— Верно! — весело проговорил главком. — А чего такой грустный?
— Отца на днях похоронил... — Майор сделал паузу. — Фронтовая рана дала о себе знать. Был он не из робких, мой батя. Орден ему вручал сам Блюхер.
— Где его ранило?
Майор на секунду потемнел лицом, но губы разжал:
— В тридцать девятом на Халхин-Голе. Мина его шарахнула. — Он вынул из кармана бумажник, извлёк из него фотокарточку, на которой с бойцами был заснят маршал Блюхер у окопа.
— Третий слева мой отец! — пояснил майор. — А было это в тридцать седьмом, за два года до его гибели. Я берегу эту карточку.
— Правильно делаешь, майор, — одобрил Василевский. — Память об отце что бальзам на душу... Ну, а теперь прошу в пять часов соединить меня с адмиралом Юмашевым.
Козырнув, майор ушёл. Генерал Иванов произнёс:
— Отчаянный парень, я бы на его месте не рисковал. Блюхер — враг народа!
— Ты в это веришь?
— Да!
— Ну-ну... — Василевский помолчал. — Знаешь, Семён Павлович, я сам чуть не влип в историю. Сталин в целях маскировки от японских лазутчиков предложил мне ехать на Дальний Восток генерал-полковником, а то, мол, потеряем маршала. А я возьми и скажи, что одного маршала мы уже там потеряли. Сталин помрачнел. «Вы о маршале Блюхере?» — спросил он. «Да, — отвечаю, — о нем». Сказал, а у самого мурашки по спине ползут. Но вождь проговорил, что невелика потеря: в тридцать восьмом японцы напали на нас в районе озера Хасан и Блюхер не смог дать им достойный отпор. Так-то, Семён Павлович, — подытожил главком.
— Вождь у нас крут, но вас он ценит, потому-то всё обошлось...
Его голос прервал звонок аппарата ВЧ.
— Как у вас дела, товарищ Васильев (псевдоним Василевского)?
Главком доложил, что на Приморском направлении армия генерала Чистякова при поддержке кораблей флота начала штурм японских укреплений на границе с Кореей, а авиация бомбит северокорейские порты. Потоплено несколько японских боевых кораблей. Освобождён корейский город Юки; морские десантники захватили Расин, днём позже — Сейсин. Дорога японских войск к морю отрезана!
— Что у генерала Пуркаева? — осведомился Верховный.
— Я только что говорил с ним по телефону, — сказал Василевский. — Его войска форсировали Амур и продвигаются к городам Цзямусы и Цицикар. Нами сделано главное, товарищ Сталин: мы расчленили Квантунскую армию и теперь она неспособна сопротивляться!
— Вам известно, что правительство Японии объявило о капитуляции? — спросил Верховный. — Подал в отставку кабинет премьера Судзуки?
— Да, мне это известно, — ответил Василевский. — Радисты-перехватчики штаба фиксируют все приказы японцев. Меня волнует другое. Император объявил о капитуляции, но приказа своим войскам не отдал, и те продолжают упорно сопротивляться. Они хотят выиграть время, чтобы снова собрать в кулак свои разбитые части и бросить их против нас, — подчеркнул главком.
— Вашу тревогу разделяю, — быстро отозвался Верховный. — Мы кое-что срочно предпримем. Скажите, как наши войска встретили сообщение об атомной бомбардировке американцами городов Хиросимы и Нагасаки?
— Если честно, то без всякого восторга, — ответил Василевский. — В этих городах нет ни войск, ни военных объектов, так что бомбардировке подверглось мирное население. Я бы назвал это варварством со стороны наших союзников, и к разгрому Квантунской армии оно не имеет никакого отношения!
— Правильно мыслите, товарищ Васильев! — весело отозвался Сталин. — Это атомный шантаж против Советского Союза: дескать, господа русские, будьте более сговорчивы, ибо у нас есть атомное оружие. Но у президента США Трумена из этого ничего не получится.
После разговора с Верховным на душе у Василевского отлегло. Он окликнул адъютанта:
— Павел, накрывай на стол, есть хочу как волк!
На другой день в советской печати было опубликовано разъяснение Генерального штаба Красной Армии, в котором указывалось, что действительной капитуляции вооружённых сил Японии нет, для этого «император должен отдать приказ своим вооружённым силам прекратить боевые действия и сложить оружие».
«Теперь генерал Ямада наверняка поймёт, что у него один выход — капитулировать!» — подумал Василевский. Он решил переговорить с командующими фронтами. Первым на его звонок откликнулся маршал Малиновский. Он был краток: войска «ведут упорные бои».
— Что же им ещё делать? — громче обычного спросил главком. — Ты давай мне конкретику, Родион Яковлевич!.. Конно-механизированная группа генерала Плиева, в которую входят и монгольские войска, выходит к Калгану и Ченде?.. Так, понял, дружище, это то, что надо!.. Нет, Родион Яковлевич, император сушит нам мозги. Ты правильно понял — наступать и наступать! Скорее вводи свои войска в районы Чанчунь и Мукден. Понял зачем? Тогда в Квантунскую армию с запада будет вбит гигантский клин наших войск!..
— Что и говорить, Малиновский — большой мастер по манёврам, — сказал генерал Иванов, когда главком умолк.
На связи — маршал Мерецков. Его войска, ломая сопротивление врага, продвигаются вперёд, а 35-я армия генерала Захватаева на рассвете вышла на железную дорогу Цзямусы—Тумынь в районе Боли. Теперь 4-я японская армия отрезана от своих главных сил!
