— Кофе будешь? — осведомилась она.
— Буду, — кивнул я и плюхнулся на табуретку. Голова была тяжеловата, кофеек был бы очень кстати.
Тоня по-хозяйски достала из шкафчика турку, пачку початого кофе, бросила две ложечки с горкой, налила воды из кувшина-фильтра и поставила на газ.
— Как дела? — спросил я осторожно.
— Хорошо, — отозвалась она. — Убралась немножко. Если ты не возражаешь.
Я только дернул плечами и осмотрелся. И правда. Порядок. Чуждый, дикий и необузданный в наших пенатах. На навесных полочках — вымытые чашки и стаканы, на сушке для посуды — расставлены тарелки. Исчезли залежи пыли на холодильнике и стеллажах. Клеенка на столе, и та была чиста как никогда.
Ого. Оказывается, вон как можно.
— Там у тебя в холодильнике были просроченные йогурт, сметана и сыр, я их выбросила. Если не возражаешь, — прибавила она и села напротив.
В моем холодильнике водился йогурт? Как он там вообще оказался?..
— Не возражаю, — согласился я. — На йогурт планов точно не имел.
— Как спалось? — спросила Тоня и подперла подбородок ручкой. Веселая вся такая, сияет.
— Нормально… А тебе?
— Тоже. — Она смотрела на меня с интересом.
— Ты веселая, — заметил я.
Она захохотала.
— Да, Сереж, — сказала она, отсмеявшись. — Ведь вчера у меня был самый лучший в жизни день рождения. — И она вновь посмотрела на меня этим своим взглядом, от которого накатывалась приятная неловкость.
В турке поднялась густая пенная шапка.
— Кофе подходит, — хрипнул я.
Тоня спохватилась, быстренько выключила газ, взяла чашку с полочки и медленно перелила в нее содержимое турки. По кухне разлился восхитительный аромат свежего кофе. Я невольно сглотнул слюну.
— Тебе с сахаром? — спросила Тоня.
— Без.
Она поставила передо мной чашку. Я благодарно кивнул, осторожно отхлебнул немного, вдохнул густой, горьковатый дым. Класс.
— А ты? — спросил я запоздало.
— Я уже чай попила, спасибо. Если ты не возражаешь, опять-таки. — И снова улыбка.
Ну и я тоже улыбнулся.
Будто ничего и не было вчера.
Мы сидели вот так, попутно о чем-то переговариваясь и обмениваясь многозначительными взглядами. Когда я допил кофе, Тоня вымыла мою чашку, вытерла руки и сказала:
— Пойду уже.
— Да, конечно, — я поднялся с табуретки, как солдат по команде.
Тоня бодренько прошла в прихожую, обулась, сняла с вешалки сумочку и набросила на плече.
Ну вот. Этот неловкий момент.
Она подошла ко мне, ласково обняла и поцеловала в щеку.
— Спасибо тебе, Сережа. За вчерашний день, за слова, за откровенность. За все. Мой лучший день рождения.
— Да-а… обращайтесь, звоните… всегда готовы вам помочь, — нашелся я и растерянно почесал затылок.
Она взяла меня за руку, нежные пальчики скользнули по моей грубой ладони. Будто прощально. Я отпер двери.
— Пока, Сереж, — мягко сказала Тоня и взглянула мне в глаза.
— Пока, Тонь, — ответил я.
Она вышла, и я закрыл двери. Прошел на кухню, полную солнца. Постоял так некоторое время, словно впитывая остатки случившегося. На душе было легко и светло. Странно.
Я пошарил по карманам, нашел измятую пачку сигарет, взял спички у вымытой плиты, и вышел на балкон.
Меня встретило чистое синее небо над Киевом, шум тысяч спешивших по делам машин, пыльный дворик.
Хороший сегодня будет день. Точно хороший.
Шеф
Как нетрудно догадаться, встречи с Тоней сошли на нет. Оно и понятно. Наша маленькая история прошла точку кульминации, и тут же резко ушла в финал. Мы виделись еще пару раз, перебросились парой слов и теплых взглядов. Мы остались друзьями, сохранили тепло в душах, а это, наверное, куда важнее постели.
Лето стремительно мчалось вперед, уже наступил август. Ночи становились длиннее, дышали прохладой. День шел на убыль. В воздухе, в окружающем, появилась та едва уловимая нота скорой осени.
На работе дела шли более-менее ровно. Аркадий Валерьяныч поостыл. Нет, порой я ловил его подозрительные взгляды, но больше он не донимал странным вопросами и конспирологическими разговорами. До одного августовского утра.
Восьмое августа, суббота. На тумбочке мелко задребезжал мобильник. Я нехотя разлепил веки, отметив, что за окном еще серо. Вытянул руку из-под покрывала, нащупал телефон и взглянул на экран. Звонил шеф. На часах — четыре тридцать два утра. Серьезно? Звонить в законный выходной и в такую рань? Я смотрел на вибрирующий гаджет и надпись «Валерьяныч» на экране. Если звонит, может, что-то важное. Я вздохнул и нехотя снял трубку.
— Алло?..
— Кравченко! — гаркнуло в трубке. — Быстро одевайся и выходи, я тебя жду!
— Аркадий Валерьяныч, вы на часы смотрели? — я набрался смелости огрызнуться.
— Смотрели! — рыкнул директор. — Давай бегом, дело срочное! Я в машине у подъезда. Все, жду.
В трубке послышались короткие гудки.
