Серков хлопнул в ладоши, приводя свои мысли в порядок, оглядел молодёжь, словно впервые увидел, легко соскочил с подоконника, прошёл на своё место и, усевшись, превратился в прежнего Серкова: сдержанного, собранного, суше хвороста в осеннем лесу.
– Вот что, друзья мои, – кивнул он девушке, для себя определив в ней главное действующее лицо, – отдохните-ка вы от нас в коридорчике. Секретов, конечно, нет, однако вам не помешает расслабиться. Замучил я вас своими вопросами. А понадобитесь, мы вас пригласим. Не возражаете?
– Хвалил, хвалил и так беспардонно выставил, – покачал головой Шаламов, когда они вышли. – Не учат вас в конторе этикету.
– Сбили они нам карты, – отмахнулся майор. – Полетели к чертям все наши версии и догадки!
– Что такое?
– Мы тут сказки народные развели! – Майор вскочил из-за стола, лицо его было серым и злым, аж скулы обозначились. – Клады! Сокровища! В бирюльки заигрались!.. А против нас организованные бандюганы столичные орудуют! Да и наши, местная братва, тоже не спят! Грохнули монаха! Отца с мальчишкой в заложники взяли!
– Что?! – вскочил с кресла Ковшов. – Заложники?
– Монах-то тоже непростой, – вставил Шаламов. – Архиерей терпел, терпел, да и признался. Секретный порученец. Спец по загробным делам тот монах!
– Ну, в этом они все спецы, – отмахнулся майор.
– Этот особенный. От патриарха.
– Михалыч! – одёрнул криминалиста Ковшов. – Ты не нагнетай. Давай Валентина Степановича всё же послушаем. Что случилось? Ваш звонок был?
– Марасёв звонил Игорушкину.
– А вы?…
– Я нашему генералу только в общих чертах… А то доложит сразу Боронину… Знаете, как?… А многое ещё не ясно. Я поспешных докладов не любитель.
– Конечно.
– Пацаны знаете, сколько наговорили? Волосы на голове подымаются! Как мы допустили?
– Обсудите на досуге, – хмыкнул Шаламов, – в дружеской своей атмосфере.
– Что?
– Будет время разобраться, – поправился криминалист и поискал на столе пепельницу, но у майора в кабинете не курили.
– Да, конечно. Но вы послушайте, что они рассказали!
– Хотелось бы наконец, – буркнул Шаламов.
– При соборе нашем с давних времён притёрся некий Лавр Васильев. Как мы его проворонили?! Смех! Ну ладно, разберёмся… Сколько лет здесь, он сам не знает. Помнит ещё дореволюционных церковнослужителей. Подробности о них сообщил!.. Главное, не врёт. Я сам кое-что слышал. Дальний пращур чудака этого служил стрельцом здесь ещё во времена Ливонских войн и Смутного времени на Руси. Принимал самое активное участие в облаве на Марину Мнишек, авантюристку польскую, и её любовника, атамана казаков бунтующих, Заруцкого. Заруцкий – фигура важная. После убийства обоих мужей Мнишек, – в российской истории их Лжедмитриями называли ставленники польского короля Сигизмунда, – Заруцкий с князем Трубецким организовали новый заговор, провозгласили младенца Ивана, сына Мнишек от первого Дмитрия, наследником царского престола. В Москве к этому времени подсуетились, князь Пожарский ополченцев собрал и армию бунтовщиков разбил. Мнишек с Заруцким бежали в Михайлов, оттуда в Воронеж. По дороге города грабили, очищали казну.
– Ну, это уж как водится, – вставил Шаламов.
– Бунтовщиков преследовали до Астрахани. Вот здесь-то они надолго укрылись. Здесь и своих смутьянов хватало, Заруцкий и Мнишек по душе всем пришлись. Жила Марина в Троицком соборе, здесь у неё и обслуга, и покои – приёмные, и спальня. Одним словом, забавлялась. На иконах, можно сказать, спала, чем гнев попов накликала. Но ей на это было плевать. Она письма строчила в Персию, просила оттуда помощи, ну и с дитём малым отвлекалась. А Заруцкий присмотрел молодуху. Из её же свиты. И как говорится…
Серков потёр руки, хмыкнул.
