Рано или поздно тем не менее наступает отрезвление. Человек видит, во что превращается его тело в погоне за сытой и вкусной жизнью, которая «удалась», за «эндорфинным» счастьем, как все это корежит саму жизнь. Или не видит (точнее, не хочет видеть), или смиряется как с неизбежным злом. В любом случае, перестроить свои приоритеты, критерии оценки и привычки в отношении продуктов питания гораздо сложнее, чем бежать по привычному кругу.
Многие люди, твердо решившие сбросить с себя бремя лишнего веса, который мешает полноценной жизни, нормальному самочувствию, адекватному отношению к себе (как со стороны окружающих, так и собственному), испробовав множество диет и прочих способов похудения, разочаровываются в них и опускают руки, находя для себя разные защитные лазейки. Самая примитивная – «Я не толстый, у меня просто кость широкая». Это, конечно, чистой воды отмазка на «отвяжись». Однако не все так однозначно.
В отличие от алкоголизма, когда человек даже самому себе не готов признаться, что он тяжело болен, люди, страдающие избыточным весом, внутри себя всегда знают о нем, как бы ни хорохорились перед окружающими. Отчаявшись справиться с самой проблемой, они вырабатывают для себя эффективную (как им кажется) стратегию поведения в социуме, нередко даже откровенно кичатся своими габаритами, выходящими за рамки нормы. «Хорошего человека должно быть много», «Не всем же быть умными, кто-то должен быть и красивым» – как часто мы слышим подобные сентенции! Трудно поверить, что человеку на самом деле нравится быть не в меру толстым, непривлекательным, вызывать насмешки, стеб и издевки, попадать в комичные ситуации из-за веса. Подобная бравада лишь маскирует крайне низкую самооценку личности и пытается выстроить барьер для ее защиты.
К слову, о норме и мере. Глубоко укоренившееся в народе заблуждение говорит, что для оценки «нормальности» веса нужно из своего роста вычесть 100 либо 110 килограммов. Забудьте об этом. Адекватную (хотя отчасти и косвенную) оценку может дать только расчет индекса массы тела (ИМТ). Формула проста: массу тела в килограммах нужно разделить на квадрат роста в метрах.
Пример для наглядности: для человека с массой 100 килограммов при росте 1,65 м расчет будет таков:
По рекомендациям ВОЗ, показатель ИМТ в диапазоне 20–25 соответствует нормальному весу, 25–30 указывает на избыточный вес, а свыше 30 говорит об ожирении.
Почему же сейчас органы здравоохранения и государства так много внимания уделяют ожирению? Разве внешний вид человека, его социальные контакты и прочее – это не его личные проблемы? Какое дело обществу, как человек выглядит, чем и как питается, насколько физически активен? Увы, это отнюдь не личное дело человека, поскольку ожирение – весьма значимый фактор для развития целого списка серьезных заболеваний, в том числе приводящих к потере трудоспособности, к инвалидности.
В этом перечне инфаркт миокарда, ишемическая болезнь сердца, гипертония, атеросклероз, сахарный диабет 2-го типа, панкреатит, желчнокаменная болезнь, почечная недостаточность и т. д., и т. п. вплоть до онкологии. Так что нет, это не только личные проблемы индивидуума, это вопросы здоровья всего общества, государственного уровня, ибо связаны они с экономикой и бюджетом.
Но есть и хорошая новость: ожирение – процесс обратимый, это лечится. Тому, кто не справляется с лишним весом самостоятельно, на помощь всегда готова прийти целая армия специально обученных врачей – диетологов, эндокринологов, хирургов, психологов. Главное – не прятаться от проблемы, не загонять ее вглубь. И не сдаваться. А начинать все же стоит с «разрухи в головах». Но об этом позже.
Рядом с тобой. Данила
«Долгие годы я никому не рассказывал эту историю. Никому и никогда. Мне кажется, у каждого человека есть в глубине души такая маленькая шкатулка с секретами, где-то в самых потаенных уголках. Может быть, он ее схоронил так глубоко, что уже и сам не вспомнит, где именно, и даже не хочет вспоминать. Моя же всегда при мне, брелок для ключей в форме якоря, подарок одноклассниц на 23 февраля. Той трагедии, которая выросла из школьных лет и которой я сам был свидетелем, я не забывал никогда, и она многое изменила во мне. Но даже с самым родным и близким человеком, с моей женой, я ни разу не поделился своими терзаниями и угрызениями совести. Хотя у нас очень светлые и искренние отношения. Не хотел, чтобы она видела меня слабым, неуверенным, виноватым.
Однако день признаний и откровений однажды все-таки наступил. Поводом и причиной, от которой отмахнуться было никак не допустимо, стал наш сын Ромка. У него астигматизм[50], и с раннего детства для выправления зрения нам приходилось заклеивать ему один глаз. Когда сын пошел в школу, мы с женой сильно переживали, что дети начнут его из-за этого дразнить, будут смеяться. Жена изучила уйму психологических пособий на тему социальной адаптации ребенка в школе, в частности на тему школьного буллинга[51], но по счастью они не пригодились. Ромка благодаря своим ярко выраженным лидерским качествам и мощной харизме ни разу не подвергался каким-либо нападкам в школе, одноклассники его уважали.
