И Василевский доложил. Верховный, однако, всё воспринял спокойно.
— Я переговорю с маршалом Тимошенко, — коротко изрёк он.
Вскоре раздался звонок от Поскрёбышева:
— Борис Михайлович, пошлите, пожалуйста, к Хозяину Василевского.
— Понял, Александр Николаевич, сейчас он выедет, — ответил маршал.
Василевский прикрыл за собой массивную дверь. Сталин вскинул на него глаза.
— Маршал Тимошенко заявил, что принял все меры, чтобы локализовать войска Клейста.
— Вы требуете от нас говорить вам правду, так вот заявляю: в успех я не верю! — произнёс Василевский, ощущая, как гулко забилось сердце. Казалось, оно вот-вот вырвется из груди. — Обстановка для наших войск на Барвенковском выступе резко ухудшается. Об этом мне сообщил начальник штаба 57-й армии генерал Анисов. Разрешите, я отдам приказ командованию фронта прекратить Харьковскую операцию и повернуть нашу ударную группировку на юг для отпора врага?
— Не разрешаю! — резко ответил Сталин.
Ушёл от Верховного Василевский ни с чем. И вдруг поздно вечером в Генштаб ему позвонил... Хрущёв! Разговор был недолгим, но откровенным. Хрущёв признал, что ситуация для них сложилась опасная и надо прекратить наступление.
— С этой просьбой мы обратились к Верховному, но он слушать нас не стал. Говорит, сами заварили кашу, вот и расхлёбывайте. — Слышно было, как Никита Сергеевич кашлянул в кулак. — Плохи у нас дела, Александр Михайлович. Я прошу вас ещё раз доложить товарищу Сталину нашу просьбу, ибо армии несут большие потери.
— Разве я не пытался убедить Верховного?! — воскликнул Василевский. — Ещё как пытался, но вы с Тимошенко заявили, что Харьков освободите, а меня и слушать не желали. К сожалению, сейчас я лишён возможности помочь...
На другой день, 19 мая, немецкие войска, действовавшие на Барвенковском выступе, вышли в тыл нашим войскам, и лишь тогда Ставка прекратила Харьковскую операцию. Но время было потеряно, и вражеские танки нанесли тяжёлое поражение 9-й армии, затем ударили по тылам 6-й, 57-й армий и группы генерала Бобкина. Погибли многие командиры, погиб и друг Василевского генерал Анисов.
Вечером 25 июня Василевский прилетел в Москву и, наскоро поужинав, пригласил в Генштаб генерала Ванникова. Коренастый, широкоплечий, с лицом полным и открытым, он рывком шагнул в кабинет.
— Борис Львович, я только что с фронта, так закрутился, что ещё не поздравил вас с назначением на должность наркома боеприпасов. Так что поздравляю. — Василевский тепло пожал генералу руку.
— Лучше поздно, чем никогда! — весело хохотнул нарком.
— Как у вас с боеприпасами? Много и чего дадите фронтам?
— Прилично! У меня всё подсчитано. — Ванников извлёк из портфеля бумагу и отдал её Василевскому. — Снаряды, мины, бомбы, гранаты, патроны... Всё мною учтено.
— Ну-ну, поглядим. Я случайно узнал, что вас представили к званию Героя Социалистического Труда.
— Я тружусь не ради Золотой Звезды, — смутился Ванников.
— Понятное дело, но я бы хотел, чтобы вам дали Героя Труда...
(Ванников стал трижды Героем Социалистического Труда — в 1942, 1949 и 1954 годы — за то, что внёс большой вклад в развитие оборонной промышленности, организацию производства новых образцов военной техники. — А.3.).
Василевский читал документ и радовался: наконец-то фронты получат боеприпасы в достатке. Снаряды, мины, ручные гранаты...
— С каждым днём мы наращиваем выпуск военной продукции, — сказал Ванников. — На снабжение только военной авиации мы передали более пятидесяти конструкций авиабомб! Мы разработали гамму осколочно-фугасных и специальных мин...
— Это хорошо, Борис Львович, — прервал его Василевский. — Но товарищ Сталин требует резко увеличить выпуск противотанковых средств — ручных противотанковых, зажигательных, фугасных и камуфляжных гранат...
Они засиделись допоздна и едва попили чаю, как загудела «кремлёвка». Это звонил Сталин.
— Чем занимаетесь, товарищ Василевский? — спросил он сухо.
— У меня в кабинете нарком Ванников, мы решаем вопросы резкого увеличения выпуска боеприпасов, особенно для борьбы с танками.
— Ну и как, получается?
— Борис Львович обещает дать фронтам самых разных боеприпасов, и я верю ему...
Верховный помолчал, потом бросил в трубку:
— Вы мне нужны. Приезжайте!
Прежде всего Сталин спросил, как работает в Генштабе генерал Бодин, и, когда Василевский ответил, что хорошо, Верховный сказал, что Ставка решила снять с поста начальника штаба Юго-Западного фронта генерала Баграмяна.
— Я им недоволен, — произнёс он. — Баграмян не извлёк урока из той катастрофы, которая произошла под Харьковом.
