Она отворила незапертую дверь и влетела в домик с порывом ветра, угрожавшего опрокинуть ветхое строение. Крик изумления и страха раздался внутри, но Кристина не обратила на него внимания и собрала все свои силы, чтобы закрыть дверь, отталкиваемую бурей. Ей это удалось – она могла наконец считать себя в безопасности: в человеческом жилище, под защитой людей, получавших от нее жалованье.
XI Осада
Домик главного меркоарского лесничего был так же беден внутри, как самая жалкая крестьянская хижина. Мебель была стара и ветха, хотя содержалась опрятно заботливой хозяйкой. Впрочем, темнота была так глубока в ту минуту, что эти подробности можно было заметить только при блеске молнии.
Особа, вскрикнувшая при входе мадемуазель де Баржак, была молодая девушка, худощавая и болезненная. Она была одета в какую-то нелепую длинную юбку, старый полосатый казакин, ноги ее были босы. Дочь главного лесничего Фаржо при дневном свете вряд ли кто-то назвал бы красавицей, но сейчас, изредка освещаемое вспышками молний, ее бледное, печальное лицо казалось каким-то особенно одухотворенным. Она была похожа на призрак девушки, загубившей себя от несчастной любви.
Когда вошла графиня де Баржак, Марион сильно испугалась: она не ожидала чьего бы то ни было появления в этот час. Девушка с удивлением и беспокойством смотрела на Кристину, которая упала на скамейку, не сказав ни слова.
Наконец Марион узнала, кто так бесцеремонно ворвался к ней.
– Боже мой, это наша барышня! – вскричала она, всплеснув руками. – Кто бы этого ожидал?.. Ах, сударыня, что с вами случилось?
Кристина начала понемногу успокаиваться и машинально приводила в порядок свою одежду – первая забота женщины, когда она опомнится.
– Да, это я, Марион, – отвечала она прерывающимся голосом, – гроза… за мной гнались… отец твой дома?
– Нет.
– Стало быть, ты здесь одна?
– Одна… как всегда.
Это было сказано спокойно, но очень печально. Кристина была еще слишком поглощена мыслями о своих преследователях, чтобы заметить ее интонацию.
– В таком случае, – продолжила она, – поспеши запереть все двери в доме… За мной могут прийти сюда… Скорее, скорее!
Марион, без сомнения, давно привыкшая к бесстрастному повиновению, поспешила исполнить это приказание. Она сначала заперла главную дверь, потом, перейдя в другую комнату, закрыла другую дверь, находившуюся с задней стороны дома. В эту минуту гроза усилилась, дождь, гром и ветер бушевали, и хотя окна были закрыты, стекла в них дребезжали, как будто вот-вот должны были разбиться.
Марион, вернувшись, увидела, что молодая госпожа дрожит.
– Извините, – сказала она, – вы озябли и промокли, а я и не подумала…
Она взяла из угла связку хвороста и бросила в печь; скоро яркое пламя осветило комнату. Бедная девушка продолжала в замешательстве:
– Если добрая барышня удостоила наш дом такой чести, мне бы следовало, может быть, предложить ей чего-нибудь перекусить… молока… вина… но у меня нет ничего…
– Благодарю, – рассеянно отвечала Кристина, – мне довольно и стакана воды.
Марион схватила с полки старый оловянный стакан, который долго вытирала полотенцем, а потом наполнила водой и почтительно подала Кристине, опорожнившей его разом.
– Марион, – спросила графиня, – а где твой отец? Я не видела его на охоте сегодня.
– Он уже давно должен воротиться, но, думаю, увидев приближающуюся грозу, остался где-то в деревне. Он ходил в замок повидаться с фронтенакским приором.
– Чего же он хотел от приора? – недовольно спросила Кристина. – Если он хотел просить его о какой-нибудь милости, не лучше ли ему было прямо обратиться ко мне?
– Вы слишком добры, – отвечала Марион, униженно кланяясь, – мой отец не имеет привычки давать мне отчет в своих поступках.
Кристина не отвечала; она прислушивалась уже не к разговору, а к шуму снаружи.
– Сударыня, – робко спросила Марион после минутного молчания, – вы сейчас сказали, что кто-то испугал вас в лесу. Кто же осмелился напасть на вас в вашем собственном поместье?
– Один опасный сумасшедший, которого я прогнала с моей земли, но который, как оказалось, и не подумал уходить… Ты должна его знать, Марион. Это бывший протеже твоего отца, и я подозреваю, что Фаржо покровительствует ему, несмотря на мой запрет.
– Боже мой, добрая барышня, неужели вы рассердили Жанно?
– Может быть; сегодня я прогнала его из его шалаша в овраге Вепря; сумасшедший он или нет, а никто не ослушается безнаказанно моих приказаний… Сегодня, когда я одна блуждала по лесу вследствие одного происшествия, о котором ты узнаешь после, я встретила этого человека вместе с ужасным зверем… и тот, и другой преследовали меня до нашего домика.
Марион была сильно напугана.
– Вы рассердили Жанно, – повторила она. – А мы одни! И отец мой не возвращается!
Она снова удостоверилась, заперты ли двери и ставни.
– Отчего вы так испуганы, Марион? – спросила Кристина, испугавшись в свою очередь. – Чего мы можем опасаться здесь?
– Я не знаю, но Жанно совсем не похож на других людей… Я хотела бы, чтобы мой отец вернулся, я хотела бы, чтобы вы сами были в безопасности в Меркоарском замке.
