет?
— У вас уже нет. Ни у кого нет, кто старше тридцати. В смысле, кто не успел начать до тридцати. Мимика беднеет, да и воображение уже не то. Отвердеваете. Лучше всего начинать выявлять способности с детства — лет с двух, с трех…
— А зачем?
— Как зачем? Это же такое счастье…
Он улыбнулся — улыбнулся сам себе — и Андрису стало неловко, что он видел эту улыбку.
Звонко распахнулась дверь, и влетела Марина — подхваченная ветром… распахнулась дверь — и вплыла Марина, медленно и плавно… распахнулась дверь… дверь распахивалась, и Марина входила, влетала, вступала в свои владения — бесконечно, как повтор кадра… Андрис мотнул головой, чтобы побороть наваждение — Марина стояла перед ним, весело улыбаясь:
— Господа! Только что пришло сообщение: в Принстоне подтверждены наши опыты — все без исключения! — по… впрочем, вы все равно ни черта не поймете… впрочем, я сама ни черта не понимаю — по крайней мере, не понимаю, во что это выльется. Что-то очень большое…
— А все-таки? — спросил Андрис.
— Ну… подтверждено, что гравитационное поле живых тканей всегда модулировано… то есть… Вот что — давайте пить шампанское. Берегла для другого случая, но уж больно хорош повод. Не каждый день… Кто умеет открывать? — она вскочила на стул, достала со шкафа газетный сверток, разворошила его — там оказалась светлая бутылка с бело-зеленой этикеткой и зеленоватой фольгой на пробке. — Тебе не дам, — сказала Марина Дану, — я помню, как ты разливал у Важиков…
— Давайте я, — сказал Андрис. — У меня есть кой-какой опыт.