— Ужин готов, товарищи генералы! — доложил адъютант командующего, усатый, краснощёкий, с серыми круглыми глазами лейтенант.
Ватутин открыл бутылку водки, налил себе и гостю.
— Выпьем за то, чтобы наша операция стала для гитлеровцев костью в горле!
Ватутин в два глотка опорожнил стакан, а Василевский тянул свою порцию небольшими глотками.
— Жгучая, чертяка! — добродушно ругнулся он, закусывая солёным огурцом.
В разгар вечеринки на КП фронта позвонил Сталин. Его, видимо, грызли сомнения в успехе задуманного дела, потому что он спросил, всё ли готово к наступлению. Василевский не стал что-либо конкретизировать, уточнять моменты операции, хотя они его беспокоили, ответил коротко:
— Скоро начнём, и надеюсь, удачно! — И совсем не по-уставному спросил: — А вас что, гнетут сомнения?
Он ожидал, что Верховный бросит реплику или одёрнет его за столь дерзкий вопрос, как бывало раньше, но Сталин вдруг сказал:
— Срочно вылетайте в Ставку!
Что за шутки? Василевский резко бросил в трубку:
— Я вас не понял! Наверное, вы пошутили?
— Какие ещё шутки? — вскипел Верховный. — К вам есть серьёзный разговор.
Вернувшись к столу, Василевский грустно произнёс:
— Сталин требует меня в Ставку!
— Он что, спятил? — возмутился Ватутин. — До начала операции считанные часы, а он отрывает тебя от дел! Иногда я не понимаю вождя, — хмуро продолжал Ватутин. — Крутит нашим братом, как ему заблагорассудится, будто мы какие-то шестерёнки в сложном механизме. Взять хотя бы тебя, — горячо добавил он. — Ты тянешь груз за троих, а он тебя ещё и подгоняет...
— Что ты плетёшь, Николай Фёдорович? — оборвал его Василевский. — Какой груз я тащу на себе — знать дано только мне! И как бы ни был тяжёл этот груз, на чужие плечи его не переложу. Что же касается работы товарища Сталина... Я бы сразу сломался, если бы на мои плечи взвалили его груз, а ты бы и подавно плюхнулся плашмя на землю. Так что не пой соловьём, Николай Фёдорович, а то голос сорвёшь!
Ватутин почувствовал себя побитым.
Василевскому очень хотелось знать, зачем его вызвал Верховный. Он не переставал об этом думать даже тогда, когда самолёт приземлился на Центральном аэродроме. Погода в Москве была плохой: дул ветер, моросил дождь.
— Быстро вы, однако, добрались! — сказал ему Поскрёбышев. — У товарища Сталина совещание, но он вас ждёт, так что проходите.
Василевский, прикрыв за собой дверь, сел в углу. Сталин с какой-то бумажкой подошёл к нему. Тихо, чтобы не мешать выступающему наркому Ванникову, он сказал:
— Прочтите, — и отдал Василевскому листок. — Это письмо генерала Вольского, командира 4-го мехкорпуса.
Василевский прочёл первые строки, и в его душе поднялась буря. Комкор Вольский писал в ГКО, что запланированное контрнаступление под Сталинградом обречено на провал. «У немцев намного больше сил, чем у нас, и мы непременно потерпим поражение. Как честный коммунист, считаю, что операция не готова и рисковать не следует...» Пока он читал, Сталин объявил перерыв. В кабинете остались Молотов, Берия и Микоян, которых Сталин ранее ознакомил с письмом Вольского. Сейчас он ждал, что скажет начальник Генштаба.
— Генерал Вольский лицемер! — наконец заговорил Василевский. — Иначе его поступок расценить не могу. Когда с руководящим составом фронтов мы обсуждали подготовку к операции, там был и Вольский. При всех он заверил меня, что его корпус готов к боям. На фронте говорил одно, а написал другое. Что это, если не лицемерие?
— Я бы назвал это подлостью! — подал голос Молотов.
Берия пошёл ещё дальше. Он попросил вождя разрешить ему побеседовать с генералом.
— Я из него мигом вытряхну истину!
— Не надо ломать копья, товарищи! — вступил в разговор Микоян. — Давайте спокойно во всём разберёмся.
Сталин, казалось, не обращал внимания на их реплики. Он вызвал Поскрёбышева и распорядился срочно соединить его с генералом Вольским. Все притихли и ждали, что будет дальше. Связь сразу же дали.
— Генерал Вольский? — переспросил Сталин. — Вы мне нужны. Кто говорит? Верховный Главнокомандующий... Ваше письмо я получил и вызвал с фронта товарища Василевского. Он у меня сейчас в кабинете... Да, он прочёл ваше письмо и заявил, что ваши опасения не разделяет... Да-да, категорически не разделяет. Скажите, ваш корпус готов к сражению?.. Ах вот оно что, я всё понял. Впредь прошу вас с выводами не торопиться! — Он положил трубку на аппарат. — Генерал Вольский сказал, что погорячился и сожалеет о своём письме. При подсчёте немецких сил он допустил ошибку. Дал мне слово, что выполнит поставленную задачу.
— Струхнул, что снимут с должности, вот и даёт обещания, усмехнулся Берия. — Я бы, Иосиф, убрал его подальше от фронта. У меня такие «герои» на Колыме бьют кирками мёрзлую землю.
— Что прикажете мне делать? — Василевский встал из-за стола.