– Она их застукала. Этот старец Лавр, скажу я вам, глухой, слепой, немощный весь, с постели встать не смог, когда я пришёл, а описывает такое!.. Как будто рядом стоял со свечкой!
Шаламов с Ковшовым переглянулись.
– Та молодуха корону любила царскую примерять, в которой Мнишек с первым Дмитрием на царство венчали. Тоже примерялась, значит. Вот в этой короне и застукала Марина соперницу в объятиях атамана.
– И тогда этим грешили! – крякнул криминалист. – Чего ж мы на нашу молодёжь-то?
– Воровку в кандалы – и под монастырь в подземелье. Живьём заковали и корону ей на голову надели. А тут войско царское уже к городу подступило. Заруцкий с Мнишек хотели подземными тайными ходами от облавы удрать, как в Коломне им раньше удавалось. Я должен сказать, Данила Павлович… – Серков уставился на Ковшова. – Раньше-то на Руси, как крепость какую строили, про подземные ходы не забывали. Ну и тайники, схроны, само собой. Нужда всякая могла быть. За водой на речку, если город в осаде, вылазку в стан врага совершить ночью, да и казну государеву, драгоценности спрятать. И под монастырями, соборами церковными то же самое. Они ведь не только там архиереев хоронили да грузинских царей беглых; монастырь в древние времена – настоящая крепость от врага и верный схрон церковных ценностей, икон, реликвий. Прочих тайн, да мало ли! Но я отвлёкся…
– А корона?… – заикнулся криминалист.
– Предок Лавра про казнь ту то ли сочинил, то ли сам воровку приковывал… Скрывает что-то Лавр. Одним словом, прознал стрелец про тайник с замурованной воровкой, коронованной навеки Мариной…
– Не пожалела, таки?…
– В гневе была, – оборвал майор. – Женщины, они из-за ревности голову теряют. И потом… Царицы из Мнишек не получилось. Авантюристка поняла, что жить ей осталось недолго. Надо подумать о ребёнке. Корона потеряла для неё ценность.
– Корона-то, видно, денег больших стоила?
– Золотая. – Майор пожал плечами. – Драгоценными камнями усыпана. Лавр расписывал, но думаю, врёт. Он же до неё так и не добрался. А мне приходилось в Грановитой палате видеть царские короны. Это же поглядеть надо! Богатство! А ювелирная работа!.. А камни!.. Алмазы, рубины, изумруды!.. Голова кругом! Так и завораживают! Да что говорить! Это видеть надо. Тогда понятно, почему люди разум теряют и творят ужасное.
– Под землёй корона-то? – напомнил Шаламов майору про будни.
– Если верить Лавру Васильеву, – там до сих пор. Заруцкий с Мнишек бежали из города по Волге, но их догнали. В клетки – и повезли в Москву. Там атамана – на кол, дитя малолетнее – на плаху, чтобы искоренить всё потомство, а Мнишек – в темницу, где она и умерла.
– А девочка, выходит, внучка этого старца? – спросил Ковшов.
– Там ещё разбираться надо. – Майор почесал затылок. – По возрасту так он ещё в прадеды ей сгодится. Крепкий старик. Можно представить, каков тот стрелец был. А девочка – приёмыш. Досталась им с бабкой от непутёвой какой-то девахи, к церкви приблудшей. Но до этого я ещё не добрался.
– Закурить бы, товарищ майор? – кивнул на окошко Шаламов.
– Бог с тобой, кури, – махнул рукой Серков. – Рассказ ещё долгий. А представьте себе, как мне досталось Лавра слушать? Хорошо ещё Злата, девушка эта, рядом была, деда подталкивала. А то бы и до этого часа я у них сидел.
