— В каком смысле, Вильгельм? — не понял Гитлер.
— Разумеется, в военном...
Гитлер взглянул на Манштейна:
— Слышал, Эрих? Так что на твою долю выпал достойный противник. Я считаю, усатый кавказец не зря назначил его начальником Генштаба Красной Армии.
— Мой фюрер, — вновь заговорил Манштейн, когда Кейтель ушёл, — на поле брани победу добывают полководцы, а не штабные крысы.
Гитлер вскинул голову, отчего чёлка чёрных как уголь волос упала ему на лоб и чуть прикрыла глаз,а. Рукой он резко отбросил её со лба.
— Штабные крысы? — Он хохотнул. — Однако, Эрих, ты дерзок на слова. Не забыл, что Паулюс был первым обер-квартирмейстером Генштаба сухопутных войск, а по-русски — первый заместитель начальника Генштаба? Не сказалось ли это отрицательно на его военной карьере?
— Возможно, и сказалось, мой фюрер. — Манштейн снова достал сигарету и закурил. — Это может знать его бывший шеф Гальдер. Мне же штабная работа не по душе. Фронт — моя стихия. И как будто у меня получается. И с деблокадой Паулюса у меня тоже получится. Впрочем, — язвительно продолжал Манштейн, — если вы, мой фюрер, сомневаетесь в этом, то можете поручить Кейтелю спасти Паулюса и его войска.
— Эрих, мне обидно такое слышать, — развёл руками Гитлер и зачем-то взглянул на потолок своего кабинета. — Ты мой близкий соратник, и я очень тебе доверяю... И Кейтель мой ближайший советник. Но конечно же он не полководец, как ты, это истина, и я не стану её оспаривать. Но скажи, ты всё продумал? — Гитлер так и впился в него глазами.
— Да, мой фюрер. — Манштейн подошёл к карте. — 57-м танковым корпусом из армейской группы «Гот» я нанесу удар по русским из района Котельникова, и их оборона будет смята.
По губам Гитлера пробежала тонкая улыбка.
— Ты уверен в успехе, Эрих?
— Иначе я бы не взялся за такое тяжёлое дело, мой фюрер! — Манштейн вскинул поседевшие брови. — На этом участке фронта у русских слабая оборона — три стрелковые и две кавалерийские дивизии и одна танковая бригада. Моих 6-й и 23-й танковых дивизий вполне достаточно, чтобы сокрушить русских. А там и рукой подать до Паулюса.
— Теперь я вижу, что ты всё продумал, всё подсчитал. — Гитлер прошёлся по мягкому ковру, поправил свастику на рукаве. — Надо во что бы то ни стало спасти Паулюса! Если его армия погибнет, это будет для Германии трагедией... Город носит имя вождя русских Сталина, и красных бойцов сломить будет нелегко.
— «Чёрных дьяволов», моряков военного Севастополя, тоже было тяжко сломить, но я сделал это и водрузил нашу свастику на бастионах поверженного города! К вашим ногам я брошу и Сталинград!
— Эрих, как стратег ты силён, и за это я уважаю тебя. — Гитлер ущипнул короткие усы. — Танков у тебя вдвое больше, чем у русских. Кроме того, я отдал приказ вермахту часть соединений для твоей группы «Дон» перебросить из Франции. Так что у тебя есть всё, что надо!.. Ну, дай пожму тебе руку! — И фюрер обнял Манштейна.
В ночь Манштейн улетел на фронт.
«Начальник Генштаба Василевский... Что он думает сейчас обо мне и знает ли, что я буду вести с ним поединок? — размышлял Манштейн, слегка покачиваясь в мягком кресле самолёта. — Знает ли, что я повёл наступление из района Котельникова? Пожалуй, нет, а то давно бы усилил оборону на этом участке... Да, я начну из Котельникова, это самый короткий путь к Паулюсу. И к 25 декабря, как и приказал фюрер, мои танки соединятся с войсками фельдмаршала. Сделаю ему подарок к Рождеству...»
С этими мыслями Манштейн уснул в кресле.
На вездеходе в снежную пургу Василевский прибыл на КП 7-го танкового корпуса. Встречал его комкор генерал Ротмистров. Был он в полушубке, в папахе, лицо на морозе раскраснелось, а на бровях и усах осел белый иней.
— Прошу вас пройти в штаб, — пригласил он Василевского и не по-уставному добавил: — У меня сегодня на душе праздник: в мой корпус прибыл начальник Генштаба и представитель Ставки!
Сюда прибыли командарм 5-й Ударной генерал Попов и командир 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал Плиев. Здороваясь с ними и улыбаясь краешками губ, Александр Михайлович отпускал шутки, говорил, что в такой сильный мороз хороший хозяин не выпустит во двор свою собаку, а вот он, Василевский, потревожил командармов.
— Мне прогуляться на КП Павла Алексеевича — одно удовольствие. — Плиев подёргивал тонкими пальцами кончики своих щетинистых усов, присаживаясь поближе к столу, возле которого раскалилась докрасна «буржуйка».
— Я тоже продрог, хотя на мне была овчина, — признался Попов.
— Разве это мороз? — усмехнулся в усы Ротмистров, садясь рядом с Поповым. — В финскую войну я был начальником штаба 35-й танковой бригады. Там лютовали такие морозы, что масло в двигателях застывало и танки с трудом давали ход. Белофинны лезли на нас как саранча, все в полушубках, а у наших бойцов — шинель. Обмороженных было немало.