— Вместо Баграмяна вы хотите назначить начальником штаба генерала Бодина? — спросил Александр Михайлович.
— О том и речь. — Сталин придвинул ему стул. — Садитесь, пожалуйста.
— Оперативную подготовку генерала Баграмяна я ставлю выше, чем подготовку генерала Бодина, — заметил начальник Генштаба. — Баграмян спокойному течению событий предпочитает риск. И на фронте он себя проявил...
— Послушать вас, так Баграмян — герой! — возмутился Сталин. — Сегодня я запросил штаб Юго-Западного фронта, хотел узнать, какая ситуация под Купянском, сооружается ли рубеж обороны на реке Оскол. Но толком мне ничего ваш Баграмян но объяснил.
— Странно, однако, — тихо обронил Василевский.
Верховный, словно не слыша его, сказал:
— Берите ручку, я буду диктовать личное письмо командованию фронта.
И он начал диктовать текст. Сталин учинил разнос Военному совету Юго-Западного фронта. И больше всех досталось генералу Баграмяну, а не Тимошенко или Хрущёву. «Тов. Баграмян но удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку и как простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте. Более того, тов. Баграмян оказался неспособным извлечь урок из той катастрофы, которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-либо трёх недель Юго-Западный фронт благодаря своему легкомыслию не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел ещё отдать противнику 18-20 дивизий...»
Василевский старательно писал, потом перестал. Сталин оторопело взглянул на него.
— Что вас смутило? — спросил он.
— За дела на фронте отвечает в первую голову его командующий, в данном случае маршал Тимошенко. Надо бы как-то это отметить, — предложил Василевский. — Вина Баграмяна есть, но она не больше вины командующего и члена Военного совета.
— Я же ещё не закончил, — произнёс Верховный. — Им тоже достанется...
После того как Сталин продиктовал текст о том, что временно в качестве начальника штаба Юго-Западного фронта направляется вместо Баграмяна заместитель начальника Генштаба генерал Бодин, а Баграмян назначается начальником штаба 28-й армии, он сказал:
— А теперь воздадим должное тем, о ком вы только что говори ли. — И он продиктовал: — «Понятно, что дело здесь не только и тов. Баграмяне. Речь идёт также и об ошибках всех членов Военного совета, и прежде всего тов. Тимошенко и тов. Хрущёва. Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе — с потерей 18-20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает ещё переживать, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто. Желаю вам успеха. 26 июня 42 г. 2.00. И. Сталин». Отнесите, пожалуйста, на узел связи, чтобы срочно передали, а сами идите отдыхать. В шесть утра жду вас с докладом о ситуации на Брянском фронте.
Василевский связался по телефону с командующим фронтом генералом Голиковым. От разговора с ним на душе остался неприятный осадок. Немцы нанесли сильный удар на Воронежском направлении, и войска фронта не сумели дать им должный отпор. Василевский упрекнул в этом Голикова:
— Надо было организовать массированный удар по флангам основной группировки врага!
— Почему мне не подсказал Генштаб? — съязвил Голиков, хитро сощурив глаза.
Василевского смутили его слова, но в следующую секунду он обрёл твёрдость.
— Филипп Иванович, не юли! — уколол его Александр Михайлович. — Когда Брянский фронт получил пополнение, ты сказал, что теперь чувствуешь себя как бог и, если фрицы пойдут на тебя танками, ты побьёшь их! А что вышло на деле?..
События на Брянском фронте развивались стремительно. 2 июля ситуация на Воронежском направлении резко обострилась. Немцы прорвали нашу оборону на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов и продвинулись на глубину до восьмидесяти километров. Ударная группа врага стремилась прорваться к Дону и захватить Воронеж. Василевский понимал, что без дополнительных сил Голиков не сможет сдержать натиск гитлеровцев, и предложил Сталину из резерва Ставки передать фронту три армии — 3, 6 и 5-ю резервные, которые были затем переименованы соответственно в 60, 6 и 63-ю армии — они заняли оборону от Задонска до Клетской, — а также 5-ю танковую армию генерала Лизюкова для нанесения контрудара по северному флангу противника, наступающего на Воронеж. Позже начальник Генштаба предложил Верховному передать генералу Голикову и 18-й танковый корпус. Верховный с ним согласился, но спросил:
— Где сейчас находится 5-я танковая армия?
— Она уже сформирована и сосредоточивается в районе Ельца.
— Сможет она вступить в сражение с ходу?
— Сможет! И если Голиков без колебаний нанесёт удар по немцам, успех обеспечен.
Прошла ещё одна тревожная ночь. И вдруг Василевский узнал, что 5-я танковая армия не получила задачи наступать. Могла случиться трагедия, подобная той, какая произошла под Харьковом. Он тут же проинформировал Верховного.
— Он что, Голиков, играет в прятки?
— Это он умеет, — дерзко ответил Василевский. — Я подготовил на имя Голикова телеграмму, в которой Ставка требует от него немедленно приступить к организации контрудара.