— И в шесть может. Каждому ребёнку ясно: летом колхозы начинают работу рано, значит, и «Техника» и все должны начинать рано, кому народный хлеб дорог… — Он с досадой бросил окурок и придавил его ногой.
— А этой «Технике» не дорог? — спросил Пышта.
— Отвяжись! — простонал тракторист. — Порядок у них такой.
— Он не порядок, пышто он беспорядок, — сказал Пышта.
Тракторист поднялся:
— Голова от тебя вспухла, вот что. Пойдём сходим пока на нефтебазу насчёт подвозки горючего…
Прошли мимо низеньких аккуратных домов, — на окнах за стёклами красная герань в цвету. Уж лучше бы Фёдор такую герань Майке подарил, а не сорняки… Прошли мимо длинного дома; на длинной крыше, наверно, сто антенн, целый лес.
— Живут, как в лесу, некультурно… — проворчал тракторист. — Просверлили всю крышу дырками. Каждому ребёнку понятно — нужно ставить общую, коллективную антенну.
— Мне понятно, — согласился Пышта, — пышто я…
— Знаю, знаю, — прервал тракторист, — тебе всё понятно. Тебе только одно непонятно: что можно когда-нибудь и помолчать…
Прошли мимо четырёхэтажной школы. В школьном дворе было тихо: у кого были уроки — были на уроках, а у кого кончились — те ушли.
«Вы, как миленькие, сидите в классе, а я хожу по улице!» — мысленно хвастался Пышта. И вдруг ему тоже захотелось, как миленькому, сидеть на парте и поднимать руку, если выучил урок. И ещё захотелось — не как миленькому — покрутить под партой катушку, чтоб по нитке приползла с задней парты от Бунчикова в спичечном коробке марка для обмена. А можно даже засунуть в коробок живого кузнечика. И ещё захотелось Пыште рассказать своим ребятам, что он теперь помощник тракториста…
Прошли школу, завернули за угол. Вот она, нефтебаза, позади всех домов, на краю поля. Во дворе на подставках лежат огромные бочки, похожие на спящих слонов, шланги свисают как хоботы. И некоторые совсем по-слоновьи закручены петелькой. Дорога утыкается прямо в ворота. На воротах надпись:
«Открыто с 12 часов». И — замок.
Тракторист сказал: «Эх!» — и они пошли обратно.
И когда опять проходили мимо школы, Пыште захотелось даже вызваться самому отвечать по арифметике и чтоб Аглая Васильевна сказала: «Молодец! Пять с плюсом!»
В таких приятных мыслях он поотстал от тракториста. Вдруг из крайнего окна, не из широкого, за какими находятся классы, а из узенького, закрашенного белой непрозрачной краской, вынырнула ушастая физиономия и заорала Пыште:
— Эй, ты, выручай! Пятнадцать собак прибавить тринадцать сёл!
— Двадцать восемь! — без запинки подсказал Пышта.
— А кто сложил, тот осёл! — получил он вместо благодарности, и ушастая физиономия скрылась.
А возмущённый Пышта схватил камень и запустил вслед обидчику.
Звон, гром, шум, топот. Не успел Пышта удрать, как его крепко схватили два мальчика с красными повязками на рукавах.
— А-а!.. — заорал Пышта, вырываясь. — Мне некогда! У меня трактор стоит! Мне пахать надо!..
Подошли ещё мальчики и девочки. На шум вернулся тракторист.
— Пышто он ослом обзывается! Сам он осёл! — кричал Пышта.
— Мало ли ослов на свете, во всех камнями кидать — окон не хватит, — сказал тракторист. — Сам про порядки всё утро рассказывал, а сам беспорядки наводишь? Что вы с ним собираетесь делать? — спросил он у ребят.
— Мы пионерский пост, — сказали ребята. — Мы отведём его к директору.
— А директора нет, — сказал кто-то.
— Ну, к старшему вожатому!
— И его нет.
— Ну, тогда давайте будем его сами судить своим справедливым пионерским судом.
Тракторист поглядел на часы. Вот сейчас спасёт Пышту, сейчас скажет: мы люди приезжие, времени у нас мало.
— Мы люди приезжие, времени у нас мало, — сказал тракторист. — Так что собирайте свой справедливый суд сразу.
И все, окружив приунывшего Пышту, шумной толпой пошли в школу. Тракторист — тоже. И пришли в спортивный зал. Ах, с каким бы удовольствием Пышта полазал сейчас по гимнастической стенке, покачался на кольцах и попробовал бы подтянуться на брусьях! Но он сидел посреди зала на стуле, и вокруг стояли и глядели на него ребята, много ребят. Они спорили — кому быть судьями, и выбрали девочку с чёлкой, девочку с косой и одного высокого мальчика, который держал Пышту на улице.
— Открытое заседание пионерского справедливого суда объявляю открытым! — сказала девочка с чёлкой и укусила себя за губу, чтоб не рассмеяться и быть серьёзной.
«Зачем его открывать, если оно всё равно открытое?» — подумал Пышта.
— Как тебя зовут, виноватый мальчик? — спросила девочка — судья с косой. Она отбросила косу с плеча за спину.
— Пышта, — мрачно ответил Пышта.
Все засмеялись.
— Так не бывает, — сказал мальчик-судья.
— Нет, бывает! — возразил Пышта. — Пышто меня все так зовут. А имя и фамилия у меня — Павел Загорянко.
— Пыштопавел! — фыркнула судья с чёлкой.
— В каком классе учишься?