— То была не война, — с тяжёлой усмешкой возразил Василевский. — Так себе, конфликтик. Теперь другая война — война брони и моторов. — Он развернул на столе рабочую карту. — Итак, прошу, товарищи, внимания. Надеюсь, все знают, что на выручку фельдмаршалу Паулюсу Гитлер бросил отборные войска, во главе которых поставил своего стратега Манштейна. Этот гитлеровский выкормыш весьма опасен, вояка что надо, его-то мы и должны укротить. Что нам надлежит сделать? — спросил начальник Генштаба и сам же ответил: — Отработать план общих действий в районе Рычковска и Верхне-Чирска...
— Речь идёт о том, чтобы не допустить соединения Котельнической и нижнечирской группировок врага? — уточнил генерал Попов.
— Вот именно, Маркиан Михайлович! — воскликнул Василевский. — Задача, безусловно, тяжёлая, но вам она под силу.
— Не лучше ли танками Ротмистрова и одной-двумя стрелковыми дивизиями ударить по ручковскому плацдарму и захватить его? — предложил Попов.
Худощавый и усатый Плиев качнул плечами:
— Хорошая идея, я — за!
— А что скажет Павел Алексеевич? — Василевский взглянул на Ротмистрова. Тот шевельнул усами.
— Хватит ли моих сил, чтобы задержать Манштейна? — Лицо генерала стало задумчивым.
— Из резерва Ставки я дам тебе ещё войск, — заверил его Василевский.
— Ну, если так, я тоже — за! — улыбнулся Ротмистров.
До поздней ночи работал Александр Михайлович в штабе Ротмистрова. Потом вышел из блиндажа перекурить. На небе тускло горели звёзды. Ветер, разогнав тучи, прилёг в степи отдохнуть. Кругом белым-бело от снега, казалось, что у этой белой степи, ровной как скатерть, нет конца и края.
— Павел Алексеевич, поеду я. — Василевский загасил папиросу. — Меня ждут в Верхне-Царицынске. Надо переговорить с командармами, а то как бы нам не прозевать первые удары Манштейна.
В Верхне-Царицынск на КП 57-й армии генерала Толбухина он добрался на вездеходе. Сел пить чай, и тут к нему подскочил Толбухин:
— Александр Михайлович, началось! Из района Котельникова немцы атаковали войска 302-й стрелковой дивизии 51-й армии генерала Труфанова и части 126-й стрелковой дивизии, что расположена восточнее города...
— Это начали наступать дивизии 57-го немецкого корпуса из армейской группы «Гот», а у нас на том участке фронта, как тебе известно, три довольно слабые стрелковые дивизии и одна танковая бригада, — засуетился Василевский. — Боюсь, Манштейн им не по зубам! Поеду на станцию Жутово и выясню обстановку, а уж потом буду принимать решение...
Вернувшись в Верхне-Царицынск, Василевский с огорчением узнал, что 6-я танковая дивизия немцев двигалась к южному берегу Аксая, а их 23-я танковая дивизия вышла к шоссейному мосту через Аксай у Круглякова. Он вызвал на связь командующего Сталинградским фронтом генерала Ерёменко, штаб которого находился в Райгороде.
— Андрей Иванович, я только что прибыл из 51-й армии Труфанова, — сказал Василевский, переводя дыхание. — Там плохи дела. Армада тяжёлых танков Манштейна навалилась на войска и прорвала оборону. Вам надлежит срочно выделить часть сил, чтобы помочь Труфанову. Усильте также оборону на реке Мышкове. Я сейчас еду в Заворыгин и свяжусь с Верховным.
— Вас понял, Александр Михайлович, действую! — бодро ответил Ерёменко.
Василевский мучительно размышлял, где взять восемь—десять полнокровных дивизий. И вдруг его осенило: 2-я гвардейская армия генерала Малиновского! По плану, утверждённому Ставкой, эта армия должна нанести главный удар по окружённым войскам Паулюса, и теперь её перебрасывали по железной дороге на Донской фронт. Этой операции Сталин лично дал наименование «Кольцо».
«У Рокоссовского эту армию надо взять и бросить против Манштейна», — решил Василевский. Но как на это посмотрит Сталин? А что скажет Рокоссовский? Нужно ехать к нему.
Спустя час он прибыл в Заворыгин. Вошёл в штаб фронта, и на него дохнуло горячим воздухом «буржуйки». Генералы Рокоссовский и Малиновский сидели за столом и разглядывали карту Донского фронта. Увидев начальника Генштаба, они вскочили с мест. По хмурому лицу Василевского Рокоссовский понял, что тот явно не в духе.
— Что-то случилось? — встрепенулся он, отвечая на приветствие Александра Михайловича.
— Пока нет, но может случиться беда, — резко отозвался Bасилевский. Он снял бекешу. — Танки Манштейна протаранили нашу оборону на Котельническом направлении и движутся ни выручку Паулюсу.
Начальник Генштаба связался по телефону с генералом Ерёменко и спросил, успел ли он что-нибудь сделать. Тот подтвердил, что оперативная группа войск во главе с генералом Захаровым уже направлена в прорыв.
— Я приказал Захарову с марша ринуться на врага и встречным боем разгромить его или задержать, — слышался в трубке бас Ерёменко. — Но этих моих сил недостаточно. Прошу доложить Верховному мою просьбу о резервах.
— Надо на три—пять дней задержать танки Манштейна, а потом будет кому нанести по ним надлежащий удар, — весело бросил в трубку Василевский. Он окликнул Рокоссовского: — Константин Константинович, вызови мне Ставку.