Я резонно отвечал, что в число этих довольных не попадаю, поскольку ни в чем не виноват. Что мне признавать в таком случае? На этом переговоры-уговоры между мной и украинскими политиками зашли в тупик. Их не устраивала моя позиция, но я её менять не собирался. А просто упрятать меня в тюрьму по 111-й статье им было недостаточно. Из ситуации с моим арестом хотели выжать гораздо больше пользы, чем просто избавление от ещё одного журналиста, который критикует Порошенко и пишет правду о том, что происходит на Донбассе. Тем более что вокруг меня и обмена Сенцова уже были созданы завышенные ожидания — украинская сторона во многом сама же и спровоцировала их поспешными заявлениями о моём предстоящем обмене.
Такова основная канва событий, связанная с вопросом об обмене, от которого я решительно и однозначно отказался ещё в 2018 году.
А что же произошло в сентябре 2019-го, когда я прилетел в Москву вместе с еще 34 людьми, выпущенными из украинских тюрем. Это что было? Обмен или нет?
После освобождения из Лукьяновской тюрьмы 27 августа 2019-го мне пришлось отвечать на огромное количество вопросов коллег-журналистов по этому поводу — желающих взять интервью у меня в ту пору было немало. Поэтому несколько слов о том, что было до и сразу после освобождения, а потом цитата из одного из моих интервью.
Летом 2019-го, после победы Зеленского на президентских выборах, стало понятно — для тех, кто сидит в тюрьме по политическим обвинениям, начнутся подвижки. Первая из них — Конституционный суд Украины в июне отменил безальтернативное содержание в тюрьме по политическим статьям. Политических начали выпускать на свободу — в течение месяца вышли на свободу трое из моих соседей по этажу в тюрьме. Обвинения не снимали, дела не закрывали, но выпускали на свободу — уже что-то. У меня было несколько судов в конце июля — начале августа, и я надеялся, что тоже выйду на свободу. Но ждать пришлось дольше…
Мне ещё раз где-то в мае-июне предложили старый вариант — покаяться, получить приговор, получить помилование и выйти на свободу с вариантом обмена. Я снова отказался — каяться не в чем.
И вот 27 августа Апелляционный суд Киева принимает решение, которого я так ждал, — заменить мне содержание под стражей личным обязательством перед судом и выпустить на свободу. Я выхожу из здания суда, говорю по телефону с родными и коллегами, заказываю билет на рейс Киев — Минск — Москва на 28 августа, когда уже забираю свои вещи из Лукьяновского СИЗО, у меня происходит разговор с неким высоким чином СБУ — обойдемся в этот раз без имен и фамилий. Сначала угрозы: «Мы не выпустим Вас из страны, найдем способ задержать в аэропорту, на границе». Затем просьбы: «Не уезжайте, готовится большой обмен, 34 на 34, Вам нужно лететь с этими людьми». Я понимаю, что украинская сторона просто боится — я вышел на свободу, юридически у меня нет ограничения на выезд из страны, и они просто боятся, что после моего отъезда обмен не состоится. Эти люди с украинской стороны думали, что для России судьба остальных 34 человек не имеет никакого значения — журналиста вытянули, а там трава не расти… То ли степень доверия в ходе переговоров, которые шли по обмену больше года, совсем сошла на нет, то ли сама украинская сторона готова была на подобный шаг и, как говорится, всех меряла по себе, но я увидел отчетливый страх в глазах этого эсбэушного человека… Я поставил ему условие — без разговора с российским омбудсменом Татьяной Николаевной Москальковой ни на какие просьбы украинской стороны реагировать не буду. Эсбэушник тут же связался с ее помощником, и через 10 минут разговор состоялся.
Все мои догадки подтвердились — доверие на нуле, украинская сторона боится срыва обмена, в страхе готовы на любые шаги… Татьяна Николаевна все обрисовала прямо и исчерпывающе, попросила: «Задержись, полети одним бортом с теми, кто идет по обмену. Так всем будет спокойнее, и «нашим партнерам» в первую очередь». Как ни хотелось оказаться в Москве уже завтра, отказать я не мог.
Началось ожидание без понимания точной даты отлета — все время шли какие-то согласования, утрясались списки и имена. Обстановка нервозная, к тому же старая команда Порошенко делала все, чтобы сделать её ещё более накалённой — банальная фраза, но в ход шли любые провокации. Оно и понятно — Зеленский за несколько месяцев своего президентства смог сделать то, что Порошенко обещал, но не сделал за полтора года до выборов.
Одна из таких провокаций — сообщение от имени тогдашнего генерального прокурора Луценко, что я будто бы добровольно согласился войти в списки на обмен и даже подписал какой-то документ. Причём скан, какую-то мутную копию этого якобы «документа», которого я никогда в глаза не видел, опубликовала его пресс-секретарь, а потом быстро удалила.
Вот какой разговор по этому поводу произошёл у меня с журналистом популярной на Украине интернет-газеты «Страна. ua». Он проливает свет на ситуацию.
