Капитан наклонился к книге и перевернул страницы, оставив альбом лежать под носом у Фрич:
– Вам нечего сказать… И правда, это было давно. Мы освежим вашу память.
Он полистал альбом и указал пальцем на родимое пятно в форме головы лошади. Внизу страницы было написано белыми буквами на черном фоне: «Неизвестная смерть», 2013.
– Это родимое пятно принадлежит исчезнувшей из Орлеана. Следовательно, труп Матильды Лурмель проходил через ваш институт в две тысячи тринадцатом. Безусловно, в процессуальных рамках судебного расследования. Полагаю, у вас имеется заключение аутопсии, составленное по всей форме?
Поль хотел загнать ее в угол, прежде чем подсечь, как рыбину. Показать, что у нее нет ни единого шанса выкрутиться. Она снова, нахмурившись, посмотрела на снимок:
– Нет, не припоминаю. Я здесь не единственный судмедэксперт, а телами, которые запечатлевал Абержель, не обязательно занималась я. Их мог вскрыть и кто-то из коллег.
Поль и Мартини переглянулись: они были готовы к этой увертке.
– А вы поищите, кто конкретно, – потребовал аджюдан жестким тоном. – Нам нужно имя.
Женщина взялась за мышку компьютера. Череда кликов, потом она застучала по клавиатуре. Поль обошел письменный стол и встал рядом с ней. Поиск по данным Матильды Лурмель не дал никаких результатов.
– Ничего. Но поймите, мы здесь делаем больше восьмисот аутопсий в год и…
Поль сунул ей под нос лицо Жюли:
– Посмотрите внимательно на эту фотографию и не говорите, что вы опять ничего не помните. Это уже две тысячи семнадцатый, всего три года назад. Тут тоже был другой судмедэксперт?
И на этот раз Корали Фрич все отрицала. Когда Поль потребовал проверить досье Жюли Москато, она не нашла его. Чувствуя, что готов сорваться, он, оттолкнув ее, схватил каталог выставки и открыл на крупном плане мертвого глаза. Громко хлопнул ладонью по столу – так что собеседница вздрогнула.
– Вы название прочли? «Отравленная». А это означает, что вы были в курсе причины смерти. Вы видели эту молодую женщину, вы достали ее из ящика морга и сознательно положили под объектив Абержеля, так что не уверяйте меня, будто ничего не знаете!
– Вы же понимаете, что мы не просто так сюда явились и не с пустыми руками, – подхватил Мартини. – И глаз, и родимое пятно, сфотографированные Абержелем в вашем присутствии, принадлежат двум жертвам, которые были похищены и больше не подавали признаков жизни. И вовсе не случайно обе оказались здесь. В этом деле ваше имя просто-таки мигает красными буквами.
Судмедэксперт осела за столом, обхватив голову руками:
– Господи… Я тут совершенно ни при чем. Бессмыслица какая-то. Неужели я пошла бы на риск публичной демонстрации этих снимков, если бы мне было в чем себя упрекнуть? Это не я, это…
Она вдруг застыла, потом склонилась над фотографией глаза. Кончиком указательного пальца прикоснулась к маленькому световому четырехугольнику, угнездившемуся в черной дыре расширенного зрачка.
– Это освещение…
Внезапно преисполнившись энергии, она быстрыми движениями полистала альбом. Поль и Мартини молча на нее смотрели. Фрич остановилась на другом глазе, на этот раз, очевидно, мужском, наполовину прикрытом мертвым синеватым веком.
– «Сбитый мотоциклист», две тысячи пятнадцатый. Вот оно…
Она по очереди оглядела обоих жандармов:
– Я помню этого мужчину и большинство фотографий в альбоме, но совершенно не помню те, которые вы суете мне под нос. И кажется, знаю почему. Я должна кое-что вам показать.
Женщина встала, сунула альбом под мышку. Вместе они прошли по коридору, потом спустились на один этаж и оказались в просторном холле с множеством дверей. На каталке дожидался труп, по бокам стояли двое служащих похоронного бюро и полицейский. Мелькали медики в сопровождении студентов. Корали Фрич в сопровождении жандармов пересекла вестибюль, где громоздились кипы халатов и выстроились бесчисленные белые и зеленые бахилы. Настоящая фабрика по сравнению с Сагасом, подумал Поль. Фрич толкнула двойную дверь, ведущую в пустой зал для вскрытий. Положила книгу на металлический стол, открыла альбом на «Сбитом мотоциклисте». Потом одним движением схватила хирургическую лампу и развернула ее на вращающейся штанге:
– Все наши залы для вскрытий вот уже десять лет оборудованы круглыми лампами вроде этой, с одним источником света. Можете спросить у директора, если хотите проверить. Насколько я помню, Абержель обращал особое внимание на освещение, у него с собой была куча оборудования, например алюминиевые отражатели для достижения наилучшего эффекта. Он хотел, чтобы свет отражался точно от зрачков объекта. Посмотрите на фотографию и на лампу. Круглая форма. Как раз такая…
Жандармы согласились, не очень понимая, куда она ведет. Фрич снова перевернула страницы и на этот раз остановилась на глазе Жюли. Поль сообразил еще до того, как она начала объяснять. Это же было очевидно.
