Егорушкин в ту пору прокурорствовал в Курской области и, проведя проверку в колхозе-миллионере, выявил массу грубейших нарушений законности, возбудив уголовное дело на председателя колхоза. Вздохнули облегчённо колхозники, в прокуратуру один за другим полетели их запоздалые сигналы о злоупотреблениях председателя. Тот, опасаясь угодить в тюгулёвку, помчался жаловаться в Кремль: знаком был лично с Хрущёвым. Правитель прислал в область зятя. Аджубей разобрался: материалами проверки пренебрёг, уголовное дело читать не стал, с прокурором встретиться не пожелал, а уж колхозников видеть – подавно. Но накатал скверную статейку, прихлопнув прокурора газетой, как муху. Тогда это входило в моду.
Никита скомандовал убрать прокурора, и повис дамоклов меч над головой строптивого правдоискателя. Дело тем бы и кончилось, но всерьёз взбунтовался народ. Правитель потеребил Генерального прокурора. Руденко, усердно служивший и тирану, и демократу, в этот раз оказался на высоте – разобрался. Восторжествовала справедливость, однако оскорблённый до глубины души Егорушкин работать в Курске отказался наотрез – куда хотите посылайте, только не здесь!..
Вот после этого скандала он и появился в нашей области, а слава тёртого стойкого бойца и несговорчивого прокурора перегнала его, как это и бывает. Поэтому местной партийной братией коммунистов принят Николай был настороженно, за глаза окрестили они его «Бодягой», потому что с первых дней тот принялся гнать в шею проходимцев и пустословов из прокуратуры. Создавал крепкую дружину из преданных закону честных людей, а вскоре его могучий голос начал клеймить и бестолковых руководителей хозяйств, расхитителей высшего пошиба. А главное – уголовными делами достал и нерадивых партийцев, бросавшихся в райкомы за помощью. А вслед им неслось: «Не позволю разводить бодягу!» Взмокли тогда штаны у некоторых в обкоме. Крепкий орешек не боялся отыскивать «грешки» у «неприкасаемых», дотягиваться до тех, кому раньше и перечить не смели.
Мало было у Егорушкина единомышленников – обкома страшились даже те, кто прошёл ужас войны; ещё меньше было друзей. К тому же, что греха таить, имелись и такие в районах – с раннего утра неслись с новостями в райкомы партии, обгоняя начальников милиции. Однако и те, и другие опаздывали, опережали их другие, из засекреченной конторы. Эти мух не ловили, мотали на усы, чем пугал непогрешимых обкомовцев новенький.
Живой, жилистый, крепкий, он не страшился любой пакости, ведь за спиной его была Благодать, его Аннушка. Для любого порядочного человека, тем более прокурора, главное в жизни – тыл. Если спину прикрывает друг, тебе некого бояться. Так рассуждал и он, забыв о людской подлости.
Ему и нанесли удар в незащищённое место, туда, куда даже в самой жестокой драке настоящие мужики не посмеют – ударили по его младшенькой. Майя влюбилась в офицера милиции, задумывались о свадьбе, но до поры не смели беспокоить отца.
Они сели на хвост жениху. Момент был выбран профессионально, в Конторе имелись мастаки на такие штучки, что комар носа не подточит…
Егорушкин подал в отставку и болезненно переживал случившееся. Всю сознательную жизнь он был предан прокурорскому делу, внезапная необычайная пустота вокруг страшила. Метался, не находя места. Пытался в институте читать лекции юношам со взором горящим, но бросил без сожаления. От предложений попробовать работу адвоката категорически отказался. Часто приходил к нам в аппарат, расспрашивал про житьё-бытьё, не в силах скрыть в глазах глубокой тоски.
Заразе, вроде партийных советских бонз, он был ещё опасен, они сторонились его; нарождающимся олигархам неугоден. Поэтому оказался никому не нужен, как вымирающий мамонт.
А потом он тяжело заболел…
Книга о нём писалась давно, и, когда работа уже заканчивалась, мне опасливо подшептали, что авторитетные люди готовят в газету заметку, мягко выражаясь, неприятного содержания.
Статья та появилась и, ознакомившись с ней, я вдруг ясно услышал лай той подлой собачонки из-под подворотни прошлого. Куснуть она уже не могла – зубы выбиты, а вот лаять была способна. Но кто её слушал? Прошли те времена, когда прокурора, как муху, можно прихлопнуть газетой.
Теперь работалось легко, на одном дыхании. Ведь только теперь появилась реальная возможность издать книгу единой, чтобы не в разрозненном виде вышла она в свет и именно такой, какой замышлялась: три совершенно отдельных эпизода прокурорской деятельности Егорушкина, словно красной нитью прошитые личной нелёгкой судьбой Николая, судьбами его близких и в особенности младшенькой – Маечки, которую он так и не смог уберечь от подлости недругов.
Тут вот невольно и вспомнилась мне древняя мудрость: посей поступок – пожнёшь характер, посей характер – пожнёшь судьбу…