— А кому в тюрьме сладко? — усмехнулась Даша. — Но хватит слёз, сестрёнка, возьми себя в руки. Вон Маша ушла и тоже чуть не заплакала...
Настя немного успокоилась. Она сняла с себя белую блузку и надела светло-коричневый шерстяной свитер.
— А что Оскар, придёт сюда? — спросила Настя.
— Должен прийти. У него большое горе. Недавно он похоронил свою жену Галину Сергеевну.
— А что с ней случилось? — напружинилась Настя.
— Она ушла на фронт, и в бою под Истрой её тяжело ранило осколком мины. Сделали операцию, но спасти не удалось...
Помолчали. Настя подошла к кроватке. Маша уже спала.
— Кто её отец? Ты мне так и не написала!
— Я давно ждала, когда ты спросишь! — улыбнулась Даша. — Где её отец? На службе!
— Ты его любишь?
— Очень люблю! — призналась Даша. — Даже и теперь не верится, что он принадлежит мне... — Она хотела сказать ещё что-то в этом духе, но дверь распахнулась, и в гостиную вошёл Оскар. — Вот он мой муж и отец Маши! — воскликнула Даша и стала помогать ему снимать шинель. — Я так ждала тебя, Оскар! Пришлось одной идти на вокзал.
Кальвин подошёл к Насте и поцеловал её в щёку:
— С приездом, дорогая! Была на Лубянке?
— Не дали мне свидания с Азаром. — Голос у Насти дрогнул. — Уезжай, сказали, на свой далёкий Север. — Она помолчала. — А ты, значит, похоронил свою Галину Сергеевну?
— Да, Настя. И случилось всё так неожиданно...
— Я ей об этом уже рассказала, — подала голос Даша.
— Я рада за вас! — произнесла Настя с таким неподдельным чувством, что Оскар и Даша ничуть не засомневались в её искренности.
— Какие у тебя планы, Настя? — спросил Оскар. — Может, с неделю у нас поживёшь?
— Нет, через два-три дня уеду. Ребёнок-то мой на попечении чужих людей. Правда, есть там у меня кровинка...
— Кто он, твой помощник? — спросила Даша.
— А ты не догадалась? — Настя простодушно улыбнулась. — Фёдор Саврасов, мой двоюродный брат. Обижается на тебя, Даша, что ты не прислала ему ни одного письма с тех пор, как его снова призвали на военный флот. — Она взглянула на Оскара. — Ты Дашу не обижаешь?
Кальвин на миг смешался, застыл.
— Ты о чём, Настя? — только и спросил.
— Даша доверчивая, а ты с большим опытом в жизни, — пояснила свою мысль Настя. — Не всё получается у молодой жены, а ты можешь закапризничать.
— Я веду себя как кролик, не так ли, жёнушка?
— Хватит тебе, Настя, судачить, — одёрнула сестру Даша. Она взглянула на часы и стала одеваться. — Оскар, ты идёшь в редакцию? Я провожу тебя. Пока Маша спит, возьму её детское питание. Может, и ты со мной, Настя?
— Устала я, сестричка...
Настя легла на диван и почему-то вспомнила недавнюю встречу с командующим Северным флотом адмиралом Головко. Она призналась ему, что жить ей без мужа тяжко, что глаза её не просыхают от слёз.
— Нет его вины в чём-то, мне клялся! — Она чуть всплакнула, голос её дрожал. — Помогли бы вы ему выбраться из тюрьмы! Вы же сами хвалили его, признавали, что командир он хороший...
— Я занимаюсь вашим мужем, и его дело до сердечной боли меня тревожит, — признался адмирал. — Но пока тщетно! Мне дважды звонил из Генерального штаба генерал Василевский, и мы говорили об Азаре Петровиче. Товарищ Сталин хорошо знает Василевского, на него-то я и рассчитываю. Наберитесь терпения, подождите ещё немного.
— Я собралась в Москву на свидание с мужем...
— Может, не надо ехать? — сказал адмирал прямо. — Идёт следствие, и вряд ли вам разрешат с ним встречу.
«Зря его не послушалась, — подумала сейчас Настя. — Только посмеялись надо мной на Лубянке».
Так случилось, что у маршала Шапошникова неожиданно поднялась температура и прямо из Ставки он уехал домой. А через час после этого Василевского вызвал Верховный.
— Опять Бориса Михайловича прихватила болячка, — грустно сказал он. — Так что обязанности начальника Генштаба Ставка возложила на вас. — Заметив, как Василевский насупил лохматые брови, добавил: — Каждый может заболеть, но наше святое дело не должно от этого страдать. — Он сел за стол. — Вы молчите?
— Я всё понял, товарищ Сталин, тронут вашим доверием...
— Как дела у Конева на Калининском фронте? — прервал Верховный.
— Серьёзных проколов у него пока нет.
Сталин, помолчав, с нарочитой шутливостью спросил:
— Если у Конева ничего не получится, тогда мне придётся возглавить Калининский фронт. Как вы думаете, справлюсь? — Он посмотрел на Василевского бодро, расправил усы.
У Сталина было хорошее настроение, и Александр Михайлович подумал, что самое время замолвить словечко об Азаре Петровиче.
— Ну так как, справлюсь я с фронтом? — вновь спросил Верховный.
