бль пролетает в одну минуту то выкрикнут, что если тракторист не усмотрит, так за минуту машину выведет из строя…
Шум, шум в зале… Пышта удивлён: оказывается, как много это — минута! Маленькая минута, каких он потерял множество, когда во время урока глазел в окно…
Минута — и родился новый человек на земле. И строители закончили новый дом — въезжайте! И астрономы открыли новую звезду! Реки упираются лбами в плотины, крутят турбины и за одну минуту вырабатывают столько тепла, силы и света, что Пыште надо ещё долго учить арифметику и другие науки, чтобы понять, как это много и как прекрасно.
Но, оказывается, минуты бывают разные, хоть в каждой шестьдесят секунд. Одни — полновесные, а другие — пустые, потерянные…
— А то и украденные! — крикнули из зала.
— Точно, украденные! — вскочил с места мужчина. — Мы, шофёры, сутками не спали, хлеб возили. Мы бригада коммунистического труда. А нас в очереди у элеватора с машинами пять часов держали! Ребёнку ясно-понятно: украли у хозяйства дорогое время!
«Ещё как понятно!» — думает Пышта.
— А в горячую пору, в уборку, комбайн сутки простоял. Контора «Техника», будь она неладна, трёхкопеечную запчасть не дала!
А из зала кричит старуха в белом платке:
— Привыкли жить с конца первыми, да? Отвыкать пора! У нас свой Совет есть, надо в нём советно и решать, как будем справлять дела в своём районе!..
Шум, шум в зале…
— Что делать? Всё испорчено! — говорит Владик. — Лекция не получилась!
— Ну и прекрасно! — отвечает Фёдор. — Не мы с тобой, а они на земле хозяева. Мы послушаем и поучимся.
— А мы тут для чего? — сердится Владик.
— А мы только поджигатели! — посмеивается Женя. — Наше с тобой дело — уголёк к сердцу приложить, чтоб гражданская совесть не дремала. Мы — агитаторы!
— Мы — волнователи! — с гордостью напомнил Пышта.
— Ты-то помалкивай! — сердится Владик. Он с ужасом глядит на беспорядок. Он хватает председательский колокольчик, звонит.
— Товарищи, мы продолжа…
Но, оказывается, ничего не «продолжа…». Встаёт женщина, шаль упала на плечи.
— Ты, белёсенький, погоди! Молод. Не выбирали мы тебя покуда звонить в колокольчик. — И Владик опускает руку. — Спасибо вам, ребята, напомнили нам наши беды. Теперь сами поговорим про то, что припекло… Люди! — Она повернулась к залу. — Не согласна, чтоб за потерянные, загубленные, краденые минуты жизнь зря пропадала. Оглядимся в своём дому, в своём хозяйстве. Зазимок уже, только успеть картофель убрать, свёклу выкопать. Минута дорога. А тракторист Непейвода опять в обнимку с бутылкой? Не правда, что ли?
— Правда! — ответил зал. И общее слово ухнуло, как камень.
И Пышта увидал: в конце зала поникли белые бантики, похожие на крылья вертолёта. Опустив голову, Анюта стала пробираться к двери.
«Про её отца сказали. Её фамилия Непейвода!» — заколотилась тревога в Пыштином сердце. Он шагнул к краю сцены. Но из рядов потянулись к Анюте руки, много добрых рук. Все старались погладить косички, удержать её. Даже один бантик остался в чьей-то руке. Но Анюта пробиралась мимо. Пока не тронула её рука седенькой учительницы. Тогда все люди подвинулись. Анюта села, и учительница обняла её. А Пышта услышал, как Владик объявил:
— Сейчас мы вам покажем кино! Должен предупредить: аппарат у нас узкоплёночный, экран маленький. Поэтому подвигайтесь ближе. Я буду давать объяснения к некоторым кадрам.
Все на скамейках стали подвигаться поближе.
— Помощник киномеханика, прошу сюда! — позвал Женя.
Аппарат поставили на стол среди зрителей, и Пышта открыл коробку с плёнками.
Две девочки в ряду зашептались:
— Небольшенький, а уже помощник киномеханика!
Свет потух. На большом экране засветился маленький яркий экранчик.
Сперва Пышта с Женей показали фильмы про «Первомайский» колхоз. Когда все увидали гладких коров, всходы, густые и дружные, и когда с экрана улыбнулась птичница Паня, Пыште захотелось хвастаться. Он сказал никому:
— Я тут ходил. Я с птичницами знаком.
И девочки на него посмотрели.
Потом показывали фильм про химию. Эту цветную плёнку Непроходимимы купили в складчину перед отъездом. На экране все увидели тощие колосья, мелкие зёрна. Такой пшеница выросла на поле, которое удобряли только птицы, пролетавшие над ним. И вдруг на экране поднялись цеха. Из машины сыпался поток бело-голубых крупинок. Вот гора бело-голубого песка. Под солнцем каждая песчинка светится бело-голубым светом. Этот песок не намывала речка, не хранила земля, его сделали на химическом заводе.
— Красота! — говорят в зале.
А Владик стоит на сцене и объясняет про красоту скучными словами:
— Как видите, удобрения оформлены в виде гранул. Каждая такая песчинка называется гранула…
«Гранула… Красивое имя, словно у царевны в сказке», — думает Пышта.
А Владик — своё:
— Гранулы поступают к потребителю, то есть к колхозу…
На экране, рядом с тощим колосом, появился золотой, тучный, с тяжёлыми тесными зёрнами. Он вырос из такого же зёрнышка, но в землю положили для него чудесную пищу — гранулы.
— Красавец колос! — приветствуют его в зале.
