Скажу честно, порой подумаешь: «Хоть бы ты уже допился наконец, перестал бы мать изводить». Грех, конечно, великий, такие мысли. Но как приедешь к ним, посмотришь – в комнате срач невообразимый, сам хуже бомжа, задохнешься вонью от перегара, пота, табачного дыма по всей квартире, перекинешься волей-неволей парой слов – от родственных чувств, поверь, ни малейшего следа не остается, одна злость.
И говорить с ним об этом абсолютно бесполезно, ничто его не пронимает. Даже микроинсульт после очередного гипертонического криза, когда у него уже рука наполовину отнялась, не заставил Сергея задуматься. «Да я врачам не верю, нет у меня никакого инсульта. Они как увидят у меня давление за 200, сразу в больницу предлагают. А для меня это нормальное».
Я, со своей стороны, конечно, пыталась его всячески увещевать и страху нагнать: «Сам подумай, если вдруг случится еще инсульт и тебя парализует, кто за тобой будет ухаживать и памперсы менять? Одна рука отнялась, хочешь, чтобы обе? Или ноги?» Месяца на два этого страху хватило – старался одним пивом обходиться и руку пытался разрабатывать. Потом опять сорвался, словно ничего не произошло.
– Неужели вы не пробовали поговорить с ним о лечении? – Я с трудом пытался уложить услышанное в голове. – Можно же вывести человека из запоя и подшить на какой-то срок. Я слышал, многим это помогает.
– Ну лет десять я периодически пыталась его уговорить. Абсолютно бесполезно. Все диалоги примерно такого типа: «Зачем мне лечиться, я что, больной?» – «Но ты же не можешь остановиться, ты себя не контролируешь, это и называется зависимостью, это болезнь в натуральном медицинском смысле». – «Нет, я не алкоголик, я же под забором не валяюсь. И я себя всегда контролирую. Хочу – пью, хочу – не пью». – «Ну да, денег на еду и водку нет – не пью. Получил зарплату – ушел в пике. И кто кого контролирует таким образом? Ты зависимость или она тебя?» Словом, классический симптом алкоголизма – отрицание зависимости. Сколько раз предлагала ему зашиться – наотрез отказывается. Аргумент: «А вдруг мне кто-нибудь водку в горло зальет? Я же сразу концы отдам».
– Да, аргумент убийственный. – Я не удержался от усмешки. – Просто шпионские страсти какие-то в лондонском стиле.
– Но представь, однажды он привел действительно убийственный аргумент, на который я не нашлась что ответить. И даже сейчас не знаю, как на это возразить. Наверно, поэтому и езжу к психотерапевту и на собрания группы. Он как-то выдал мне правду-матку: «А зачем мне бросать пить? Может, у меня это единственная радость в жизни и осталась».
Теперь я понимаю, что так оно и есть.
И у многих в рассказах это проскакивает, многие зависимые говорят о внутренней пустоте.
Это может звучать по-разному, косвенно: «Мне скучно», «Мне все время чего-то не хватает», «Я как будто что-то потерял и пытаюсь найти». Но, по сути, все сводится к одному: ощущению абсолютного вакуума внутри себя. И даже не вакуума, а черной дыры в груди, которая засасывает в себя все – весь свет, всю энергию человека – и порождает только тоску вокруг. Это и есть самое страшное, на мой взгляд. Человек испытывает постоянный духовный голод, чаще всего даже не осознавая этого, и, принимая наркотики или алкоголь, именно его и пытается утолить, заполнить вакуум, накормить свою личную черную дыру.
Спаси себя сам. Антон
Рассказ Олеси на меня произвел сильное впечатление, мне показалось, что я всю жизнь знал ее брата, хотя в реальности не был с ним знаком. Я слушал ее и «вспоминал», каким он был в юности, какими способностями наделила его природа: идеальным музыкальным слухом, феноменальной памятью, математическими и аналитическими талантами. Я зримо представлял, как он играет на скрипке, готовится к поступлению в консерваторию, вот за один вечер умудряется прочитать толстенную книгу, запоминая при этом все чуть ли не дословно, вот сочиняет свои первые стихи. И как мало-помалу болезнь начинает все это у человека отнимать, словно на клавиатуре судьбы стала залипать клавиша Delete. Больно и обидно.
Что же касается лечения моего племянника Дениса, то сперва все шло по плану: ему провели детоксикацию, он успешно прошел все назначенные сессии психолога, затем курс реабилитации. Мы все были счастливы этому. Шесть с половиной месяцев Дэн был чистым, все шансы были на то, что ремиссия окажется устойчивой. Тем более неожиданным ударом для нас стал его жесткий и стремительный срыв: ровно через неделю после начала рецидива Денис погиб, упав с балкона восьмого этажа на какой-то разгульной вечеринке. Была это нелепая случайность или намеренное действие самого Дениса – никто так и не смог прояснить ни нам, ни следствию.
Сегодня, спустя почти год после нашей встречи с Олесей в клинике, я все чаще думаю о ней и ее брате. Надо бы позвонить, узнать, как там у них дела, продолжают ли они с мамой бороться с зависимостью Сергея, с этой ставшей для многих такой обычной, но оттого не менее жуткой болезнью или тоже опустили руки. Как я, как наша семья.