— Я в курсе заявления Генштаба, товарищ Первый, — звучал в трубке голос Мерецкова. — Будем бить самураев, пока император не отдаст приказ капитулировать. Всё тут не так, как в боях с немцами. Их, бывало, накроешь артогнём, и они драпают. Залезут в окопы, как сурки в норы, и не выглядывают. А что делают самураи? Они обвязывают себя сумками с толом, ручными гранатами и бросаются под наши танки...
— Что-то вроде «живых мин»? — прервал его Василевский.
— Вот-вот, товарищ Первый, как есть «живые мины». В боях под станцией Мадаоши смертники подорвали до десятка наших танков. Честно скажу вам, опасные эти «живые мины»...
Василевский положил трубку на аппарат, и по его одухотворённому лицу генерал Иванов понял, что главком доволен тем, как идут боевые действия.
— Я тут на досуге кое-что подсчитал, и получилась любопытная цифра. — Начальник штаба хитро прищурил глаза.
— Что ещё за ребус, Семён Павлович? — не понял Василевский.
Тот достал из кармана свои записи, полистал их.
— Вот, нашёл! За тридцать четыре месяца пребывания в должности начальника Генштаба вы, Александр Михайлович, двадцать два месяца провели в войсках разных фронтов! Что, не верите? Тогда посчитайте сами. Я уже не говорю о том, что вы приняли непосредственное участие в Московской, Сталинградской и Курской битвах. И всюду — успех! Не кому-либо, а вам Ставка поручила командование войсками Дальнего Востока. Значит, ваш талант чего-то стоит...
Прав был генерал Иванов, но Василевский и слова не проронил. Для него работа на фронтах была штукой нелёгкой, но он никогда не чувствовал душевного гнёта, порой лишь остро и тягостно задумывался над тем, как перехитрить коварного врага, как навязать ему свою волю и взять над ним верх. Кажется, это у него получалось.
— Мне ещё не всё удалось сделать, — сказал он с грустинкой в голосе. — И ты, Семён Павлович, не обольщай меня. Вот разобьём Квантунскую армию, тогда можешь пожать мне руку. Ну, а твои цифры я, разумеется, запишу, авось пригодятся. — Он посмотрел на часы. — Что-то молчит Максим Алексеевич, а время связи с ним подошло.
— Странно, однако, — забеспокоился и начальник штаба. — За генералом Пуркаевым такого греха не замечалось.
Только он произнёс это, как генерал Пуркаев вышел на связь. «Голос весёлый, значит, у него всё в порядке», — подумал главком. Так оно и есть: шесть группировок войск надёжно прикрывают железную дорогу в Забайкалье от устья реки Шилки до устья Зеи; 2-я Краснознаменная армия генерала Терехина с Буреинского плато через Малый Хинган с боями продвигается в направлении Цицикара; 15-я армия генерала Мамонова на подступах к Харбину, хотя и встречает ожесточённое сопротивление врага...
— А что у генерала Черемисова? — прервал Пуркаева Василевский.
— Его 16-я армия наносит удар из Северного Сахалина по Южному и вот-вот завершит операцию, — пояснил Пуркаев. — Кто меня радует, так это авиация! Десятая воздушная армия генерала Жигарёва крепко поддерживает войска. От души пожал бы Павлу Фёдоровичу руку. Молодец! Опытнейший вояка! Что же касается приказа императора, товарищ Первый, то он меня ничуть не волнует.
— Как с потерями, Максим Алексеевич, они у тебя большие?
— Да нет, — глухо отозвался Пуркаев. — Раненых больше, чем убитых.
Дали связь с адмиралом Юмашевым. Переговорив с ним, Василевский подошёл к столу, склонился над картой.
— Я понял адмирала так: моряки и бойцы 25-й армии вышли на коммуникации японской 3-й армии, — сказал Александр Михайлович. — Если это так, то они отсекли войска 17-го японского фронта от 1-го фронта на побережье Японского моря?
— Вы не ошиблись! — улыбнулся начальник штаба Иванов. — Это большой успех моряков и армейцев 25-й армии. А с захватом Сейсинской военно-морской базы полностью нарушилась оборона японской армии на Приморском направлении!..
Василевский маленькими глотками отпивал чай, а сам размышлял. В памяти всплыли дни подготовки к Маньчжурской операции в Ставке. Сталин говорил ему, что командующий Квантунской армией генерал Ямада опасный вояка, ни в чём не уступает ему начальник штаба генерал Хата.
— Вы, надеюсь, помните, что Хата был в посольстве Японии в Москве военным атташе? И не один год. По словам Берия, Хата — кадровый разведчик. Долгое время наши люди вели за ним наблюдение, но им так и не удалось добыть на него компромат, чтобы выслать из СССР. — Сталин попыхтел трубкой. — Победа над Японией нам очень нужна, товарищ Василевский. Тогда мы сохраним существующее положение Монгольской Народной Республики, вернём себе Южный Сахалин и порт Дальний, восстановим аренду на Порт-Артур в качестве военно-морской базы СССР и совместно с Китаем будем эксплуатировать Китайско-Восточную и Южно-Маньчжурскую железные дороги. К нам перейдут и Курильские острова. И Рузвельт и Черчилль наши условия безоговорочно приняли, только бы мы разгромили Квантунскую армию.