– Тебе завидовать надо, Степаныч, – ожил, у окна примостившись с сигаретой, Шаламов. – Ты премию, чую я, себе обеспечил.
– Какую премию? – раскрыл рот Серков.
– До коронки-то дознался?
– Не знаю ещё, – нахмурился тот. – Может, Васильев наплёл.
– Такой старый человек врать не станет. – Шаламов поднял палец вверх и значительно им повертел. – Сто лет, говоришь, ему?
– Если не больше.
– Седина обязывает.
– Значит, старику корона не досталась?
– С его слов, нет. Он всё подземелье излазил с картой того стрельца. Ничего и близко нет. Засыпало его в подземелье, руку он там потерял в ловушке какой-то. Если бы не дворник церковный Мунехин, там бы навек и остался.
– Карта, что мы нашли, значит, его?
– Стрельца.
– А Мунехин?… – Ковшов приблизился поближе к столу из своего угла.
– Мунехин Мисюрь – тоже личность загадочная.
– Кладокопатель?
– Из них. Лавр толкует, что совратил его на подземные поиски, но здесь, мне кажется, история своя. Я в доме дворника этого осмотр делал. Кровь там нашли, другие дела. Но заинтересовали меня книги его.
– Про шпионов? – хмыкнул Шаламов.
– Археологического направления литература. Не по Сеньке шапка.
– Я же говорю, иностранный агент, – съязвил криминалист.
– Да бросьте вы, Владимир Михайлович! – обиделся майор. – Я серьёзно.
– Извиняюсь, вылетело.
– Никто не знает толком, как Мунехин этот в город наш попал. Но определённо хвост за собой он притащил.
– Какой хвост? А сын? Мунехин Донат, кажется? – Ковшов даже привстал с кресла.
– Сын молчит. Хотя ему только и говорить. Его же бандюганы в подвале собора привязали. Мы его там и нашли. Дружок его, сосед Павел Строгин показал.
– Товарищ майор, вы, прямо как сбившийся студент на экзамене, – покачал головой Шаламов укоризненно.
– Очумеешь тут! – Серков помассировал виски, затылок. – Ночь не спал! С Волошиным решали задачки. А с утра новая морока! От одних рассказов Лавра вспухнешь, а тут мальчишка под землёй! Мунехин с малолетним сыном пропал! Вроде все входы и выходы в подземелье мы сейчас перекрыли, но успели ли?
– Вот теперь всё ясно, – подмигнул Шаламов Ковшову и, не останавливаясь, закурил вторую сигарету от бычка первой.
– Прости, Валентин Степанович. – Ковшов не разделил злодейства своего коллеги. – Досталось, конечно, всем. Происшествие исключительное, что говорить. Свалилось, как снег на голову. Мы с Михалычем тоже только что с совещания. Сам Кравцов проводил. Прокурор республики. Натерпелись.
– Кравцов здесь? Вот дела!
– Он на отдыхе. Ради интереса подъехал, а у нас чепе.
– А чего же Марасёв мне ни слова?
– Я же сказал, отдыхает Кравцов.
– Кому отдых, а кому… Вот пригрело, так пригрело!
– Забудь. Чем же тебя дворник заинтересовал? По его душу, говоришь, московские гости?
– Подозреваю. А с Мунехиным Лавр, похоже, по церковным делам сдружился. Тот пел, голос у него. Стал его Лавр с собой в подземелье брать, на поиск тайника с короной. Сам слабеть стал, а вдвоём сподручней. А когда завалило Лавра и Мунехин его спас, отдал тому карту. Без калеки Мунехин уже один пластался под землёй, жену свою увлёк. И ту засыпало. Но уже насмерть. Вот тогда вроде Мунехин, поклялся, что корону больше искать не будет. Проклятье на ней. Ну а тут монах начал Лавра наведывать, отец Ефимий. Лавр ему, как на исповеди, про всё рассказал. Тот в Мунехина вцепился. Старик и отдал карту монаху.