– Посмотрите на форму света в зрачке здесь, она эллиптическая, а главное, в ней два источника света. Две лампочки. Это другой тип светильника. Можете здесь все обыскать, таких вы у нас не найдете. Андреас Абержель сделал эти два снимка не в нашем институте.
Словно упустив в последнюю секунду отходящий поезд, капитан почувствовал, как внутри разгорается ярость. Исполненный самоуверенности, Абержель сам обратил его внимание на свет в зрачке. Он будто раскрывал ему истину, которую Поль, конечно же, в тот момент понять не мог.
Направив его в Лион, фотограф просто-напросто поглумился над ним.
Дрожа от холода, Габриэль доверху застегнул молнию на кожаной куртке, поднял ворот до самых ушей и вышел из гостиницы. Он пожалел, что не прихватил ни шапки, ни перчаток. Девять утра, плюс один градус. Густой туман, сочащийся влагой, обволакивал деревья и так сужал поле зрения, что казалось, будто до его пределов можно дотянуться рукой.
В машине он включил обогрев на максимум, выехал на дорогу DW896 и, как только деревня осталась позади, стал следить за километровыми столбами. Через пять километров он сбросил скорость, постоянно поглядывая направо, как ему и сказала вдова. Заметил затерявшуюся в растительности дорогу, наличие которой не обозначал ни один указатель, и свернул в лес на каменистый, идущий под небольшим уклоном проселок. Метров через сто путь ему преградила решетка. «Własność prywatna», было написано на щите. «Частные владения», предположил Габриэль. Металлические ворота были заперты на простой висячий замок.
Несколько минут он шел вдоль сетки, натянутой между стволами деревьев, которая, похоже, ограждала большую территорию. Габриэль легко перелез через нее, цепляясь за ветки. Прогулка по затянутому туманом лесу сама по себе действовала на нервы, а если вспомнить, что это польские Карпаты, где полно волков, чующих человека за километры… Он каждую секунду ждал, что тишину нарушит рычание, но слышен был только звук его шагов.
Очертания шале проступили среди стволов буков, кленов и белых пихт. Это было внушительное одноэтажное бревенчатое строение с резной деревянной дверью, покрытой орнаментом в форме розеток. Тяжелые ставни были закрыты. С крыши, теряясь в сумерках леса, тянулась электрическая линия, возможно ведущая к жилью какого-то другого богатого владельца. Габриэль быстро обошел дом. Понял, что единственным способом войти было взломать ставни. Дергая изо всех сил, он погнул шпингалет, потом разбил стекло.
«Я жандарм, так что знаю, как действовать», – сказал он вдове. Он ободрил себя мыслью, что никто не подаст на него жалобу.
Просунув ладонь в дыру и потянув за ручку, он открыл окно и проник внутрь. Приложил руку к радиатору, оставленному на предохранителе от замерзания, что обеспечило внутри минимум градусов десять тепла. Пол поскрипывал под его шагами. По потолку жилой комнаты с открытыми несущими конструкциями шли массивные балки. Просторная кухня с одной стороны, гостиная-столовая – с другой. Над каменным камином слева чучело головы волка, рядом три ружья, висящие друг над другом. Крупный калибр. На стенах мягкие мирные пейзажи. Ничего общего с помпезным бельгийским замком.
После внезапной смерти Хмельника никто вроде бы не должен был здесь появляться, однако у Габриэля это место не вызвало ощущения заброшенности. Пыли почти не было. Он подошел к угловому, обитому тканью дивану и представил себе промышленника, сидящего здесь, у огня, и полирующего приклады своих ружей, готовясь к охоте на волков.
Потом Габриэль двинулся по коридору, бросил взгляд в большую ванную с джакузи и высококачественным оборудованием, осмотрел первую спальню. В платяном шкафу висели охотничьи костюмы, стояли тяжелые башмаки и коробки с патронами. Без сомнения, инстинкты Хмельника просыпались, стоило ему влезть в эту одежду. Наверняка было что-то до крайности возбуждающее в преследовании хищников в таком лесу, как здешний. В том, чтобы вскинуть оружие. В том, чтобы пролить кровь.
Вторая спальня, чуть дальше, скорее всего, была гостевой. Пустые шкафы, скромная обстановка. Габриэль заметил рядом с вешалкой два девственно-чистых холста, обернутые в целлофан, две бутылки уайт-спирита[76] и набор кистей, перетянутых резинкой.
Он оглядел комнату в уверенности, что у Хмельника должна быть и другая мастерская где-то в этом доме. Ему представлялось очевидным, что этот человек не стал бы приезжать в лес несколько раз в году только для того, чтобы поохотиться на волков.
Габриэль обследовал каждый квадратный метр, открыл все двери, обшарил все шкафы. Выйдя наружу, он обошел территорию, огороженную сеткой, в поисках какой-нибудь сторожки или сарая, но ничего не нашел. Вспомнил картину с Жюли и Матильдой и другую, из дома Паскаля Круазиля, – с молодым пареньком: неровные каменные стены, а главное, корни деревьев, свисающие с низкого свода.
Может, смотреть надо не вокруг, а под ноги?
Он вернулся в дом и снова начал поиски, уткнувшись носом в пол, передвинул диван в гостиной, переставил мебель. Его сердце сжалось, когда в гостевой комнате он о