Так же и с Москальковой — она интересовалась условиями моего содержания в СИЗО, тему обмена мы не обсуждали совсем. Но тема — «Вышинского вот-вот освободят!» — возбудила националистов. А самое главное — генпрокурора Ю. Луценко. Пресс-секретарь генпрокурора Украины Луценко Лариса Сарган в соцсетях написала бывшему лидеру «Правого сектора» Дмитрию Ярошу, что 15 июля суд в Киеве может изменить меру пресечения «госизменнику». Там же она выразила досаду — ведь за этого госизменника можно было бы выменять «не только 24 моряков и Романа Сущенко (осуждённого в России за шпионаж. — Прим. авт.), но и других политзаключённых Кремля», и указала точный адрес, по которому пройдёт заседание суда. Ярош в ответ пообещал «передать информацию киевским хлопцам».
По этому поводу экс-министр юстиции Украины Елена Лукаш, там же, в соцсетях написала: «Лариса Сарган доступно объясняет причины, по которым второй год сидит в тюрьме журналист Вышинский. Обмен. Он заложник для обмена. Также Лариса показывает, как планируется организация давления на суд».
Киевские хлопцы Яроша пришли к зданию суда, но в зал их не пустили — шумные провокации в присутствии российского омбудсмена украинской власти были ни к чему. «Правосекам» пришлось митинговать на улице и не слишком громко. Тем более что заседания не было — один из судей оказался в совещательной комнате по другому делу. Решение моей судьбы перенесли на 19 июля. Такое было не впервые — раньше заседание переносили из-за неготовности прокуратуры.
Когда наступило 19 июля и суд… вновь продлил мне срок содержания под стражей до 19 сентября, это стало потрясением не только для моих друзей, но и для врагов. Продление срока было восьмым по счёту.
Мои защитники подали жалобу в Апелляционный суд Киева. Её суд также рассмотрел только с третьего раза. Переносили срок заседания то по техническим причинам, то из-за болезни судьи.
Получилось, что почти весь июль и август я ездил в суд с вещами, надеялся, что не вернусь в камеру. Но каждый раз меня возвращали.
Я понимал, что процесс идёт, для моего освобождения из тюрьмы есть правовые основания — решение украинского Конституционного суда. Но процесс идёт как-то нервно, бесконечно срывается — видимо, что-то согласовывалось, утрясались детали. Мне становилось ясно, что моя судьба зависит от более серьёзных вещей, чем просто решение суда, пусть даже и Конституционного. От того, как договорятся между собой два человека — Путин и Зеленский. Вопросы будущего обмена в формате «35 на 35» решался только на их уровне. И моя судьба тоже.
Моё предположение — нелегко шло согласование списков. И видимо, вопрос с освобождением Сенцова был более сложным, чем с изменением для меня меры пресечения на более мягкую. Положения закона отступали перед возможностями политических соглашений. Поэтому болели и не выходили из совещательной комнаты судьи, в последний момент менялись прокуроры. Всё было неслучайно.
И вот 28 августа 2019 года. Оглашается решение суда — я освобождён из-под стражи под личное обязательство. То есть могу куда угодно идти, ехать, лететь — по стране, из страны. Надо только сообщить суду, где я нахожусь, и явиться в суд по вызову.
Первая ночь в своей квартире. Там ничего не изменилось — правда, друзья навели порядок, убрали раскардаш, что был во время обыска в день моего ареста. Проверил электричество, воду, заглянул в холодильник. 15 месяцев назад я учился жить в тюрьме. Теперь надо восстанавливать навыки жизни на свободе. Я отвык пользоваться интернетом и телефоном, даже забыл, как пополнить счёт.
Больше всего я хотел встретиться с семьёй и друзьями, которые боролись за меня всё то время, что я был в тюрьме. Отец на Украине, мать и жена в Москве, я собирался туда лететь, мне уже взяли билет на самолёт через Минск — прямое авиасообщение между Украиной и Россией прекратилось ещё осенью 2015 года.
И всё же я прилетел в Москву 7 сентября в самолёте вместе с людьми, предназначенными для обмена. Характерная деталь — в этот день по трапу самолёта в Борисполе спускались в основном мужчины призывного возраста, те, кого освободили из заключения в России. Это подтверждало, что Зеленский остался заложником пиар-кампании, что вёл Порошенко. Вместе со мной на «обменном» самолете во Внуково прилетели и мужчины, и женщины, и люди пенсионного возраста — те, кого держали на Украине в тюрьмах по политическим статьям и считали врагами. Путин добился их освобождения, поскольку, в отличие от украинского президента, не просто был самостоятелен в своих решениях, но еще и понимал — за этих людей больше некому вступиться. Собственно, этого же хотели и сотни тысяч россиян, которые следили за эпопеей освобождения. Помню, как буквально через пару дней после возвращения женщина на Арбате сказала, узнав меня: «Мы так вас ждали, так за вас плакали…» Эта реакция простых россиян была куда более искренняя, чем помпезная встреча, что устроили освобождённым украинцам в Борисполе.