Ну что за человек…
Я отбросил покрывало, спустил ноги на холодный ламинат, посидел так, приходя в себя. Затем поднялся и подошел к окну, отвел занавеску. У подъезда действительно стоял белый внедорожник шефа. Не померещилось. А жаль.
Я снял со спинки стула джинсы, надел, натянул носки, затем набросил домашнюю кенгурушку, обулся и вышел из квартиры.
Пустой двор был полон желтоватого густого сумрака. Холодный влажный воздух пробирал. И ни души.
Я протопал к белому «Мицубиси-Паджеро», дернул за ручку и влез на сидение у водительского, захлопнул дверь.
Шеф был одет в камуфляж. На голове — кепка в тон форме. Куда он так экипировался?
— Здрасьте, — вяло бросил я и недовольно глянул на него.
— Забор покрасьте, — ответил шеф, выпятил массивный подбородок и криво улыбнулся. Шутка, мол, ага. — Привет, — снизошел Валерьяныч. — Извини, что разбудил, но дело срочное, — повторил он и повернул ключ зажигания. Машина вздрогнула, по салону разлился мягкий гул двигателя. Вспыхнули фары, разогнав густую серую пелену впереди. Внедорожник двинулся с места. Щелкнули замки дверей.
— Куда мы едем? — спросил я.
— Пристегнись, — процедил директор, выворачивая из двора на проезжую часть. Я раздраженно пристегнулся.
— Так куда едем? — повторил я настойчивей.
— На рыбалку, — отрезал Валерьяныч, тупо глядя на дорогу и вцепившись массивными ручищами в руль.
— На рыбалку?! — опешил я.
Валерьяныч коротко кивнул.
— Ну да. Удочки там разные, наживки, поплавки, рыба, знаешь?
— Аркадий Валерьяныч, — начал я, отмечая, как за окном стремительно мелькают дома. — Вы меня извините, но это уже перебор и не смешно.
— А кто смеется? — он на секунду отвел взгляд от дороги и с прищуром взглянул на меня.
— В том-то и дело! — вспылил я. — Можно же было предупредить! Что за дела?
— Ну ты не кипятись, — сказал он мягко, и качнул головой. — Рыбалка — это же вещь. Меня вот батя никогда не предупреждал. Растолкает с утра, ни свет ни заря, — и на речку. Если бы ты знал, как я ждал этих дней… А потом институт, учеба, академия, служба, бизнес, а-а… — он махнул рукой. — Никуда и не выберешься. Между прочим, первый раз в этом году еду рыбачить.
— Рад за вас, — я развел руками. — Но, елки-палки, можно же предупредить!
— Ладно тебе, — подобрел он. — Будет, что вспомнить. Я, между прочим, не абы кому предложил. Тебя позвал.
— Спасибо, горжусь, — буркнул я и сел, сложив руки на груди.
За окном летел городской пейзаж. Машина резво неслась по пустым улицам. Но Валерьяныч послушно останавливался на светофорах и выжидал зеленый свет.
Больше мы не заговаривали. Прошло, наверное, с полчаса, когда мы выехали за черту города. Дорога основательно испортилась, то и дело приходилось сбрасывать скорость, вокруг потянулись луга да крохотные деревеньки, укутанные пологом тумана. Тут и там мутно проблескивали блюдца прудиков и озер. На востоке, впереди, небо стремительно светлело.
И я невольно успокоился. Шум дороги под колесами, зеленые луга, поля желтоголовых подсолнухов, ждавших солнца, мелкие речушки-змейки, бежавшие в подлесок у косых домов. Я и забыл каково это. Город заглушил то давнее, детское чувство распахнутого настежь неба, трепет ожидания зари, сладковатый привкус росистого утреннего воздуха.
В общем-то, Валерьяныч был в чем-то прав. Дело это хорошее. Но предупредить можно было.
Мы скатились на грунтовую дорогу и, покачиваясь на кочках и ухабах, неторопливо петляли к парующему впереди большому озеру. Огненная краюха солнца показалась над горизонтом. Туман налился охрой и золотом, и словно отяжелев, толстым одеялом волочился по земле.
Озеро вблизи оказалось еще шире и длинней, чем издалека. Берега густо поросли серебристой осокой и камышом. Тут и там над берегом высились ветвистые ивы. Пару раз над лугом пролетали журавли.
Мы добрались до водоема, и по извилистой накатанной колее двинулись вдоль берега.
— Тут место одно хорошее есть. Чистое, просторное, — заговорил Валерьяныч, крутя баранку. Машина исправно проходила все неровности и ямы. — Караси берут под кило.
Я молчал. Смотрел на великолепие вокруг и молчал.
Наконец, мы выбрались на действительно просторное место с пологим подходом к берегу. Тут можно и машину поставить, и у чистого от тростника берега снасти забросить. Валерьяныч выехал на поросший низкой травой участок, остановился.
— Все, приехали, — кивнул директор, заглушил двигатель и вышел из машины. Я отстегнулся и тоже выбрался наружу.
Валерьяныч, довольный как ребенок, стоял, уперев руки в бока, глядел по сторонам и улыбался. Искренне так улыбался.
Он глубоко втянул ноздрями влажный воздух, с наслаждением выдохнул и живенько двинулся к корме джипа. Открыл багажник и принялся выгружать удочки, спиннинги, подсаки, множество коробочек, и еще невесть чего.
— Ты на что рыбачить будешь? Удочка, спиннинг? — спросил он, громыхая чем-то в багажнике.
— Без разницы, — глухо ответил я и обернулся к водоему.