Серков замолчал, задумался.
– Это я от Лавра всё услышал. Мы разработку вели другую. Занимались московскими гостями, которые к нам пожаловали. И вдруг Волошин докладывает, что цепочка замкнулась! Московские-то гости с отцом Ефимием встречаться начали, тут же и Мунехин вертелся около них. Задание сверху было у нас, я бы сказал, общего характера. Иметь чёткое представление о безопасности реликвий церковных, имеющих государственное значение. Хотя, конечно, всё это неопределённое понятие. Оборвалось всё мгновенно – отца Ефимия убили при встрече с московскими гостями. Карту с тайником им похитить не удалось. Или не успели? Потом это нападение на семью Мунехина. В доме следы борьбы и кровь. Старшего сына явно в качестве заложника спрятали в подземелье. Самого Мунехина и младшего сына забрали с собой, надо полагать, заставили его показать тайник с короной? Значит, были уверены, что тот знает, где искать. Вот и весь расклад.
– Я понял, вы меры приняли? – спросил Ковшов.
– Все места, которые мальчишки указали, мною локализованы. Самим в подземелье спускаться смысла нет.
– Подождём, пока не вылезут, – спрыгнул с окна Шаламов. – Потерпим.
Проклятие короны
Ничего не изменилось в подземелье. Лишь злее пищали и наглее подбирались крысы. Мисюрь, не переставая, крестился на коленях, неистово ударяясь лбом в каменный пол. Игнашка сзади прижимался к нему, обняв, и холодными ладошками гладил по лицу.
– Что же мы? Живы ещё? – словно выходя из забытья, обернулся к нему Мунехин. – Сынок! Ты жив?
– Пойдём отсюда, папа, – шепнул ему в ухо Игнашка, голоса на крик ему не хватило от страха.
– Куда же, сынок? Куда? Здесь все обретём. Сказано ведь… Здесь. Все…
Рассудок его, похоже, помутился, он начал разговаривать сам с собой. Забормотал непонятное, упал головой в колени, обхватив руками голову. Напрочь забыл про сына.
– Куда собрались? – блеснул луч фонарика сбоку, и Кирьян, тяжело приподнимаясь, руками полез по стене, пытаясь встать на ноги. Даже очутившись наконец в вертикальном положении, он шатался, и видно было, без опоры ему не обойтись.
Но он сделал шаг вперёд и устоял.
– Меня не забыли? Ну-ка, щенок, иди сюда! – Рожин опёрся на плечо мальчугана и, раскачиваясь, словно учась ходить, двинулся к нише в стене, освещая себе дорогу фонариком.
Порушенное страшилище рассыпалось за решёткой, которую венчало распластанное тело Ядцы, корону он едва отыскал лучом света в дальнем углу.
– Здесь красавица, здесь чудо! – замер, уставился на царскую драгоценность Кирьян и, весь преобразившись, окрепнув и засияв, вцепился в решётку, готовый её разметать.
– Будь проклято это чудо! – выкрикнул Мунехин. – Сколько жизней сгубило.
– А ни одну не жаль.
– Мария моя!..
– Ты же сам её под землю затащил?
– Я сгубил. Каюсь.
– Вот! И царица та! Полячка! С огнём играла! Знала: проиграет и голову долой вместе с короной! Так всю жизнь человек рискует. А иначе зачем жить?
– Жизнь в другом смысл имеет…
– Сопляков этих растить? – Кирьян оттолкнул от себя Игнашку, тот упал, ползком добрался до отца.
– Чем он тебе помешал? – вступился Мунехин. – А приятелей своих не жаль?
– Приятелей? – Кирьян ощерился. – Да это такая мразь, что по ним и мать родная не заплачет. А жён или детей у них не было никогда.
– Вот таких золото и манит к себе.
– Смотрите на него! Бессребреник нашёлся! Сам-то чего в земле рылся? Всю жизнь искал корону эту.
– Нужда заставила. Не о себе думал. О детях.
– Какая нужда? При церкви пристроился. А вас ведь церковь учит, чтоб не зарились на богатство, а? Что молчишь? Язык проглотил?
– За то и наказал Господь. – Мунехин притянул крепче к себе сына, зашептал ему на ухо:
– Ты меня слушай, сынок, пока бандюга этот не очухался. Я знаю, он от короны не отступится. А значит, будет её добывать. Увлечётся он, вот фонарик, ты беги вон той дорогой.
Мунехин указал мальчугану в один из четырёх туннелей.
– Беги и придерживайся всегда левой стороны. Что бы ни встретилось: развилки, повороты, завалы, держись всё время левой стороны.
– Без тебя не пойду.
– Всё время налево. Понял? Иначе заплутаешься, а это смерть.
– Бежим вместе.
– Он пистолет подобрал. Я видел. Начнёт стрелять, убьёт обоих. Беги!
– Я боюсь, папа. А ты?
– Приведёшь людей, спасёшь меня. – Мунехин оторвал сына от себя, поцеловал, косясь на Рожина; тот, уже лёжа на полу, просунул руку в решётку, изо всех сил пытаясь дотянуться, достать корону из угла, но у него не получалось.
– Постарайся, чтобы он тебя не заметил. Беги! – Загораживая сына, Мунехин направился к Рожину.
– Не добыть тебе короны, Кирьян, – подсел он к нему. – Решётка в камень заделана.
– Зубами выгрызу! – заматерился Рожин, заскрипел челюстями. – Ты про сапёрные лопаты брехал. Где они? Давай!
– Лопатами камень не взять.
– Давай, тебе говорят!
Мунехин скинул мешок заплечный, покопался в нём, достал короткие, острые, словно ножи, лопаты. Рожин тут же выхватил одну, примерился, хотел было ударить, но Мунехин остановил его.