— Пресс-секретарь экс-генпрокурора Луценко Лариса Сарган опубликовала документ с Вашей подписью, из которого следует, что якобы Вы согласились на обмен. Это правда?
— Мне неизвестно происхождение документа, опубликованного Ларисой Сарган. В интернете, соцсетях ежедневно публикуется масса разных вещей. Но мы с Вами журналисты и знаем, что кроме информированных источников существуют еще надежные и ненадежные источники. Последние, ненадежные, те, что не заслуживают доверия, могут публиковать недостоверную информацию. Юрий Витальевич Луценко и его пресс-секретарь Сарган — это ненадежные источники. Со всеми вытекающими последствиями.
— Почему?
— Уже бывший прокурор Луценко — человек без юридического образования, который прокомментировал решение Конституционного суда об отмене безальтернативности меры пресечения по статьям, связанным с преступлениями против основ национальной безопасности (которые мне инкриминируют), матерными выражениями. Когда после этого решения КС Подольский суд мог меня отпустить, отпустить по закону, как отпускали многих других людей с такими же статьями, этот человек призвал «улицу» в судебное заседание, чтобы этого не допустить. Я не знаю, чем лично я ему так насолил. Думаю, он осознает свою персональную ответственность и своё участие в том, что со мной произошло. Он понимает, что суд состоится и примет не то решение, которое он захочет, а значит, возникнет вопрос об ответственности тех людей, которые организовывали это дело. В страхе он совершает судорожные движения, поэтому я считаю, что ни он, ни его пресс-секретарь, ни тем более их страницы в соцсетях, где появляются, а потом исчезают какие-то размытые бумажки, не являются надежными источниками информации.
— Но пока ещё они — официальный источник информации и они утверждают, что Вы идёте на обмен.
— Они могут утверждать все что угодно. Тем не менее все, что исходит от этого человека, Луценко, для меня ненадежная и вызывающая активное неприятие информация. Я не понимаю, как генпрокурор (уже бывший прокурор. — Ред.) может требовать от суда — вы такое решение принимайте, а такое нет. А если не сделаете, как мы считаем нужным, то лучше на улицу не выходите. Речь ведь идет о законности, а законно или незаконно — это решает только суд. Суд, а не адвокат или прокурор, пусть он даже генеральный. И в тот момент, когда это произошло, мне стало безразлично, что он говорит и делает.
— То есть Вы опровергаете новости с громкими заголовками, что «Вышинский согласился на обмен пленными»?
— Опровергаю. Новость о том, что меня можно «обменять», озвучили несколько украинских политиков и чиновников в тот момент, когда в моей квартире шёл первый обыск. Я не имел тогда ни статуса подозреваемого, ни обвиняемого, а меня уже собирались менять. Я провёл год в СИЗО, познакомился с Уголовным кодексом и сейчас понимаю, что «обмен» — это некий юридический процесс. Наверняка у него есть какая-то политическая подоплека, но процесс этот точно идет в рамках закона. «Обмен» — это обмен людьми, которых суд признал виновными или которые под судом, но суд принял решение о возможности их перемещения из одной страны в другую по определенным договоренностям. Я — ни первое и ни второе, я на свободе под личные обязательства приходить в суд на заседания. И поэтому к процессу обмена не имею никакого отношения.
Я отказался подписывать заявление на обмен еще в 2018 году, поскольку юридически мне никто не смог объяснить, что это означает для меня, какое меня ждало будущее. Я тогда говорил и сейчас так считаю — если я иду в процесс, то в конце концов буду оправдан или осуждён, однако это будет некая определённость для меня. А какой была бы моя судьба после обмена? Я что, так бы всю жизнь был подозреваемым? Что это значило — был бы в розыске и не мог выехать в страну или мне заочно вынесли бы какой-то приговор? Когда я иду в суд, у меня есть возможность защитить себя и свое будущее. При обмене все было бы очень туманно, мягко говоря. ТОЧКА!!!!
Другая «утка», запущенная тогда же, — будто бы предложения о моём обмене исходили от российской стороны. И якобы представители России были настолько в этом заинтересованы, что приезжали в тюрьму меня уговаривать. При этом конкретно называли имя омбудсмена РФ по правам человека Татьяны Москальковой. Это полная нелепость. Татьяна Николаевна Москалькова давно заявила о том, что моя персона как объект обмена «раздувается» украинской стороной и что подобные вещи недопустимы. В Киев, в Лукьяновское СИЗО, она действительно приезжала, но там её интересовали в первую очередь условия моего содержания. Конечно, мы говорили с ней о том, какие процессы идут по обмену. Моя позиция ею воспринималась с пониманием — я не хочу получить свободу любой ценой, а хочу справедливости. Вот и все, о чем мы с ней говорили.
Но слухи казались настойчивыми, и мне пришлось в очередной раз опровергать их в интервью моему старому другу, главному редактору журнала «Русский репортёр» Виталию Лейбину: