— Мне все время говорили: «Ну слушай, это политическое решение, они сюда, а ты туда, ну а потом что-то как-то оно забудется». Я говорю: «Что значит забудется? Мы же с вами разговариваем не в кафе на улице, типа сделай доброе дело, помоги нам, помоги себе. Вы со мной разговариваете в тюрьме. У вас есть конкретное подозрение по отношению ко мне. Вы меня отправляете туда, соответственно, я ухожу отсюда из-под юрисдикции суда, но при этом остается возможность, например, заочного обвинения. И откуда мне знать, что я буду еще лететь или ехать, а вы уже примете в заочном режиме какое-то решение — суд, например, признает меня виновным. Ну зачем мне это нужно?» И все на меня смотрели, как на идиота, типа пацан, ты же из тюрьмы выйдешь, на свободу, какая тебе разница. А я на них смотрел, наверное, точно так же.
— На каком уровне делались эти предложения?
— На достаточно высоком, я мягко скажу. И — важное замечание — все эти уговоры исходили только от украинской стороны. То есть никогда никто из представителей Российской Федерации не предлагал и не уговаривал меня на обмен. Более того, в Верховном суде в марте этого года, когда состоялась моя встреча с Татьяной Москальковой, журналисты могли задать вопросы. И ее спросили, естественно, язвительные украинские журналисты: «А вы не спекулируете ли обменом Вышинского?» Она была страшно удивлена, а я потом сказал: «Друзья мои, вы вообще ничего не путаете? История с обменом — это политическая акция украинской стороны».
Поэтому, когда появились слухи о том, что кто-то из российских ответственных лиц приехал меня уговаривать на обмен, как бы сказали у нас во дворе, я ржал как подорванный. Все было, но с точностью до наоборот.
Так на современной Украине решается вопрос о соотношении права и политики. В моей истории политическая составляющая оказалась довлеющей над правовой стороной просто до неприличия откровенно.
Я с первого дня моего ареста отказывался от того, что называли «обменом». Я и сейчас, что бы ни говорили, не считаю себя обменянным — ни один суд не доказал моей вины, меня никто не освобождал по процедуре амнистии или помилования. Меня освободил украинский суд, потому что это позволял сделать закон. И то, что я оказался в числе тех, кто прилетел в Россию по обмену, — моя добрая воля, а не результат давления на меня украинских политиков.
Глава 5
15 месяцев я провёл в тюрьме. Узнал много нового о людях и жизни, получил много уроков. Я и раньше слышал, что «Россия своих не бросает», знал о журналистской солидарности, сам участвовал в акциях поддержки коллег, но теперь убедился сам, как важно знать и ощущать, что ты не один в этом мире. Что пока ты находишься в замкнутом пространстве камеры, и каждый твой день проходит одинаково, по внутреннему распорядку тюрьмы, там, за её стенами идёт борьба за тебя. В ней участвуют и те, кто знаком с тобой, и те, кого ты знал как людей «из ленты новостей». В моем случае это были даже политики мирового уровня — В.В. Путин.
Твоя история для них не информационный повод — сегодня пошумели, завтра позабыли, а дело принципа. И это дело надо обязательно довести до конца, чтобы люди поняли — есть кому защитить справедливость, беспредел не всесилен. Нет слов, чтобы выразить мою благодарность всем, чью поддержку я чувствовал во время заключения.
Я уже говорил, что информационное сражение вспыхнуло в первые же часы моего ареста. Украинская сторона попыталась с ходу захватить инициативу, определив мою роль — «пропагандист» и мою дальнейшую судьбу — «обмен». Об этом говорили как о чём-то очевидном, не вызывающем сомнений. Дескать, всем понятно, что Вышинский занимался пропагандой враждебных для Украины идей и впереди у него только обмен на «украинского политзаключённого».
Но информационная атака сразу же наткнулась на чёткую позицию российской стороны: не пропагандист, а журналист, человек, выполнявший свои профессиональные обязанности. И не об обмене должна идти речь, а только об освобождении. На противостоянии этих понятий и развивались дальнейшие события. Причём украинская сторона, взорвав информационную «бомбу» с арестом «пропагандиста», затем пыталась перевести переговоры в кулуарный режим. Россия же все 15 месяцев твёрдо стояла на своём. Мировой общественности не давали забыть о моей судьбе, не позволяли решить вопрос «по-тихому». Силы, что защищали меня, выступали единым фронтом. Но всё же я бы выделил три основных линии моей поддержки.
Первая — со стороны российских коллег по журналистскому цеху. Не прошло и суток после моего задержания, как адвокат передал мне, что МИА «Россия сегодня» запустило хэштег #ЖурналистикаНеПредательство. В тот же день, 16 мая, главный редактор информагентства Маргарита Симоньян выступила в эфире телеканала «Россия-1». Она предельно ясно выразила позицию коллектива МИА по моей ситуации: «Мы будем биться за него до конца, чего бы это нам ни стоило». Маргарита саркастически заметила, что «в ответ на захват Вышинского российские спецслужбы могли бы легко задержать парочку, а то и больше украинских журналистов, их в Москве много. Но Россия остаётся на принципах уважения к правам человека. Украина же выбрала другой путь и думает, что «це Европа».