— Сначала надо подумать, кто сможет заменить вас на посту Верховного Главнокомандующего, а уж потом принимать под своё зоркое око фронт, — возразил Василевский. — Но, как исполняющий обязанности начальника Генштаба, считаю, что заменить вас некем.
— А вы хитрый! — Сталин погрозил ему пальцем. И тут, сам того не сознавая, Василевский вдруг сказал:
— На Лубянке в камере томится человек, который невиновен, а ему хотят состряпать дело!..
Видимо, смелость и прямота, с какой Василевский выплеснул эти слова, обескуражили вождя. Он побагровел, но спросил необычно тихо:
— Что ото значит?
Василевский успел опомниться, взял себя в руки:
— Простите, я погорячился... Дело тут такое. Летом прошлого года во время учений на Северном флоте был арестован командир корабля капитан третьего ранга Азар Петрович Кальвин...
— Кальвин? — прервал его Сталин. — Я уже слышал эту фамилию. Не он ли писал хвалебную статью о Климе Ворошилове?
— Тот Кальвин журналист, а я веду речь о командире корабля. Они родные братья.
— Один живёт в Москве и работает спецкором в газете, а другой на Северном флоте командир корабля?
— Был командиром, но уже больше года сидит на Лубянке, — пояснил Василевский. — Я знаю его с малых лет, он вырос на моих глазах, мечтал стать военным моряком и стал им. Сначала плавал на Балтике, потом перевёлся на Северный флот. Его корабль — лучший на флоте. И вдруг — арест!
— В чём его обвиняют?
— В связях с немецким агентом.
— Это серьёзно, — сухо произнёс вождь. — А вы считаете, что он невиновен?
— Да. Азар Кальвин — настоящий большевик!
— Чем вы докажете, что он невиновен? — строго спросил Сталин. — У вас есть какие-то факты?
— Нет у меня фактов, но я даю честное слово, что Азар Кальвин не способен на предательство! Он отличный минёр. Создал для флота прибор, с помощью которого морская торпеда сама находит цель и уничтожает её. У него талант минёра-конструктора. Сейчас бы ему в полную силу сражаться на море с фашистскими кораблями, а он сидит на Лубянке.
— И что вы хотите от меня? — усмехнулся Сталин.
— Пресечь беззаконие! Я очень прошу вас помочь...
— Хорошо, я разберусь, — сказал Сталин. — Но меня волнует больше фронт. Когда вы сможете выехать туда?
— Рано утром, если не возражаете.
— Поезжайте. Из штаба фронта дайте мне знать, как там дела.
Василевский ушёл, а Сталин невольно задумался. Недавно Берия докладывал ему о семье полковника Кальвина, но о его брате почему-то промолчал. В голове он вновь прокрутил свой недавний разговор с Лаврентием Павловичем. А пришёл к нему Берия поздно вечером.
— Мои люди нащупали в редакции центральной газеты журналиста, который пляшет под дудку наших врагов, — сказал Берия тихо, словно боялся, что его могут услышать другие. — В статьях этого журналиста есть крамола, и цензору приходится все его «открытия» вычёркивать. Под Москвой в оборонительных боях у Конева случилась заминка. И вот этот борзописец прислал в редакцию репортаж, где утверждал, что вина в неудачах на фронте на совести нашего высшего командования. Это значит — на твоей совести, как Верховного Главнокомандующего.
«Ишь куда метит! — усмехнулся в душе Сталин, но вопросов пока не задавал. А Берия, польщённый его вниманием, горячо продолжал:
— Когда цензор вычеркнул эти слова, журналист стал возражать: мол, он был на фронте, всё видел своими глазами. Ему бы но репортажи писать, а киркой мёрзлую землю долбить на Колыме!
— А ты арестуй этого борзописца и допроси по всей строгости. — Верховный улыбнулся, даже усы у него закачались.
— У него есть высокий покровитель, твой ближайший соратник...
— Кто такой? — Голос Сталина прозвучал резко, как выстрел.
— Журналист полковник Кальвин Оскар Петрович, тысяча восемьсот девяносто пятого года рождения, латыш. А его покровитель — генерал Василевский, друг детства. Оба родились и выросли в Кинешме. В Гражданскую воевали в одном полку. После войны Василевский остался служить в армии, а Кальвин пошёл учиться на журналиста.
Сталин устало откинулся на спинку кресла. А Берия продолжал:
— Я стал раскручивать это дело, и выяснилось, что сын Оскара Кальвина Пётр сначала учился в военно-морском училище в Ленинграде, потом его перевели в Морскую академию. И кто помог? Товарищ Василевский! Но вскоре этот отпрыск отколол номер — попросил отправить его на Северный флот: мол, он люто ненавидит фашистов и хочет с ними сражаться. И ему поверили! Теперь он плавает на подводной лодке. У меня возникла мысль: а не хочет ли Пётр в удобное время удрать с корабля? Норвежский берег рядом, а там — немцы. А из Норвегии ему прямая дорога во Францию!
— А что ему делать во Франции? — недоумённо повёл плечами Сталин.
— В этом-то как раз и вся соль! — улыбнулся Берия. — Его дед, отец Кальвина, живёт в Париже, бывший штабс-капитан царской армии. Воевал на стороне белых, вместе с Деникиным бежал за границу на английском корабле. Там, в Париже, он в свите генерала Деникина, а раньше, когда шла Гражданская война, служил в штабе битого генерала.