От озера ощутимо тянуло влагой. Было зябко. Над спокойной, гладкой поверхностью поднимался пар. Кое-где сбрасывалась рыба, оставляя после себя круги на воде. Сладко пахло медуницей, мокрой, росистой землей и озерной водой.
На песчаном берегу, расчищенном от тростника по обе стороны, имелась небольшая вымостка. В воде, чуть поодаль от зарослей осоки и камыша, торчали рогачи из ивовых прутиков. Место тут явно обловленное.
Аркадий Валерьяныч перенес часть снастей ближе к берегу, а затем взялся раскладывать удочки и спиннинги.
— На, — он протянул мне только что настроенное пятиметровое удилище. Я нехотя взял рыболовный снаряд, кисло посмотрел на директора.
— Там черви и опарыш, — он ткнул пальцем в несколько коробочек у груды снастей. — Еще есть перловка и мастырка, прикормка. Короче, ни в чем себе не отказывай.
Он вытер руки о штаны, присел на корточки, открыл одну из коробок, выудил оттуда червя и принялся наживлять. Затем подошел к берегу, аккуратно забросил снасть под тростник, поставил на рогач, и пошел налаживать вторую удочку.
Я подошел к контейнерам с наживкой, открыл одну из пластиковых баночек с крышкой. Там копошились жирные опарыши. Белые черви беспрерывно двигались и извивались. Я острожно взял парочку, насадил на ключок и пошел к воде. Забросил удочку, по примеру Валерьяныча, ближе к темно-зеленым палитрам кувшинки. В кармане нашлись сигареты и зажигалка, — хорошо, что не вынул вчера, — в пачке оставалось три сигареты. Ну, хоть что-то. Я закурил и присел на корточки, глядя на свой ярко-красный поплавок.
Сзади послышался шорох шагов по траве. Я обернулся.
— Держи. — Шеф держал в руках два складных стульчика. Один тянул мне. Я благодарно кивнул. — Кофе будешь? — спросил он и чуть улыбнулся.
— Буду, — сказал я.
Валерьяныч кивнул, сходил к машине, открыл заднюю дверь, достал сумку, расстегнул молнию и вынул объемистый серебристый термос.
Он принес его мне и молча пошел возиться со снастями.
Я разложил стул, сел, свинтил крышку термоса, отщелкнул заглушку и налил душистый, парующий кофеек в чашку-колпак. Хлебнул. Хоть и с сахаром, но горячий, натуральный, бодрящий. Самое то.
Я затянулся сигаретой, забросил ногу на ногу и сделал глоток кофе. Солнце поднималось, у поверхности озера все чаще резвилась рыба. В подлеске неподалеку и в зарослях по берегу, перепевались птицы. Свежо, тихо, легко и спокойно. Кофе, стульчик, сигарета. Удочка с опарышом.
Словом, умиротворение и дзен постиг в миг я тот.
Валерьяныч забросил четыре длиннющих удилища, уселся на стул и сложив руки, уставился на поплавки.
Время от времени, я поглядывал на его, и, конечно, следил за своим. Поклевок пока не было.
Так, в безмолвии, мы просидели, наверное, минут двадцать.
— Надо прикормить, — решил директор, поднялся, взял небольшое пластиковое ведерко, затем из пакета засыпал в него фабричной сухой прикормки, спустился к берегу, и набрал немного воды. Принялся замешивать. Затем слепил большой буро-коричневый шарик, размахнулся, и метко бросил мне под поплавок. После разбросал еще пару таких бульб по своим. Под верхом тут же заплескалась мелкая рыбешка, привлеченная кормом.
Прошло еще минут пять, а клева все не было. Валерьяныч поерзал на стульчике, и я краем глаза заметил, как он достал из нагрудного кармана кителя серебристую плоскую фляжку. Тихонечко заскрипела металлическая пробка по резьбе. Валерьяныч обхватил губами горлышко, запрокинул голову. На долго так запрокинул. Массивный кадык часто задвигался.
Он поймал мой косой взгляд, ухмыльнулся и спрятал флягу обратно в карман.
— Для сугреву, — пояснил он.
— А за руль? — я вытянул бровь и кивнул в сторону машины.
Он скривился и вяло отмахнулся. Я покачал головой и пожал плечами. Хотя, что ему сделается? Он бывший мент, связей пропасть, наверняка. От любого патруля отвертится.
Тем временем, мой поплавок слегка вздрогнул и окунулся в воду. Медленно закачался, затем вновь дернулся вниз и потихоньку начал подниматься, ложась на воду.
Валерьяныч завороженно, во все глаза, таращился на этот танец.
— Не спеши, — шикнул он. — Выкладывает, стервец.
Я осторожно потянулся к удочке, обхватил за основание и приготовился. Поплавок полностью лег на воду и мелко задрожал.
— Давай, — выдохнул Валерьяныч.
И я подсек. Удилище выгнулось в дугу, леска натянулась струной и ушла в сторону. В руки приятно отдавалось трепыхание рыбы на крючке.
— Хорош! — Валерьяныч уже вскочил на ноги и суетился около меня.
Меж тем, рыба сдаваться не собиралась и вела снасть в заросли.
— Выводи! В кусты затащит! — Я немного отвел удочку в сторону и потянул сильнее. Сильная рыбеха, однако.
Под поверхностью воды разошлись круги, и с плеском и брызгами показалась трепыхавшаяся золотистая рыбина.
Я машинально вывел добычу на берег и уставился на улов.
— Охо-хо! — радовался Валеряныч, рассматривая прыгавшего по траве карася. — Хороший, грамм на триста — четыреста! Молодец, Сережка! С почином! — и он крепко хлопнул меня по плечу.