А у Владика у бедного одни скучные слова и цифры:
— Урожайность данного сорта пшеницы при внесении удобрений…
Плёнка кончилась. Пышта подал Жене следующую катушку.
— Подождите показывать… Я очки уронил! — сказал со сцены Владик. Но за треском аппарата его не услышали.
Все увидали шоссе, чайную с вывеской. На экране появился Пышта.
— Глядите, помощник киномеханика! Он самый! — заговорили все, стали оглядываться, улыбаться.
Помощник киномеханика вёл себя на экране странно. Он пятился спиной. Спиной вперёд он скакнул по ступеням на крыльцо. А из чайной вышел почтальон и задом наперёд ушёл на улицу. А Пышта спиной влез в дверь.
— Гляди, что делают! — смеялись в зале и оглядывались на Пышту. — Артист!.. Комик!.. Он и по радио выступал! Давай, давай!..
Пышта исстрадался возле аппарата.
— Выключи! — просил он.
— Не выключу. Смотри на себя, тебе полезно! — отвечал Женя.
А Пышта уже был внутри чайной. Пятясь, он подвигался к буфетной стойке. Он высоко задирал на ходу ноги. Потом спиной помчался к столу, стал быстро-быстро пододвигать к себе все тарелки, кружки, вилки, ложки. А на самом деле всё было не так: он со злостью отталкивал от себя всё, что стояло на столе, отказывался пить чай без конфет, требовал мороженого и кричал Майке обидные слова. И на самом деле он не задирал ноги, а топал ими, и не прыгал задом наперёд по ступеням, а наоборот — спрыгнул с них на улицу и удрал со злости куда глаза глядят.
Просто плёнка крутилась от конца к началу. Потому что, разыскивая эти кадры, чтоб вырезать, Пышта перемотал плёнку и всё получилось на экране задом наперёд.
А Владик всё ещё искал обронённые очки.
— Не крутите без меня! — сердился Владик. — Я должен комментировать кадры! Что такое? Почему смеются?..
Сцена в чайной кончилась, пошло другое.
— Гляди, наш район… шоссейка… птицеферма… — переговаривались зрители. — Дед Тимоша идёт, гляди… Пятится!..
На экране все прохожие пятились. Дед тащил мешок с сеном и пятился. Рядом с ним пятилась собака. Шли вперёд хвостами куры, и ехал на велосипеде задом наперёд милиционер. И вдруг на экране появилось знакомое футбольное поле, и все увидали футбольный матч. Ну и матч! Футболисты с немыслимой быстротой, пятясь, удирали от мяча. А мяч гонялся за ними. Он сам находил ногу, о которую стукаться, и отбрасывал футболиста назад.
Тут в зале поднялся шум невероятный, буря бушевала. Зрители вскрикивали, взвизгивали, возмущались, хохотали.
— О-ой… — стонал от хохота зал. — Лёнька наш от мяча увёртывается!.. Не могу!.. Держите, братцы, нападающего, пятится словно рак!.. Надо же, вратарь что делает! Ох, даёт! Петрушенко тикает от мяча, а мяч за ним!.. А-а-а, о-о-о…
Женя и Пышта хохотали вместе со всеми. Аппарат гнал пленку задом наперёд.
Матч кончился. Еще минуту зал фыркал, охал, отдувался.
Пошли новые кадры. Кто-то сказал:
— Наша Новолесская фабрика!
Владик услыхал. Это были деловые кадры. Хоть очки не нашлись, но дольше молчать он не мог. Он сказал:
— Вы видите, на экране дымит фабрика…
Но фабрика, не обращая внимания на объяснения, взяла да втянула весь чёрный дым с неба обратно в свою трубу.
— О-ох! — дружно охнул зал.
— Сейчас перед вами будет строительство, — продолжал Владик-докладик. — Обратите внимание на преступную бесхозяйственность! Вот во что превратился кирпич после разгрузки!..
К веселью зрителей, кирпичи, кучей сваленные и пригнувшие тополёк, словно по щучьему велению попрыгали в самосвал. Мигом затянулись на них трещины, а обломанные углы приклеились обратно. А тополёк распрямился и тут же оброс целёхонькой корой.
Заворожённый чудесным зрелищем, зал примолк.
— А вот и зерно повезли сдавать! — в тишине радостно объявила старушка в первом ряду.
Владик включился, как приёмник, в котором надавили кнопку «звук»:
— Как вы видите, ещё один пример бесхозяйственности! Шофёр гонит вперёд машину с недозволенной скоростью, ветер сдувает плохо прикрытое зерно!
А зрители видели: задним ходом мчится грузовик. С обочин, из кюветов, он, словно насос, вбирает в свой кузов растерянное зерно. И оно ручейками вбегает под брезент.
И вот уже улыбается во весь экран толстощёкая физиономия шофёра.
— Пахомов! Да это ж наш Пахомов! — зашумели в зале.
И вдруг раздался испуганный вопль Владика:
— Остановите!.. Остановите!..
Выключили. Все увидали на сцене Владика в очках.
— Неужели вы слепые? — возмущённо спросил он. — Вы же демонстрируете фильм задом наперёд!
У Жени был виноватый вид.
— Не понимаю, кто мог перемотать плёнку? — И он посмотрел на Пышту.
. И Владик тоже. И весь зал посмотрел.
— Я… я хотел… я думал… пышто я… — забормотал Пышта.
Не мог же он сознаться перед всем народом, что хотел вырезать себя, чтоб скрыть свои позорные поступки. Все смеялись. Но, прорвавшись сквозь общий смех, прозвенел тоненький, хрипловатый голос.