— Во втором «Б». Только я сейчас не учусь, пышто я уехал, пышто я живу в полевом вагончике, пышто я помощник тракториста, а он вот! — И Пышта показал на Непейводу.
Тракторист стоял у окна и внимательно слушал.
— Всё верно, — кивнул он.
— Но окно ты всё-таки разбил! — сказал высокий судья.
— Пышто он ослом обзывается, — стал защищаться Пышта.
— А ты не будь ослом, не складывай, что не складывается! — крикнул его обидчик. Оказывается, он сидел рядом с Пыштой.
— Я тебе слова не давал, Козлов! — остановил его судья.
— А стёкла ты умеешь вставлять? Нет? — спросила Пышту судья с чёлкой. Ей трудно было разговаривать строго, она покусывала губы, чтоб не улыбнуться. — А что ты умеешь делать полезное?
Пышта стал думать: что он умеет? Но услышал знакомый задиристый голосок:
— Он умеет по радио шиворот-навыворот объявлять!
Все обернулись. Высоко на брусьях сидела, раскачиваясь, Анюта. Та самая Анюта, с которой Пышта твёрдо решил дружить всю жизнь.
— Дочка, зачем?.. — тихо сказал тракторист.
А она качнулась на руках, перелетела на второй брус и объявила:
— Он ещё кино умеет показывать задом наперёд! — и засмеялась, показав острые, как у лисёнка, зубы.
Высокий судья покраснел и сказал ей строго:
— Анюта Непейвода, мы тебя прогоним из зала! — И поторопил Пышту: — Отвечай!
Но у Пышты от обиды дрожал подбородок. При всех его высмеяла! Но вспомнились ему вдруг её горькие слова: «Пусть вырасту хоть бурьяном-репьём, никому дела нет!» И ещё вспомнилось: «Я не злая, а просто колючая». И, глядя прямо на судей, Пышта громко сказал:
— Я колючек не боюсь, не боюсь…
— Что, что? — удивились судьи.
А Анюту словно подменили. На худеньких щеках заиграли добрые ямочки. Она подняла руку:
— Дайте мне слово!
— Говори! — сказали сразу все трое судей.
Она легко спрыгнула на пол, подошла к столу.
— Он много умеет, — сказала она. — Он умеет даже по-флотскому начищать все металлические ручки на дверях и окнах и накручивать на них блестящих «петушков». Его матросы научили на теплоходе.
— Ого! — одобрительно сказали ребята в зале.
— А ты почему знаешь? Он же приезжий, — спросила судья с чёлкой.
— Он с моим папой на тракторе пашет! — И, обернувшись, она улыбнулась трактористу, и Пышта увидел, как разгладились на его лице глубокие складки. Анюта шагнула к отцу, и он взял её за руку.
А судьи меж собой пошептались, и высокий мальчик торжественным голосом объявил:
— Именем справедливого пионерского суда третьих, четвёртых и пятых классов нашей школы, виноватый ученик Загорянко Павел, в скобках Пышта, приговаривается, двоеточие: к чистке всех ручек в школе номер один.
Все захлопали, а тракторист вскричал:
— Всех?! Товарищи судьи! Сколько ж у вас классов и сколько там ручек? Может, он их до весенней посевной чистить будет? Нам возвращаться надо!
Весь зал стал считать вслух. Гудение было очень громкое. Судья поднял руку, всё стихло. Он сказал:
— Всех ручек слишком много. Пусть чистит только в первом «А», в первом «Б», во втором «А», во втором «Б», в третьем «А», в третьем «Б», в четвёртом «А», в четвёртом «Б» и в пятом «А» и в пятом «Б». Выходит десять классов. В каждом по два окна, в окне по две ручки, и ещё две дверные. Значит, шесть ручек помножить на десять классов — получится шестьдесят!
— Ага! — закричал Пышта. — У вас даже главный судья множит ручки на двери, а двери на классы, а я осёл, да?
Поднялся ужасный шум. Судья с косой позвонила в колокольчик:
— Судья тоже может ошибиться, он, кажется, ещё не в седьмом классе учится. И всё равно получается шестьдесят ручек! — И повернулась к ушастому Козлову: — А тебе наказание мы придумаем завтра. Не бойся, без наказания не останешься!
Пыште велели подождать. Сейчас принесут наждачную бумагу и отведут его в десять классов. А тракторист сказал Пыште, что сходит по делам, а потом за ним сюда вернётся. Он наклонился и поцеловал дочку в лоб и о чём-то её спросил.
Анюта повела головой.
— Нет, — сказала она, — мама меня не пустит.
— Что ж поделаешь… — Тракторист вздохнул и пошёл.
И Анюта ушла. Пышта почувствовал себя одиноким и несчастным.
Ребята принесли наждачной бумаги и отвели его на второй этаж, в пустые уже классы.
— Не удерёшь? — спросили они.
— Не-а! — ответил Пышта. А сам решил удрать. Не сразу, а попоздней: ему самому хотелось попробовать, как получатся «петушки».
А «петушков» делают так. Кусочек наждачной бумаги прижимают большим пальцем к металлу, и — р-раз! — крутанул, и на блестящей поверхности уже сверкает диск, в нём искрами бродят, мерцают, переливаются тени и свет.
Пышта влез на подоконник. Он чистил ручки, накручивал «петушков», получалось здорово! Эх, показать бы Фёдору, и Майке, и Жене, и Владику! Щёки у Пышты разгорелись от работы, он и думать забыл про побег.
И Анюта пришла к нему. Влезла рядом на подоконник и тоже стала начищать и накручивать. И хоть у неё получалось здорово, она всё равно была молчаливая и грустная.