— Спасибо, — отозвался я, все глядя на бившийся золотистый кругляш. И правда, хороший попался. Невольно, я даже улыбнулся. Сердце часто стучало. Может, и правда, не зря шеф все это затеял?
— Вот это кайф, скажи? — вещал Валерьяныч, снимая карасика с крючка. — Ух, азарт берет… Ух, азарт… Сейчас прикормлю, и тоже такого зацеплю!
Он высвободил крючок, взял садок, бережно сунул в него рыбу и бросил у берега в воду, сполоснул руки. После быстро замесил еще приманки и разбросал по своему месту.
И спустя минут пять и у него случилась поклевка. Попался тоже добрый карасик, даже больше моего. Валеряныч был в экстазе. Все ходил по берегу, улыбался, что-то бормотал под нос, напевал. Никогда его таким не видел.
Но, несмотря на все, меня все же точило чувство тревоги. Он ведь не просто меня порыбачить сюда привез. И я смутно догадывался зачем.
Мы просидели около часу. Директор поймал еще двух заладошечных карасей, я — одного, но зато крупного.
Туман рассеялся, воздух стал легче, солнце поднялось над деревьями, срывался ветерок.
Я сидел и глядел на качавшийся поплавок и думал о своем. Достал сигареты, закурил еще одну. И тут же запоздало отметил, что телефон забыл дома. Ну отлично. Валерьяныч сосредоточенно рыбачил, ответственно и основательно. Пару раз он поторопился с подсечкой, и рыба сходила с крючка. Он упрямо закармливал место, наживлял червя и ждал. В этом ожидании он частенько доставал из кармана флягу. Да и движения его сделалась не такими уверенными, более плавными, речь развязной. Он время от времени травил байки из ментовской жизни, сетовал на коррупцию, и сдабривал это плоскими анекдотами.
Я молчал и слушал. Я тоже ждал. Но отнюдь не рыбы.
Солнце уже поднялось высоко, было, наверное, уже часов девять — десять. Клев и вовсе утих. Валерьяныч, сидевший на стульчике, как-то тяжело вздохнул, упер ладони в колена и со стоном поднялся. Будто через силу. И побрел к машине. Я шмыгнул носом, достал сигареты, прикурил.
Позади хлопнула дверь машины, вернулся шеф. Он взял свой стульчик за спинку, подтянул ближе ко мне, развернул и тяжело опустился напротив. Некоторое время он сидел, сцепив пальцы, и глядел мимо меня, будто собирался с мыслями. А потом медленно сунул руку в карман брюк и выволок пистолет. У меня екнуло сердце. По загривку пробежали мурашки. Да что там мурашки, — мурашища.
— Аркадий Вал… — начал было я, но он взмахом руки прервал меня.
— Хочу с тобой поговорить, Сереж. Серьёзно поговорить, — и он тяжело взглянул на меня.
Я молчал. Между пальцев чадила сигарета. Напротив сидел начальник с пистолетом в руке. А вокруг — никого.
В оружии я разбирался слабо, но кажется, это был пистолет Макарова. Старый, исцарапанный, щербатый.
— В общем, — вздохнул Валерьяныч тяжко. — Ситуация у нас на работе знаешь какая? — он уперся в меня взглядом.
Вопрос был риторический. Намек на пропажу денег. И теперь стало ясно зачем он меня сюда вывез. Без предупреждения, никто и не узнает, куда я пропал. Еще и мобильник дома забыл… Ну все.
Я покачал головой и сказал, как мог твердо:
— Я не брал денег, Аркадий Валерьяныч.
Валерьяныч уронил голову, часто закивал. Он вытянули руки, запястьем на колени, пистолет свисал с пальцев.
— Деньги… Вечно все из-за денег. — Он поднял взгляд, сказал: — Если бы ты знал, Сережа, что иногда люди творят ради бабок. Но дело ведь не в деньгах, верно? Это же просто бумажки. Ценные, но бумажки. Дело в людях. Не деньги портят людей. Люди, Сережа, проявляются рядом с деньгами.
— Я не брал… — сипло повторил я.
Он вновь кивнул, поджал губы, качнул оружием, и я вздрогнул.
— Не брал, — мягко сказал он. — А кто брал, как ты думаешь?
Я мотнул головой.
— Не знаю.
— Ну подумай, представь. Ты же с ребятами общаешься ближе, чем я. Вы все плюс-минус ровесники, на одной волне. Кто бы мог украсть у своих, как считаешь?
Я проглотил ком в горле, горевшая сигарета начала жечь пальцы, и я ее выронил.
— Не знаю, мне некого подозревать.
— Некого? — удивился он и вытянул бровь. — Тогда остаёшься только ты, Сережа. Ты в тот день задержался, я уехал раньше, у тебя был доступ к кассе. Ты знал, что пришла оплата за крупный заказ. Ну, Сереж? — он подвинулся ближе, в серых глазах застыла угроза.
Сердце предательски часто билось.
— Мне некого подозревать. И ваших денег я не брал.
Он вдруг широко улыбнулся, и я было, мельком подумал, что это он шутил. Но нет.
Он хохотнул, откинулся на спинку стула.
— Ну хорошо, — сказал он. — Смотри. Димка, если уж говорить на чистоту, раздолбай. Характер ветренный, неопределенный, вечно колеблется. Гуляет по клубам, и скажу по секрету, не самым дешевым. Тратит много, живет не просто от зарплаты до зарплаты, а от займа до займа и займом покрывает. Как тебе такой вариант, Сереж? — и он чуть вскинул пистолет на коленке, черный провал дула хлестнул по нервам, словно плетью.