На следующий день, 17 мая, Херсонский городской суд продлил мой арест на два месяца. 18 мая под проливным дождём у здания украинского посольства в Леонтьевском переулке в Москве собрались сотни людей. Мокрой тряпкой висел над ними жёлто-голубой флаг, сквозь раскаты грома звучали требования немедленно освободить Вышинского безо всяких условий. Снова горячо и гневно говорила Маргарита Симоньян: «Нельзя, чтобы эта история просто промелькнула в новостях. Мы должны требовать от Украины прекратить давление на журналистов, а от российских властей — жесткой реакции на происходящее там. Ситуация с Вышинским угрожает всей журналистике».
Гендиректор МИА «Россия сегодня» Дмитрий Киселёв назвал то, что творится на Украине, «средневековой инквизицией»: «Тогда сжигали на кострах, теперь собираются посадить человека в тюрьму на 15 лет по абсолютно абсурдному обвинению в том, чего он не совершал и даже не мог совершить».
В майскую грозу к посольству пришли журналисты разных редакций — от ведущих российских телеканалов до районных газет. Они держали в руках мои портреты с надписью «#це Европа». Звучали обращения к международным организациям: как можно рассуждать о свободе слова и не замечать правового беспредела на Украине?
Голос российских коллег услышали. Второй линией моей защиты стали выступления со стороны мирового сообщества. Уже 16 мая Международная федерация журналистов призвала украинские власти освободить меня. К этому присоединился Комитет по защите журналистов со штаб-квартирой в Нью-Йорке.
Представитель ОБСЕ по вопросам свободы СМИ Арлем Дезир осудил атаку украинских силовиков на «РИА Новости — Украина» в Киеве.
Он назвал обыски СБУ офисов российских СМИ недопустимыми и заявил, что будет внимательно следить за развитием событий. В октябре 2019-го я искренне поблагодарил Дезира за такую поддержку на конференции ОБСЕ по вопросам свободы слова в Москве.
Ну и третьей линией моей поддержки стала реакция на ситуацию российских политиков и государственных деятелей. Это и стало главным в моём освобождении через 15 месяцев. Отношение России к происходящему было однозначно определено в первые же дни и потом нисколько не менялось. С украинской стороны была попытка провокации, верные Порошенко журналисты спрашивали, почему Москва не хочет обменять Вышинского. Подоплёка вопроса — почему вы его бросили в беде, не хотите выручать? Пресс-секретарь президента РФ Песков и министр иностранных дел Лавров ответили прямо, без дипломатических тонкостей — потому что, когда так грубо нарушаются все международные нормы, ни о каких обменах и соглашениях речи быть не может, только незамедлительное освобождение безо всяких условий.
1 июня собрался — для вида — Херсонский апелляционный суд. Жалобу моих адвокатов на незаконный арест удовлетворять не собирались и не стали. Зато я смог обратиться к коллегам-журналистам. Раскрыл по максимуму планы киевской власти на мой счёт, назвал вещи своими именами. Сказал, что никакого судебного процесса нет, есть политический заказ, форма давления на меня, по сути, моральная пытка. Причём за две недели после задержания в Киеве давление на меня лично ослабло. Поддержка России и международного сообщества свою роль сыграла. Но моим близким продолжают угрожать.
МИД РФ откликнулось моментально. Его представитель Артём Кожин вновь напомнил, что Россия своих не бросает, ситуацию считают возмутительной и ждут адекватной реакции от профильных международных организаций.
Наступило 7 июня — дата проведения ежегодной «Прямой линии» президента России Владимира Владимировича Путина. В этот день позиция Москвы по поводу моей судьбы получила подтверждение на самом высоком уровне. Путина спросили о «возможности обмена журналиста Вышинского на режиссёра Сенцова». При этом ведущий оговорился, что так указано в записке, а вообще-то слово «режиссёр» к Сенцову применимо весьма условно. Президент ответил, что считает саму постановку вопроса неправильной — такой обмен был бы заведомо неравноценным: «Нашего журналиста… Вышинского арестовали на Украине за его прямую профессиональную деятельность. Что же касается другого фигуранта, господина Сенцова, он задержан в Крыму, кстати говоря, не за журналистскую деятельность, а за подготовку террористического акта, за подготовку взрыва, в результате которого могли пострадать конкретные люди. Это совершенно разные вещи, разные и несопоставимые».
Путин не стал прятаться за протокольные условности, с присущей ему откровенностью назвал «политику сегодняшних украинских правителей абсолютно недопустимой». Сказал, что на Украине должен восторжествовать не политический расчёт, а элементарный здравый смысл. По велению этого здравого смысла российского журналиста должны освободить.