– Разве Жанно причинил какой-нибудь вред твоему отцу или тебе?
– Никакого; он знает нас давно. Но когда им овладевает бешенство, как сегодня… Да защитит нас небо, неужели у нас мало огорчений?
– Признайся, Марион, – продолжала графиня де Баржак строгим тоном, – твой отец покровительствует этому сумасшедшему старику и позволяет ему без моего ведома жить в моих владениях?
– Ну да, сударыня; но заклинаю вас, не браните моего отца за это… Жанно был нашим пастухом, когда мы жили в Варина; хотя рассудок его помрачился с тех пор, ему нельзя отказать в сострадании. Притом мой отец уверяет, что Жанно знает очень важные вещи, и поэтому он его щадит. Когда этот несчастный сумасшедший возвратился сюда два месяца тому назад, отец мой не стал выгонять его и запретил другим лесничим делать это. Жанно не зол, когда он в здравом рассудке, только он едва говорит и все прячется. Притом он живет на воздухе, неизвестно каким образом, все прячется и не просит ничего. Мы его видим здесь иногда, но…
Она остановилась. Среди шума бури вдали ей послышался дикий крик.
– Что это такое? – обеспокоенно спросила она. – Мне показалось… но нет, нет это свищет ветер в высоких деревьях… какая ужасная погода!
Они обе замолчали; дом трещал и стонал, как будто хотел опрокинуться от усилия рассвирепевших стихий.
– Итак, – сказала наконец графиня де Баржак. – Зубастый Жанно приходит иногда в ваш домик?
– Да, да, барышня, и ужасно меня пугает… Когда он приходит в отсутствие моего отца, я прячусь на чердаке. Потому что он смотрит на меня с таким видом…
– Я знаю этот взгляд, – сказала Кристина, побледнев при одном воспоминании, – но, милая Марион, объясни мне, зачем за Жанно следует волк, которого называют жеводанским зверем, и почему этот зверь не причиняет ему никакого вреда и, по-видимому, весьма доволен такой дружбой?
– Что вы говорите? – спросила Марион с искренним удивлением. – Я ничего об этом не знаю. Правда, Жанно в припадках сумасшествия воображает себя волком; эта мысль пришла к нему в голову, когда он пас свое стадо в горах, и я сама видела, как он бегал на четвереньках в лесу… Но, Боже мой, как может христианин жить в обществе жеводанского зверя?
– Я сама это видела, Марион, и никогда в жизни не забуду этой встречи… Да, да, – прибавила Кристина мрачным тоном, – во многих отношениях нынешний день оставит в моей памяти неизгладимые следы.
Снова наступило молчание.
– Я вспомнила теперь, – продолжала наконец Марион, – что Жанно, прежде чем лишился рассудка, слыл здесь колдуном и заколдовывал животных. В то время он сделал ручным волчонка, которого нашел в лесу, и этот волчонок бегал за ним везде, как собака. Мой отец и другие лесничие заставили Жанно избавиться от его воспитанника, который был утоплен или убит из ружья, право, не знаю хорошенько; но с того времени Жанно вполне мог приручить другого дикого зверя.
– А откуда знать, – сказала Кристина, пораженная какой-то идеей, – точно ли был убит этот волчонок? Не успел ли Жанно обмануть лесничих; может быть, его воспитанник вырос и теперь… Это предположение объяснило бы странные вещи, поразившие меня, и я почти уверена…
– Шш… послушайте! – прошептала Марион, прижимая палец к губам.
На этот раз на некотором расстоянии от дома внятно послышался вой, громкий, повелительный; ему вторил другой вой, более хриплый, менее твердый, неловко подражавший первому.
– Мы погибли, – прошептала Марион, едва дыша.
– Этот адский зверь нашел мой след, несмотря на грозу и эти потоки воды, – сказала Кристина, почти настолько же взволнованная. – О, если бы у меня было оружие!
Ружье Фаржо висело над камином, и Кристина схватила его с жадностью. Но ружье ленивого и беззаботного лесничего было заржавевшим и незаряженным. Напрасно Кристина просила поискать пули; бедная Марион, обезумев от испуга, не понимала ее.
Между тем вой приближался. Вдруг кто-то сильно постучал в дверь; в то же время острые когти вонзились в деревянную дверь, но она не подалась, и глухой голос сказал:
– Это волки… волки хотят войти… Отвори, Марион, отвори скорее, или волки съедят тебя!
Марион, неспособная ни говорить, ни двигаться, прижималась к Кристине; та, безмолвная и сама дрожащая, скоро отказалась от приготовлений к обороне, которую считала бесполезной.
Удары и царапанье продолжались с возрастающим бешенством. Враги попытались даже прорыть ход под дверью; вынимали землю и камни, и в отверстии осажденные увидели толстую, мохнатую лапу с мощными когтями. Однако земля была слишком каменистой, а дверь – достаточно прочной. Тогда человек и волк, переменив тактику, стали ходить вокруг хижины, отыскивая слабые места и надеясь проломить где-нибудь стену. Слышно было, как они ударяли в заднюю дверь хижины, как дергали каждый ставень. Положение девушек становилось отчаянным. Глубокая темнота, окружавшая их, отсветы молний сквозь щели ставней, шум дождя, временами – заунывный вой, и удары в стены, в двери, в запертые ставни – все это обрушилось на них, как один цельный кошмар, как страшный сон, который никак не заканчивался п