И вот, когда мы уже забыли беспокоиться о том, как у сына складываются социальные связи, взаимоотношения с одноклассниками, он приходит домой мрачнее тучи, при этом молчит, как рыба об лед. Жена сразу насторожилась, мягко попыталась выяснить, в чем дело, но Ромка ушел в себя, сказав только: „Сначала я сам должен разобраться“. Ну сам – так сам. С неделю примерно стояло это напряжение в доме, потом я не выдержал, говорю: „Расскажи, что происходит. И мать перестанет с ума сходить, и тебе самому будет легче разобраться, когда словами сформулируешь проблему“. Убедил.
Если вкратце – это было именно то, чего мы с женой опасались, только травили в классе не нашего сына, а новенькую, не знакомую нам девчонку. В Ромкину школу ее перевели посреди учебного года. Училась она кое-как, с двойки на тройку, была неказиста и нелюдима, мягко говоря, полновата, к тому же сильно шепелявила. Понятно, что над ней потешались и часто дразнили. Тогда мало кого из одноклассников интересовало, что девочка попала в тяжелую автомобильную аварию, в которой погибла ее мать, а сама она еле выжила после черепно-мозговой травмы. Отец, чтобы хоть как-то порадовать дочку, всячески баловал ее разными вкусностями, не замечая, что девочка день ото дня пухнет, как тесто на дрожжах. Словом, повод для насмешек нашелся быстро.
Одноклассницы втихомолку завидовали ее стильным шмоткам, которыми по простоте душевной задаривал девочку отец, а в открытую издевались, мол, зачем тебе такой моднючий куртец, ты же через неделю в него уже не влезешь. Будь проще и не выпендривайся. Наконец, дошло до того, что тройка самых неуемных девиц, взбаламутив за компанию и ребят, решила устроить Наташке „темную“, поставить на место (которое они считали для нее подобающим). Ромка по случаю тоже оказался втянут в эти разборки. Поначалу как-то пытался разрулить ситуацию мирно, но потом плюнул: „Хрен поймешь, что у этих девчонок в головах, по ходу, одни опилки. Ну их на фиг, пусть сами разбираются, я пас“.
Тогда я понял, что отмолчаться или отделаться советами психологов не получится. И я рассказал. Мне было что рассказать.
С Тонькой мы не то чтобы дружили, но знали друг друга еще с детского сада, в прямом смысле. Жили мы в одном доме, больше того – в одном подъезде, она на восьмом этаже, я на первом. Разница у нас была ровно месяц, и наши мамы ходили на молочную кухню по очереди, так и подружились. Потом записывали нас в один садик, в один класс школы – так всегда можно было подстраховаться насчет отвести-забрать. Тонька часто оставалась у нас, если ее мама задерживалась с работы. В таких ситуациях мне обычно было не очень комфортно из-за Тонькиной гиперактивности. Я бы уже десять раз все уроки сделал, а ей лишь бы побеситься. Впрочем, в классе ее проделки пользовались неизменным успехом – кому интересно корпеть над заданиями, когда можно поноситься по классам и рекреациям, прятаться от „зеленых человечков“ или „людей в черном“, это же весело. Так что наша толстушка-веселушка Тонька долго была заводилой всяческих школьных проказ. Но потом все круто перевернулось.
Наступил тот возраст, когда девчонки начинают концентрироваться на своей и чужой внешности, пытаются приспособиться к изменениям в своем организме. И это вовсе не „опилки в головах“, как назвал Ромка, а просто гормоны, пубертат.
Не скажу, когда и как все это началось (в классе шестом или седьмом), но из Тоньки-Огонька моя соседка постепенно превратилась в Тонну Пирожков (да-да, фамилия ее была Пирогова). Трудно представить (но при желании все-таки можно), что творилось тогда в ее душе, когда помимо собственных комплексов приходится сталкиваться с отторжением бывшими подружками, с насмешками и откровенными издевательствами. И, конечно, „тема сисек“ априори была в приоритете в этом ряду. Тонька всегда была готова отвесить пару тумаков пацанам, пытавшимся прижать ее к стенке, чтобы потискать (а рука у нее была тяжелая, соответственно 100 кг живого веса), но вот с бывшими подругами в такой ситуации она часто терялась. „У тебя такие аппетитные пирожки!“ – сладко запевала Юлька. – Можно мне потрогать?» Другая вторила: «Твои сиськи меня с ума сведут! Из-за тебя я, наверно, стану лесбиянкой!» И хотя дома мама успокаивала, что девочки со своими прыщиками вместо бюста просто ей завидуют, надолго этой поддержки не хватало.
В окно кухни я часто видел, как Тонька бегает по утрам, с красной мордой возвращаясь домой. От тети Кати, ее мамы, слышал, как дочка изнуряет себя голодовками и разными диетами, но килограммы не уходили, а только прибавлялись после каждой голодовки. Изменения в ней я стал замечать только классе в девятом. Тонька и сама стала спокойнее и увереннее в себе, да и одноклассники от нее отстали. И да, она сильно похудела, на взгляд, килограммов на 20–30. Я относил все это на счет ее нового друга, шалопая из соседней школы, которого многие наши побаивались, «Любовь воистину творит чудеса», – сделал я для себя вывод, впрочем, не особо вникая.