Я вспоминаю слова Олеси о черной дыре и осознаю, что все острее ощущаю ее в своем сердце. Я думаю о том, в какую сторону могла повернуть история болезни Дениса, как могла сложиться… нет, не сложиться, а развиваться его судьба, если бы кто-то из нас, да что там кто-то, я, именно я сам – не сдался, не плюнул бы на все после роковой неудачи и рецидива болезни, а нашел бы в себе силы продолжать бороться за жизнь родного, такого дорогого человечка, продолжал бы поддерживать его родителей…
Думаю, наверное, мы просто недостаточно любили его или стали уже неспособными к любви, потому и не смогли заполнить ту голодную черную дыру в его сердце.
И, стало быть, спасать нужно было не столько Дениса, сколько нас самих. Не зря же и Серафим Саровский говорил: «Спасай себя сам, и вокруг тебя спасутся тысячи». Мы не пытались. Я не пытался.
Знаете, иногда так отчаянно хочется верить в существование параллельных вселенных… Может, хотя бы в какой-то из них жизнь нашего мальчика не оборвалась так рано и так бездарно, и я не чувствую там своей чудовищной вины и этой постоянной, ноющей, непроходящей боли в сердце.
Зависимые друг от друга
Обществу давно необходимо признать тот факт, что зависимость – это не какой-либо индивидуальный порок конкретного человека, а прежде всего болезнь, и болезнь крайне серьезная и опасная. Этот недуг постепенно и глубоко проникает во все системы организма, меняя личность человека, поражая и подавляя ее изнутри. Но окружающие, как правило, видят перед собой лишь опустившегося, вызывающего отвращение индивидуума, который полностью выпал из социума. И единственное желание у большинства людей в подобном случае – как можно быстрее пройти мимо. Не заметить, отвернуться, всем видом показать, что это не твое дело, поскорее выкинуть из головы.
Часто подобное отношение проявляется, даже когда речь идет о близком человеке, родственнике. Ведь это же какой позор, как стыдно перед социумом иметь такого отца или брата!
При этом никто не задумывается, что перед ними по-настоящему больной человек, больной в чисто медицинском смысле, что ему сейчас очень плохо и он нуждается в срочной помощи. В нашей помощи. Хотя бы уже потому, что он человек. Ведь, по большому счету, он ничем не отличается от любого из нас.
А теперь задайте себе простой вопрос: готовы ли вы к тому, что в какой-то момент и мимо вас пройдут именно тогда, когда вам более всего нужна будет помощь и на кону окажется ваша жизнь?
Если один из близких людей становится зависимым, это не может не сказаться на всей семье в целом, на каждом ее члене. Даже если постараться вычеркнуть из своей жизни такого человека, вы, как ни странно, все равно в той или иной степени будете подвергнуты воздействию его болезни. От этого уберечься нельзя, как нельзя уберечься от эпидемии, когда вирус, находящийся в замкнутом пространстве, настигает любого.
На каждого болезнь будет влиять по-своему, но произойдет это непременно. Очень незаметно ментальная и эмоциональная составляющие личности начнут постепенно видоизменяться, и в конце концов скрытому воздействию окажется подвергнута вся психика. Подобное явление уже достаточно хорошо изучено и подробно отражено в специальной медицинской литературе, где оно называется созависимостью. В результате постепенно вся семья становится созависимой.
А ведь именно из таких созависимых семей состоит не столь уж малая часть нашего общества. А если представить это само общество как единый организм, то это покажет, что все мы в определенной мере являемся созависимыми – зависимыми друг от друга. И тот, кто сейчас отворачивается, проходя мимо страданий другого человека, уже сам неотвратимо болен. Только еще не знает об этом.
А всего-то и нужно – хотя бы попытаться разорвать этот замкнутый круг. Иногда так и хочется сказать: люди, будьте добрее друг к другу, ваша доброта рано или поздно обязательно к вам вернется.
Лишние люди
Invalidus
Слово «даун» в нашем обиходе давно заняло место оскорбительного определения уровня умственных способностей оппонента, стало общепринятым синонимом «дурака». Когда нам кажется недостаточно выразительным слово «дурак», мы говорим «имбецил», «олигофрен», «даун», не задумываясь, какая боль, какие страдания и трагедии заключены в этих словах. Мы не придаем им особого значения, и они пускают прочные корни в нашем языке, в нашей культуре, независимо от нашего желания формируя устойчивые шаблоны восприятия их истинной сути и, что еще хуже, нормы отношения общества к людям с подобными отклонениями.
По данным Всемирной организации здравоохранения, дети с синдромом Дауна появляются в мире с частотой 1 на 700 новорожденных. В России, по статистике благотворительного фонда «Даунсайд Ап», ежегодно рождаются порядка 2500 детей с этой патологией.
Наши познания о синдроме Дауна сводятся к стереотипу: «Это неизлечимое генетическое (читай – наследственное) заболевание, при котором ребенок рождается умственно неполноценным и редко доживает до 18 лет». Не оттого ли сообщение врачей «У вашего ребенка выявлен синдром Дауна» становится для родителей новорожденного, как правило, тяжелейшим психологическим шоком, ломающим судьбы как минимум трех человек? Находясь в плену собственных заблуждений и стереотипов, не владея достоверной информацией, человек редко способен принимать взвешенные решения, ибо ограничен в выборе.