— Возвращайтесь на фронт. Я доволен вашими объяснениями.
Пока лётчик прогревал двигатель, Василевский зашёл к дежурному по аэродрому и позвонил домой. Ему ответил сын.
— Привет, Игорёк!
— Это ты, папка? — Голос тонкий, нежный и такой родной. У Александра Михайловича защемило в груди.
— Мама дома? Дай ей трубку. — Он перевёл дыхание. — Катюша, добрый день!
— Где ты, Саша, в Наркомате?
— На аэродроме.
— Может, заедешь хотя бы на часок? От этого твои фронтовые дела не пострадают.
— Катенька, не могу... Ты уж не серчай, ещё пара недель, и я вернусь.
Катя сказала, что к ним приходил нарком ВМФ адмирал Кузнецов. Николай Герасимович вернулся из Новороссийска и хотел кое о чём с ним поговорить.
— Нам он принёс мандарины, — щебетала она. — Игорёк у и летает их за обе щеки...
— Пока, Катюша, — прервал её Александр Михайлович. Мне пора в самолёт. Поцелуй за меня Игорька. Да, а Юра но даёт о себе знать?
— Пока нет.
— Жаль! — Василевский перевёл дыхание. — Я переживаю за него. Он принял военную присягу и теперь учится на авиационного механика. Собирался уехать в город Миасс, но уехал ли?
— Саша, я попытаюсь узнать...
Утром 19 ноября в день начала операции Василевский прибыл в Серафимович. Над городом стоял белёсый туман, казалось, что кто-то могучий и сильный набросил на дома и улицы огромное марлевое покрывало. Когда Александр Михайлович вышел из самолёта, пошёл густой мокрый снег. Невольно подумал: «Плохая погода, и авиация не сможет наносить по врагу бомбовые удары». У самолёта его встретил майор из штаба фронта.
— Ватутин у себя?
— Никак нет, товарищ генерал-полковник, он в 21-й армии генерала Чистякова.
Василевский взглянул на часы — семь утра, через полчаса заговорят наши орудия.
— Вот что, майор, я поеду в 5-ю танковую армию генерала Романенко. Если комфронта вам позвонит, скажите, где я...
Как и намечала Ставка, в семь часов тридцать минут войска Юго-Западного фронта начали наступление. Огненно-свинцовый вихрь закрутился над полями и станицами. Нервы у Василевского напряглись, как тетива лука. Как станут развиваться события? Оправдаются ли их с Жуковым расчёты? Он оторвался от карты, хотел было перекурить, но тут стали поступать доклады с передовой. Танки генерала Романенко с ходу прорвали оборону 3-й румынской армии и успешно продвигались вперёд. 21-я армия генерала Чистякова с плацдарма у Клетской также опрокинула позиции главной полосы обороны врага... Василевский заметил, что Ватутин чем-то огорчён.
— Николай Фёдорович, чего ты переживаешь? Твой Проша навязал немцам свою тактику боя, так что у него в руках ключ к победе.
— Начал он хорошо, но как дальше пойдёт дело? — небрежно ответил Ватутин. У него отчего-то пересохло во рту. Подошёл к столу, на краю которого стоял чайник, налил стакан уже остывшего чая и залпом выпил. Напряжение немного спало, но и волнение не прошло. — И всё же Проша меня беспокоит. По времени его танки должны преодолеть расстояние до трёх километров, а они ещё на полпути. — Он включил связь и заговорил с командармом: — Проша, нажимай, дружище, иначе немец оттянет свои силы! Как понял, приём!
— Бьём по фашистам прямой наводкой, — глухо отозвался Романенко. — Они, гады, бросают в бой свежие силы, вот и приходится сбавлять ход, чтобы перенацелить танкистов...
— Подскажи командарму, чтобы клиньями охватывал вражескую оборону, — глядя на карту, посоветовал Ватутину Василевский. — Тогда с центра им придётся оттянуть свои силы и брешь в обороне появится.
Ватутин мигом приказал командарму:
— Проша, выбрасывай клинья, а в центре обороны врага тапки свои попридержи, понял?..
Прошло какое-то время, и генерал Романенко донёс:
— Ведём тяжёлый бой с танками врага, их тут уйма!
— Завяз Романенко, он ещё не прорвал тактическую оборону немцев.
— Николай Фёдорович, у тебя в резерве есть два танковых корпуса — 1-й генерала Будкова и 26-й генерала Родина. Вводи их в сражение, и делу конец!
— Я намечал бросить их в прорыв, — признался Ватутин. Он вызвал на связь генерала Родина: — Алексей Григорьевич, ты меня слышишь? Да, да, это я, командующий. Начинай, голубчик, да поживее!
— Приказ ясен, действую! — весело отозвался Родин.
Такое же распоряжение Ватутин отдал генералу Будкову. Потом переключил связь на командарма 21-й Чистякова:
— Что у тебя, Иван Михайлович?
— Бьём фрицев, товарищ командующий, — ответил генерал. Танки моего соседа Кравченко продвинулись на пятнадцать километров. Немцы драпают, я едва успеваю за ними...
На связь вышел командующий Донским фронтом генерал Рокоссовский.
— Что у тебя, Костя?
— Тут рядом стоит генерал Руденко, он переживает, что самолёты не могут бить врага в полную силу — туман, снег и прочно непогодные явления...
— Что ты мне плетёшь про туман и снег? — сердито прокричал и трубку Василевский. — Скажи, вражескую оборону фронт прорвал?