Так почему же я оказался в самолёте до Внуково, хотя никак не хотел встревать в обменные списки? Едва я вышел на свободу, ко мне стали приходить разные люди. В том числе и мой бывший однокурсник, теперь — депутат Верховной Рады от партии Зеленского «Слуга народа», с удостоверением внештатного советника президента Украины в кармане.
Все говорили об одном: «Тебе (Вам) нужно быть в самолёте вместе с теми, кто выбран для обмена, их 34 человека».
С той же просьбой ко мне обратилась по телефону и уполномоченный по правам человека при Президенте РФ Татьяна Москалькова. С её слов я понял, что обмену «35 на 35» придают огромное значение, это межгосударственный акт чрезвычайной важности. Подобного ещё не было — это прямой акт между Украиной и Россией, обмены пленными в Донбассе, пусть даже крупные, как в декабре 2017 года, не идут ни в какое сравнение. Меня попросили стать в определенном смысле гарантом того, что после моего выхода из тюрьмы и отъезда из Киева обмен не сорвется. Я не мог сказать «нет».
Апелляционный суд г. Киева освободил меня на законном основании, и, по большому счету, я не обязан был никого слушать — очень хотелось сесть в первый же самолет и оказаться в Москве. Но мне стало понятно, что, как я ни отворачивался от политики, как ни старался добиться справедливости по суду, на одних лишь юридических основаниях, — этого не получится. Без политики не обойтись. Я попал в эту историю только потому, что оказался в центре политической интриги. Её придумали в своё время в администрации президента Порошенко, и она продолжилась после прихода к власти нового президента Зеленского. Придётся в этой политической ситуации жить — или существовать — дальше.
После моего освобождения коллеги-журналисты часто спрашивали: «Почему именно вы?» Ответ на этот вопрос — в особенностях политического проекта по спасению рейтинга Порошенко. В его основе — стремление показательно освободить Олега Сенцова, осуждённого в России за подготовку теракта. Украинские власти декларировали, что меня на него обменяют, с первых часов моего ареста. Пора сказать несколько слов об этой фигуре, вернее, о том медийном образе, что создали вокруг неё.
Я не знаком с Сенцовым лично. Мой коллега корреспондент ВГТРК Андрей Медведев проводил своё расследование по делу Сенцова. После моего освобождения он многое мне рассказал. Андрей пришёл к выводу, что Сенцов в самом деле готовил террористический акт.
Андрей Медведев увидел в фигуре Сенцова типичный образчик тех людей, что рассчитывали на социальные лифты, порождённые Майданом. Он был совладельцем компьютерного клуба в одном из спальных районов Симферополя, видимо, творческий человек, по крайней мере, не без амбиций. Снял на видеокамеру один фильм — о мальчике, ходившем в его клуб, после чего получил громкий статус режиссёра.
В 2014 году он был активистом Автомайдана в Симферополе. Участники этого движения проводили свои акции на машинах. Они пикетировали здания госучреждений и особняки неугодных политиков, патрулировали города, охотились на «титушек». Разогнать скопление автомобилей гораздо труднее, чем толпу людей. Поэтому автомайданщики в 2014 году стали передовым отрядом «революции гидности». Из них вышло немало госдеятелей постмайданной Украины. Например, лидер киевского автомайдана Дмитрий Булатов стал министром молодёжи и спорта. Ничем на этом посту не запомнился, кроме одной сомнительной полукриминальной истории. У него была отрезана часть уха, и он говорил, что его изуродовали неизвестные «с русским акцентом». Они якобы похитили главаря автомайданщиков и пытали. Потом выяснилось, что кусок уха он потерял в разборке со своими единомышленниками.
Похоже, что у господина Сенцова тоже были расчёты на постмайданную политическую карьеру. Но в марте 2014 года по итогам референдума Крым стал российским, и это похоронило мечты лидера симферопольского автомайдана. Сенцов ушёл в подполье, стал активистом «Правого сектора». В его планах теракт — взрыв памятника Ленину и мемориала с вечным огнём. Подготовка к нему велась на дилетантском уровне, компоненты для взрывчатки собирали чуть ли не по «Поваренной книге террориста». Сенцова и его компанию взяли, когда они стали закупать селитру и серебрянку через интернет.
Вот в чём был обвинён Олег Сенцов и за что получил приговор в суде. Судя по его заявлениям в прессе после выхода из российской тюрьмы — «В Крым только на танке!» и тому подобное, он вошёл в роль пламенного революционера-боевика, и выходить из неё не собирается.
Но взрыв в центре Симферополя, пусть даже ночью, — это не шутки. Не сомневаюсь, что и Пётр Порошенко был прекрасно проинформирован, что собирался сделать «режиссер» Сенцов в Симферополе и за что получил достаточно суровый приговор. Но Порошенко это не останавливало — ему было важно получить голоса тех, кто на Украине считал Сенцова образцом для подражания.
Таков контекст политической истории с моим арестом. То обстоятельство, что Сенцов снял один (!) любительский фильм, позволило провозгласить его творческим человеком, страдающим за политические убеждения. Из него сделали супермедийную фигуру — он получил премию Сахарова, кучу заявлений в свою поддержку со стороны ПАСЕ, международных организаций кинематографистов, людей из Голливуда и тому подобное.