– Загубишь металл и руки себе покалечишь, а толку никакого. – Он поудобнее пристроился и своей лопатой резко ударил между двумя камнями, в едва заметную трещину.
Удар был точным, но недостаточно сильным, чтобы результат оказался весомым. Мунехин выцелил ещё раз, но Рожин оттолкнул его зло, по-хозяйски и сам ударил, ахнув с остервенением. У него получилось. Штык, высекая искры, нашёл слабое место в каменном полу – и трещина увеличилась. Туда и забарабанил, неистово взмахивая раз за разом, новоиспечённый каменотёс. Однако не прошло и двух-трёх минут, как силы ему изменили. Не хватало воздуха, он задохнулся и упал на решётку, обхватив её лапищами, попытался трясти, но та едва шелохнулась, надёжно укреплённая и внизу, и сверху.
– Позволь, я помогу, – потеснил Рожина Мунехин и принялся долбить камень сам.
Так, меняясь местами, они, как одержимые, упорствовали до изнеможения, пока оба не завалились в бессилии на спины, мокрые от пота, горячие от работы, бесчувственные к пронзительному холоду подземелья.
– Не повредить бы свод, – уставившись вверх, вспомнил вдруг Мунехин.
– А чего ему будет?
– Всяко может.
– Земля же вокруг.
– Вода там, – ткнул наверх Мунехин.
– Чего?
– Под Волгой мы.
– Врёшь!
– Чего мне врать, тайник этот почти на середине реки. Так что вода над нами.
– Будет тебе!
– Ты не знаешь, а я здесь всё облазил. Вымерял, вычислял… Вода, тонны воды над нами. Так что с решёткой осторожно.
– Как же держится всё? – ужаснулся Рожин, до него наконец дошла опасность их положения.
– Свод держит каменный. Но и он непростой. Медью залиты швы.
– Чудеса!
– Мастера древние умнее нас были.
– Мудрёно всё!
– Да уж куда мудрее.
– Значит, и выход на тот берег есть?
– Это как полагается.
– Ты знаешь?
– Бывал там.
– Добуду корону, туда поведёшь.
– Как скажешь.
– А где сосунок твой? Что-то не слышно?
– Заснул, – не дал ему обернуться назад Мунехин, сунув лопату. – Намучился. Долбить надо! Сколь уж мы здесь.
– Дай я! – Рожин остервенело заработал железом, как отбойным молотком.
– Да не суетись ты, – оттолкнул его Мунехин легонько, когда тот начал задыхаться. – Камень тоже ума требует.
Он покопался, поковырял лопатой трещину, вставил вниз на несколько сантиметров штык, налёг всей грудью. Не получилось. Но лопатка твёрдо стояла в расщелине.
– Помоги!
Рожин что было мочи налёг на рычаг сам и охнул разочарованно – металлическая ручка лопаты согнулась.
– Ах, чёрт возьми!
– Дури-то много! – пожалел Мунехин снаряжение.
– Сам просил, – ругался Рожин, снова обессиленно отвалившись на спину.
– Смотри-ка, пошло! – Мунехин держал в руках высвобождённый им из пола булыжник.
– Как те удалось-то? – взревел Рожин. – Теперь пойдёт дело!
– Теперь легче.
– Давай я! – Рожин, словно древнегреческий злодей, бухаясь спиной на камень в бессилии, вновь обретал могущество, прикасаясь к земле.
Он опять с остервенением заработал последней лопатой, пока не вылетели из пола ещё несколько булыжников, и отвалился на спину, задыхаясь. Оставалась половина каменного ряда, чтобы полностью освободить низ решётки. К этому приступил Мунехин. Он работал не спеша, не безумствуя, как Рожин, но дело двигалось скорее, булыжники поддавались ему легче, будто он знал их тайный секрет. Рожин, отдохнув, уже помогал, отбрасывая высвобождающиеся булыжники, отгребая спрессованный песок под ними, зверем рвал прутья решётки со свода. Металлическая преграда сдвинулась, начала слегка поддаваться. Мунехин выбил последний камень, Рожин, собравшись, дёрнул изо всех сил прутья на себя и заорал от счастья, свалившись навзничь, придавленный оторванной им решёткой. Под ней оказался и Мунехин, вдвоём они забарахтались, задвигались, сбрасывая её с себя. Когда им это удалось, Рожин стремглав бросился в угол ниши, разбрасывая мешавшие кости скелета. Мисюрь смахнул заливающую лицо влагу и поразился – это был не пот! Вода крупными каплями падала сверху! Он запрокинул голову, страшась догадки, и ужаснулся, не совладав с собой. Разрушая камни свода, сверху рвался в подземелье жуткий фонтан, на глазах превращающийся в жадный поток.
– Бежим! – вскричал Мисюрь, и ноги сами подбросили его с пола. – Вода! Спасайся!
– Чего? – не понял Кирьян из угла, уже схватив корону.
– Берегись! Вот оно, проклятье наше! – крикнул Мисюрь. – Сейчас зальёт! Свод сгубили!
Он рванулся к спасительному ходу в туннель, за ним гналась, догоняя, бешеная лавина воды.
Неведомые катаклизмы, или Превратности жизни лейтенанта Волошина
Нет, сказать, что лейтенанту Волошину на роду суждено было прослыть везунчиком, нельзя. Он школу закончил шалопай-шалопаем, как все, и армейскую службу трубил, правда, на границе. И ничего такого не было никогда. И потом всё обыкновенно и буднично. Однако с некоторых пор Волошин нутром почуял, будто пометил его кто-то на всякие подлючие скандальчики. И мысли эти гадкие как завелись, так и не покидали его, потому что, похоже, имели вполне реальные основания. А как же иначе?